Зуд седьмого года
Поделись знанием:
К:Фильмы 1955 года
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
| Зуд седьмого года | |
| The Seven Year Itch | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
Charles K. Feldman Group, Twentieth Century-Fox Film Corporation |
| Длительность |
105 минут |
| Бюджет |
3 200 000 $ |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Зуд седьмого года» (англ. The Seven Year Itch) — американская кинокомедия 1955 года режиссёра Билли Уайлдера. (Иногда переводится как «Семь лет желания», «Семилетний зуд»). Экранизация пьесы Джорджа Аксельрода. Фильм содержит знаменитый эпизод, когда поток воздуха из решётки вентиляционной системы Нью-Йоркского метро раздувает юбку белого плиссированного платья главной героини.
Содержание
Сюжет
Развлекательная комедия от Билли Уайлдера, адаптация хитовой бродвейской пьесы Джорджа Экселрода. Это самый известный фильм с Мэрилин Монро, в основном благодаря сцене, когда поток воздуха из вентиляционной шахты метро поднимает её юбку, и та порхает в воздухе. Том Юэлл играет Ричарда Шермэна, книгоиздателя, женатого уже семь лет. Он остается на лето в Манхэттене, а его жена (Кийес) и сын (Бернард) уезжают на каникулы. В небольшом доме Шермэна, на самом верху, есть небольшая квартирка, которая сдана веселой актрисе и рекламной модели (Монро). Она и становится объектом любовных приключений Ричарда (по большей части воображаемых). Богатое воображение рисует ему не только сказочные картины завоевания сердца соблазнительной красавицы, но и унизительные сцены разоблачения женой его неверности. Картина заканчивается адюльтером, совершенном только в воспаленном мозгу мужа, оставшегося на лето холостяком.
Съемки
Это был 23-й фильм Монро и 8-й для Юэлла, после того, как он перестал сниматься в паре с Джуди Холлидэй, последним был фильм «Ребро Адама». Во время съёмок Монро часто страдала от депрессии, так как её брак с бейсболистом Джо Ди Маджио подходил к концу. Оскар Гомолка сыграл небольшую эпизодическую роль психиатра.
В ролях
Главные персонажи:
- Мэрилин Монро — девушка, красивая 22-летняя блондинка, модель и актриса в рекламе зубной пасты
- Том Юэлл — Ричард Шерман, книгоиздатель, живущий в том же доме, что и Девушка
- Эвелин Кейс — Хелен Шерман, жена Ричарда
Второстепенные персонажи:
- Сонни Тафтс — Том Маккензи, писатель
- Роберт Штраусс — Мистер Крухулик, дворник
- Виктор Мур — Водопроводчик
- Оскар Хомолка — Доктор Брюбейкер
- Маргерит Чапман — Мисс Моррис (секретарша Шермана)
- Кэролин Джонс — Мисс Финч (ночная медсестра)
- Доро Меранде — Официантка вегетарианского ресторана
Награды и номинации
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 12 мая 2011 года. |
- 1956 — премия «Золотой глобус» лучшему актёру мюзикла / комедии (Том Юэлл)
- 1956 — номинация на премию BAFTA лучшей зарубежной актрисе (Мэрилин Монро)
Интересные факты
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 12 мая 2011 года. |
- Знаменитый эпизод, в котором внезапный порыв воздуха из вентиляционного люка взметает вверх юбку Мэрилин Монро, первоначально снимался на Манхэттене, на углу 52-й улицы и Лексингтон-авеню, 15 сентября 1954 года в час ночи. 5000 зевак свистели и улюлюкали, когда Монро в очередной раз срывала дубль, забывая слова. Все это происходило на глазах у Джо Ди Маджо, тогдашнего супруга актрисы. Однако отснятый материал так и не появился в картине. Режиссёр фильма Билли Уайлдер переснял эту сцену в павильоне студии 20th Century Fox. Чтобы добиться нужного результата, ему пришлось сделать ещё 40 дублей.
- По иронии судьбы, именно в то время, когда проходили съёмки этой картины, девятимесячный брак Монро и ДиМаджо распался.
- Во время съёмок Монро часто ошибалась, путала и забывала слова, из-за чего приходилось делать по несколько десятков дублей. В результате производство картины затянулось, а её бюджет раздулся до $3.2 млн, довольно большой суммы для того времени.
- Увидев кинопробы Уолтера Маттау на роль Ричарда Шермана, Билли Уайлдер понял, что нашёл нужного ему актёра. Однако руководители студии не захотели рисковать, приглашая на главную роль дебютанта. И тогда Уайлдер остановил свой выбор на Томе Юэлле, сыгравшем Шермана в бродвейской постановке пьесы Джорджа Аксельрода, положенной в основу фильма.
- Права на экранизацию пьесы приобрела Paramount, но после того, как из этой студии ушёл Билли Уайлдер, проект оказался у 20th Century Fox.
- Первым режиссёром, которому было предложено снять эту ленту, был Джордж Кьюкор («Газовый свет», «Давай займёмся любовью», «Филадельфийская история», «Моя прекрасная леди»). Но он отказался от этого проекта.
- В 2005 году название фильма было спародировано в мультсериале «Симпсоны»: один из эпизодов был озаглавлен The Seven-Beer Snitch[1].
Напишите отзыв о статье "Зуд седьмого года"
Примечания
- ↑ The Seven-Beer Snitch (англ.) на сайте Internet Movie Database
Литература
- Грегори Л. Sew Iconic. 10 легендарных платьев Голливуда / Пер. с англ. П. Охримчук. — М.: РИПОЛ Классик, 2013. — 144 с., ил., 3000 экз., ISBN 978-5-386-05322-2 (в комплекте с книгой идут выкройки всех 10 платьев). (про белое платье с американской проймой Мэрилин Монро)
Ссылки
- [www.allmovie.com/movie/v43862 Зуд седьмого года] (англ.) на сайте allmovie
| ||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Зуд седьмого года
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
