Индра Деви

И́ндра Де́ви
Имя при рождении:	Евгения Васильевна Петерсон
Место рождения:	Рига, Российская империя
Место смерти:	Буэнос-Айрес, Аргентина

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

И́ндра Де́ви (англ. Indra Devi, настоящее имя — Евгения Васильевна Петерсон (латыш. Eiženija Pētersone); 12 мая 1899, Рига, Российская империя — 25 апреля 2002, Буэнос-Айрес, Аргентина) — одна из первых женщин-йогов, популяризатор йоги в разных странах мира.

Ранние годы

Родилась в Риге в семье Василия Петерсона, банковского служащего шведского происхождения, и русской дворянки Александры Лабунской, известной в дореволюционной России актрисы оперетты, которая несмотря на своё происхождение, блистала на сцене. Александр Вертинский, который был частым гостем у актрисы Лабунской, называл её маленькую дочь «Девочка не как-нибудь, а не так как все». (стихотворение «Девочка с капризами») Во время 1 мировой войны семья из Риги переехала в Петербург. Там она окончила гимназию и, уже тогда мечтая стать актрисой, поступила в театральную студию Комиссаржевского. Бабушка, правда, была против такого решения, но Евгения не сдавалась, и вскоре ей уже стали давать главные роли. В 1915 году Евгения Лабунская-Петерсон переехала в Москву. Именно тогда ей и попалась на глаза первая книга о йоге. В 1920 году Евгения вместе с матерью эмигрировала из Латвии в Германию, где начала театральную карьеру, войдя в труппу Дягилевского Русского театра, с которой побывала во многих европейских столицах. Поворотным моментом в её жизни стало посещение лекций Джидду Кришнамурти в Голландии, пробудившее у неё интерес к индийской культуре и религии.

В Индии

В 1927 году Евгения Петерсон посетила Индию, познакомившись с такими людьми, как Джавахарлал Неру, Махатма Ганди и Рабиндранат Тагор. Окончательно переселившись туда, она сменила имя на Индра Деви и некоторое время снималась в болливудских фильмах. Параллельно она училась йоге в Бомбее и Майсуре; её учителем стал Тирумалай Кришнамачарья, основатель йогашалы в Джаганмоханском дворце в Майсуре. Переехав вместе с мужем-дипломатом в Китай, она открыла студию йоги в Шанхае в феврале 1939 года; энтузиастам йоги покровительствовала Сун Мэйлин, жена диктатора Чан Кайши. Там она прославилась и как исполнительница индийских храмовых танцев, которым обучалась в Бомбее. После окончания Второй мировой войны Индра вернулась в Индию, продолжив совершенствоваться в искусстве йоги и вскоре приобрела известность как первый человек Запада, который обучает йоге в Индии.

В США и Мексике

В 1947 году, после смерти мужа, Индра Деви перебралась в Голливуд, где начала популяризировать йогу среди кинозвёзд. Среди её учеников — Рамон Новарро, Дженнифер Джонс, Грета Гарбо, Глория Свенсон. Лекции и книги Индры Деви пользовались большой популярностью и немало способствовали распространению йоги в США.

Есть сведения о том, что в 1960 году по приглашению индийского посла она приезжала в СССР и встречалась с крупнейшими советскими государственными деятелями: Косыгиным, Громыко, Микояном. В западной прессе её называли «женщиной, которая познакомила с йогой Кремль».

В 1961 году Индра Деви создала центр индуизма в мексиканском городе Текате, где занималась подготовкой учителей йоги.

В Аргентине

В 1982 году она впервые посетила Аргентину, а в 1985 году решила остаться там, начав работу по распространению йоги, проводя лекции и семинары в различных городах Латинской Америки и Европы. В июне 1988 года она основала Фонд Индры Деви, который организует встречи инструкторов йоги и способствует распространению учения по всему миру.

В мае 1990 года Индра Деви снова приехала в СССР. Она посетила родную Ригу, Москву и другие города, а ведущий популярной во эпоху перестройки передачи «До и после полуночи» Владимир Молчанов взял у неё интервью. Позднее Индра Деви побывала в России ещё дважды: в 1992 году по приглашению Олимпийского комитета России и в 1994 году по приглашению аргентинского посла в России.

В 1999 году она отметила свой столетний юбилей, на котором присутствовало 3000 человек.

Прожив последние 17 лет своей жизни в Аргентине, Индра Деви скончалась в Буэнос-Айресе на 103-м году жизни.

Она владела 12 языками, 5 из которых: русский, немецкий, английский, испанский и французский оставались в её активном пользовании до самых последних дней её жизни.

Ссылки

• [www.gzt.ru/print/15626.html Индра Деви покинула колесо сансары]
• [www.indostan.ru/novosti/1_447_0.html Умерла самая известная женщина-йог Индра Дэви]

Отрывок, характеризующий Индра Деви

Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.