Ислам в Албании

Ислам является самой молодой религией Албании и албанцев в целом. Несмотря на то что современную Албанию нельзя назвать типично мусульманской страной, те или иные элементы ислама признают до 60% населения страны. В отличие от Косово, влияние ислама в Албании ослабевает по мере интеграции страны в общеевропейское пространство. Тем не менее, долгое время Албанию было принято считать единственной официально признанной страной, полностью расположенной в Европе и при этом имеющей мусульманское большинство.

Численность

Ислам по сей день исповедует подавляющая часть населения Албании. Примечательно, что одна из мусульманских организаций даже выступила с протестом, когда президент страны Альфред Моисиу, занимавший этот пост в 2002-2007 гг., назвал Албанию христианской страной. Главе государства потом пришлось дезавуировать своё заявление.

Согласно итальянским данным от 1942 года при общей численности населения Албании в 1,128,143 человек, мусульмане составляли 69 % (779,417 человек). В настоящее время, согласно CIA World Factbook, 70 % населения страны являются мусульманами. Однако, по данным Pew Research Center по состоянию на 2009 год процентное количество мусульман в Албании было даже 79,9 %.

По переписи Албании 2011 года в стране насчитывалось 1,587,608 мусульман (56,70 % населения страны) и 58,628 бекташей (2,09 %).

История

Появление ислама

Ислам начал проникать на территорию нынешней Албании начиная с XIV века, с момента завоевания Османской империей Балканского полуострова. Изначально в ислам перешли большинство албанских феодалов, стремившиеся таким способом сохранить и укрепить своё имущество и привилегии. Даже после установления здесь османской администрации, жители продолжали сохранять христианскую веру. По данным турецкого историка О. Барка, относящимся к 1530-1535 гг., в Эльбасанском санджаке имелось 8916 христианских (94,5 %) и 526 мусульманских (5,5 %) хозяйств. Примерно аналогичная ситуация наблюдалась и в Шкодринском санджаке. Процесс исламизации, начавшийся в XVI веке, принял особо широкий размах в XVII веке, чему в большей степени способствовала налоговая политика османских властей. Порта в несколько раз увеличило для христиан подушный ежегодный налог — джизья (например во Влёрском санджаке в начале XVI века с дома взималось 40-50 акче, а уже в начале XVII века оно достигло 305 акче). Поскольку те семьи, которые принимали мусульманскую веру, освобождались от выплаты джизьи, а увеличившиеся для христианских семей налоогоблажение становилось непосильным бременем, то последние в силу сложившихся обстоятельств вынуждены были переходить в ислам. Массовая исламизация в Северной Албании приходиться на XVII век, а в первой половине XVIII в. этот процесс принял особый размах в Южной Албании. В первые десятилетия XVII века приблизительно от 30 до 50 % населения Северной Албании приняли ислам. Ислам принимали прежде всего мужчины, являвшиеся чаще всего главами семьи, в то время как женщины во многих случаях оставались христианками до самой смерти. Однако последующее поколение уже бывало исламизировано.

В ХV-ХIХ веках большинство албанцев впервые за свою историю объединились политически, территориально и экономически под знамёнами ислама. В обмен на переход в ислам турецкие султаны сделали албанцев опорой своей власти на Балканах. Несмотря на то что в зените Османской империи на Балканах ислам исповедовали до 80 % албанцев, его реальное проникновение в жизнь албанского общества оставалось и остаётся под вопросом. В целом, ислам в Албании рассматривался как средство продвижения по карьерной лестнице в условиях новой власти. Православие и католичество продолжали тайно исповедоваться на протяжении всего османского периода. Более того, большинство албанцев-аранутов, расселённых османами в греческих землях к югу продолжали придерживаться православия и постепенно вошли в состав греческого народа после обретения им независимости в 1830 году. Часть православных албанцев (арбереши), не смирилась с турецким режимом и переселилась в Южную Италию, долгое время поддерживая давние православные традиции на юге этой страны, хотя со временем большинство их потомков постепенно перешло в католичество. Также, после обретения Албанией независимости в 1912 году, в стране началось усиление влияния Италии что опять привело к росту популярности католичества, как правило за счёт ислама. Запрет на любое вероисповедание в социалистической Албании 1964—1989 годов привёл к распространению атеизма и агностицизма.

Религиозная специфика

Периферийность Албании, а также постоянные нашествия разноязычных, разнорелигиозных народов нашли своё отражение в своеобразном восприятии религии албанцами, в том числе албанцами-мусульманами. Мусульмане Востока находили некоторые обычаи албанцев-мусульман просто абсурдными. Православные, католические, мусульманские и даже древние иллирийские культы часто соблюдались в одной и той же семье, члены которой при этом носили одновременно и христианские, и мусульманские имена. Поэтому, в отличие от южнославянских народов, розни на религиозной почве у албанцев никогда не наблюдалось. В результате смешения различных религий в Албании возникло направление бекташи, ставшее ядром идеи борьбы за независимость Албании. Так или иначе, но этнические албанцы всегда ставили национально-языковую принадлежность выше религиозной.

Современное положение

После обретения независимости влияние ислама в стране быстро ослабевало. Было отменено многожёнство, а намаз стал читаться по-албански, стоя и без поклонов. В 1967-1991 гг. страна была официально атеистической. Более того, бывший президент страны православный Альфред Моисиу даже назвал Албанию христианской страной, хотя в ответ он получил немало критики со стороны гуманитарной интеллигенции, объединённой в мусульманские организации, которые сохраняют заметное влияние, даже несмотря на относительно небольшое членство.

Отрывок, характеризующий Ислам в Албании

– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.