Ислам в Турции

Ислам в Турции — первая по числу приверженцев и значению религия в Турции. Установление ислама на территории современной Турции завершилось ко второй половине XI в., когда турки-сельджуки совершили экспансию в Восточной Анатолии. По данным ЦРУ 99,8 % населения Турции являются мусульманами. По данным социологических опросов, 97,8 % населения Турции являются мусульманами. Около 80 % мусульман — сунниты, а шииты-алевиты составляют около 20 % мусульманского населения. Около 3 % мусульманского населения составляют шииты-двунадесятники.

Несмотря на то, что после реформ Ататюрка Турция официально считается светским государством, религия в этой стране имеет важное значение.

Ислам в Турции
Ислам			Процент
Суннитского Ислама			80 %
Шиитского Ислама			20 %

Ислам в Османской империи

От имени султана духовной властью страны управлял шейх-уль-ислам — высшее мусульманское духовное лицо империи. Высшее духовенство, улемы, состояло из кадиев — судей в мусульманских судах, муфтиев — исламских богословов и мюдеррисов — преподавателей медресе. Влияние духовенства объясняет тот факт, что к XIX веку неотчуждаемые владения в его руках (вакуфные земли) составляли почти треть всех обрабатывавшихся земель в Османской империи. Шейх-уль-ислам обладал исключительным правом толковать решение властей империи с точки зрения Корана и шариата. Он издавал фетвы — документы, одобряющие указы султана.

Ислам играл неоднозначную роль в развитии Османской империи. Зачастую страдавшие от религиозного мракобесия европейцы находили убежище у османского султана. В XV веке духовными и некоторыми гражданскими делами стали ведать религиозные общины миллеты. Через глав этих общин власти взимали налоги (жузья) с немусульман (озими). Патриархи греко-православной и армяно-григорианской общин, а также главный раввин иудейской общины были поставлены как посредники между султаном и немусульманским населением. Султаны оказывали милости главам общин в качестве платы за поддержание их паствы в повиновении.

Ещё одной формой взаимоотношений был девширме — налог крови, принудительный набор христианских мальчиков в мусульманские семьи с последующей службой при султанском дворе, как правило янычарами. Девширме просуществовало до XVIII века.

В XIX веке религия стала тормозить движение страны. Была предпринята реформа Танзимат, основанная на заимствовании европейской государственной и правовой систем. В основе реформы лежала Маджалла — кодификация исламского права ханафитского толка.

Столица Константинополь отличалась от всей страны: в 1850-х годах мусульмане составляли в ней лишь 44% населения. Однако в 1478 году в городе жило 58,11% мусульман и 41,89% немусульман. В 1520—1530 годах это соотношение выглядело так же: мусульман — 58,3% и немусульман — 41,7%. Путешественники отмечали примерно то же соотношение и в XVII веке. Немусульманам был закрыт доступ к административной или военной карьере. Поэтому немусульмане Стамбула занимались ремеслом и торговлей. Исключение составляли богатые греки квартала Фанар на европейском берегу Золотого Рога; они занимали в основном должности драгоманов (переводчиков). Несмотря на ограничения озины занимались наукой и финансами. В 1839 году в «Кичик Кайнаре» между Российской и Османской империями было подписано соглашение о предоставлении немусульманам политических прав. В 1856 году после завершения Крымской войны, был принят «Указ о реформе», приравнявший религиозные права немусульман к правам мусульман. Ряд налогов и законов, ограничивающих права немусульман, были отменены. Согласно Конституции Османско-тюркского государства 1860 года немусульмане получили право участвовать в управлении государством.

Реформы Ататюрка

В Османской империи действовал патримониальный султанизм, опиравшийся на личную гвардию султана (янычары) и светскую бюрократию (капыкулу), которые являлись «рабами султана» и набирались из числа зависимых людей. Мустафа Кемаль был представителем «модернизаторской элиты», идеалы которой определились в XIX веке — светскость, тюркизм, республиканизм, европеизация (alafranga). На турецкий язык был переведен Коран.

Лаицизм

Несмотря на то, что лаицизм (светский принцип) затронул сферу управления и образования, при Ататюрке ислам всегда оставался важной частью частной жизни граждан. Этот принцип встретил наибольшее сопротивление. Неоднократно предпринимались попытки мятежей. В 1980-х годах появление на политической сцене Тургута Озала ознаменовалось доктриной турецко-исламского синтеза. По его мнению, ислам нужно было сделать союзником либерализации и модернизации.

Реформы

• Упразднение султаната (1 ноября 1922 года)
• Упразднение халифата (3 марта 1924 года)
• Предоставление женщинам равных с мужчинами прав (1926—1934 годы)
• Реформа головных уборов и одежды (25 ноября 1925 года) — запрет на ношение фески и других средневековых головных уборов
• Введение гражданского кодекса (март 1925 года) — упразднение шариатских судов и введение светского судопроизводства, утверждение уголовного кодекса (разработанного на основе итальянского)
• Запрет на деятельность религиозных обителей и орденов (30 ноября 1925 года) — закрытие текке (дервишские обители) и тюрбе (усыпальницы)
• Закон о фамилиях (21 июня 1934 года) — введение фамилий в дополнение к имени, а также отмена титулов и обращений: паша, бей, эфенди, ага

Суфизм

Среди турецких суннитов действует около двадцати различных суфийских тарикатов (братств). С 1925 г. по решению Правительства на территории Турции запрещена деятельность всех суфийских тарикатов.

Основными тарикатами в современной Турции являются: Накшбанди, Кадырия, Мевлеви и Тиджания.

• Накшбанди — первоначально основанный в Бухаре, этот тарикат распространён преимущественно среди курдов и отчасти среди турок юго-восточных районов страны. В 1925 г. руководство тариката Накшбанди подняло восстание против властей Турции. В 1954 г. 20 лидеров этого тариката было арестовано в Мардине.
• Тарикат Мевлеви, или как его ещё называют Орден вертящихся дервишей, был основан великим поэтом-суфием — Джалаладдином Руми (ум. 1273 г.). Отличительной особенностью Мевлеви является практика ритуальных танцев с целью достижения единства с Богом. С 1925 г. центр тариката Мевлеви был перенесен из г. Конья в г. Халеб (Сирия).
• Кадырия — имеет семь местных ответвлений. Распространён преимущественно среди арабского, курдского и отчасти турецкого населения.
• Тиджания — распространён среди арабов и турок.

Современная Турция

Согласно исследования на тему «Социальная структура и религия в Турции» (2008—2011) к верующим себя относят 67% женщин, что на 10% выше, чем относящих себя к верующим мужчин. Религиозность более распространена в сельских поселениях (71%), нежели в городах. Существует обратная пропорциональная зависимость между уровнями дохода и религиозности. Доход наиболее многочисленной группы, причисляющей себя к верующим, составляет от 450 до 1000 турецких лир. В конце 2012 года начался процесс против всемирно известного пианиста Фазиля Сая по обвинению в разжигании ненависти к исламу и оскорблении мусульманских ценностей за то, что музыкант оставил запись в твиттере.

Религиозное образование

Весной 2012 года Парламент Турции одобрил законопроект, предусматривающий преподавание Корана, Сунны пророка Мухаммада, а также арабского языка как факультативных предметов в начальной и средней школе.

Ношение платков

Турция является первой мусульманской страной, которая в 1925 году официально запретила носить женщинам хиджаб. Попытки отменить запрет на ношение хиджаба предпринимались несколько раз. В первый раз в 1984 году в рамках политики «примирения с исламом», которую проводил премьер-министр Турции Тургут Озал. Однако под давлением светской общественности он вынужден был возобновить запрет в 1987 году. В 2008 году правительство Турции под руководство Реджеп Эрдогана снова попыталось отменить запрет хиджаба в университетах, однако конституционный суд оставил запрет в силе. В 2010 году запрет был снят. В 2013 был снят запрет на ношение мусульманского платка в государственных учреждениях. Однако униформа, не предполагающая ношение хиджаба, осталась в силе для сотрудников органов безопасности, судебных учреждений (судьи, прокуроры), а также военных структур.

В сентябре 2014 года заместитель премьер-министра Турции Бюлент Аринч объявил об отмене многолетнего запрета на ношение хиджаба в старших классах государственных школ.

В марте 2015 года Высший военный суд Турции аннулировал запрет на ношение платка родственниками (супругами, дочерьми и матерями) военнослужащих на территории военных казарм и армейской социальной инфраструктуры.

Радикальные группы

Радикализм имеет элементы тюркского национализма, курдского сепаратизма, панисламизма. Его социальный состав также весьма неоднороден.

Причинами радикализма являются как внутренние так и внешние факторы. К внутренним относятся преобладание аграрного населения, практически не подвергнувшегося модернизации и не принимающего про­западной ориентации; наличие большого числа экономически депрессивных регионов; курд­ский вопрос и другие причины. Внешние факторы связаны с гео­графией страны и конфликтами на Ближнем Востоке, Бал­канах и Кавказе. Существенными факторами являются нерешённость палестинского вопроса, союзничество с США и партнёрство с Израилем.

Насчитывается несколько экстремистских организаций, стремящихся к установлению шариатского государства и халифата, отменённого Кемалем Ататюрком. Среди них: «Исламская освободительная ар­мия», «Бойцы исламской революции», «Турецкий исламский джихад», «Джейшуллах» («Армия Алла­ха»), и действующая с территории Германии группи­ровка «Государство Халифата».

Известно о деятельности «Фронта ис­ламских завоевателей Великого Востока», основанного на идеологии Не­джипа Фазиля Кисакюрека (1905-1983) и его ученика Салиха Иззета Эрдишема (род. в 1950 году, известен как Салих Мирзабейоглу). Фронт выступает против сотрудничества с Ираном, за уничтожение шиитов, алавитов и изгнание из политики еврейского и христианского «присутствия».

Дей­ствовали в Турции зарубежные экс­тремистские движения («Борцы за Иерусалим», «Хизб-ут Тахрир» и «Органи­зация исламского движения). В 2000 году их руководители были схвачены властями и осуждены.

Примечания

Серия статей о
Турках
Культура
Литература Алфавит Изобразительное искусство Театр Кинематограф Архитектура Музыка Танец Кухня Имена Костюм Спорт
Этнические группы
Киприоты Месхетинцы Балканские турки
Исторические общности
Турция Болгария Македония Румыния Греция
Диаспора
Германия Казахстан Латвия Лихтенштейн Люксембург Норвегия Швеция
Родственные народы
Азербайджанцы Гагаузы Кашкайцы Иракские туркмены Сирийские туркмены
Диалекты турецкого языка
Кипрский Цалкский
Традиционный ареал обитания
Турция Северный Кипр Болгария (Кырджалийская область) Македония
Религия
Ислам Христианство (Православие • Католицизм)
История • Тюркизация • Пантюркизм
Портал «Турция»

Отрывок, характеризующий Ислам в Турции

– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.