Иэракс (эсминец)
Эскадренный миноносец D-36 Иэракс (греч. Ιέραξ — «сокол») принял участие в Балканских войнах, Первой мировой и Второй мировой войнах. Первоначально эсминец, как и 3 других корабля серии, был заказан на верфи Camell Laird Ливерпуля военно-морским флотом Аргентины, и ему было дано имя Santa Fé.
В 1912 году, перед надвигающимися Балканскими войнами, почти готовые к сдаче, корабли были выкуплены в срочном порядке правительством Греции по цене 148 000 фунтов каждый. Другими кораблями этой серии греческих эсминцев были «Леон» (греч. Λέων — «лев»), «Пантир» (греч. Πάνθηρ — «пантера») и «Аэтос» (греч. Αετός — «орёл»). В силу данных им имён, за этой серией эсминцев на греческом флоте закрепилось имя «Звери» (греч. Θηρία — «звери», «хищники»). Корабль был перегнан иностранным экипажем из Англии в Палермо, Сицилия, где его принял греческий экипаж, под командованием капитана А. Миаулиса.
В ходе Балканских войн были приобретены только основные боеприпасы (3000 снарядов). В силу того что флот не мог обеспечить эти корабли торпедами, они назывались в этот период не эсминцами, а разведывательными кораблями. 21 октября / 3 ноября 1912 года, под командованием капитана А. Врацаноса, «Иэракс», вместе с эсминцем «Аэтос», освободил остров Псара. Отмечено, что капитан эсминца был потомком героя Греческой революции и уроженца острова Псара брандериста Врацаноса.
Турецкий гарнизон и поселённое здесь после резни 1824 года турецкое население не оказали сопротивление и 4 тысячи турок сдались без боя греческим морякам. Но единственный снаряд, который выпустил «Аэтос» для устрашения, расчленил местного муфтия[2]. 3/16 декабря 1912 года «Иэракс» вместе с другими тремя «Зверями» в составе греческого флота ведомого флагманом броненосцем Авероф под командованием адмирала Кунтуриотиса принял участие в греческой победе над турецким флотом у Элли.
9/22 декабря все четыре «Зверя» и подводная лодка «Дельфин» приняли участие в непродолжительном морском бою, перехватив пытавшихся выйти из Дарданелл турецкий крейсер «Меджидие» и 4 турецких эсминца. В ходе этого боя Дельфин произвёл первую в мировой истории торпедную атаку подводной лодки против «Меджидие»[3]. «Звери», наряду с 4 греческими броненосцами и 5 эсминцами, приняли участие в последовавшей греческой победе над турецким флотом у Лемноса, после которой турецкий флот не посмел более выйти из проливов[4].
В годы Первой мировой войны эсминец с опозданием был задействован в военных операциях Антанты, по причине первоначального нейтралитета Греции. Все четыре «Зверя» были конфискованы союзниками в октябре 1916 года, были переданы французам в ноябре и были в составе французского флота в период 1917—1918 годов.
В 1918 году корабли были возвращены Греции в плачевном состоянии и понадобилось много усилий экипажей, чтобы привести их в надлежащее состояние для выполнения задач связанных с с сопровождением конвоев.
Эсминец принял участие в эвакуации греческого населения из России в ходе гражданской войны в России, а также в малоазийском походе греческой армии (1919—1922), поддерживая высадку греческой армии в Мраморном море и на малоазийском побережье Эгейского моря.
После войны «Иэракс» прошёл модернизацию в период 1925—1927 годов. В 1925 году в Англии его 4 твердотопливных котла и 1 котёл на мазуте были заменены на 4 котла Yarrow. Одновременно изменился и его силуэт: вместо 5 дымовых труб на корабле были установлены две.
Эсминец был среди кораблей греческого флота сумевших перейти на Ближний Восток, после вторжения войск нацистской Германии в Грецию в апреле 1941 года. «Иэракс» продолжил своё участие в Второй мировой войне, базируясь в Александрии, Египет, сопровождая конвои.
В апреле 1944 года экипаж эсминца принял участие в мятеже греческой армии и флота на Ближнем Востоке. Причиной мятежа было готовившееся эмиграционным правительством и англичанами использование частей армии и кораблей флота против партизанской армии после освобождения Греции. Мятеж был подавлен англичанами и верными эмиграционному правительству частями[5]. По окончанию войны, «Иэракс» был выведен из состава флота в 1946 году[1].
Содержание
Предшественники
- Иэракс (катер). Быший Вонитса (катер), переименованный в 1865 году.
Наследники
- Иэракс II (эсминец). Вошёл в состав флота в 1951 году.
Напишите отзыв о статье "Иэракс (эсминец)"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.hellasarmy.gr/frame.php?id=hn ΙΣΤΟΡΙΑ ΤΩΝ ΕΛΛΗΝΙΚΩΝ ΕΝΟΠΛΩΝ ΔΥΝΑΜΕΩΝ]
- ↑ Σόλων Ν. Γρηγοριάδης, Οι Βαλκανικοί Πόλεμοι 1912—1913, εκδ. Φυτράκη 1979, σελ120
- ↑ Σόλων Ν. Γρηγοριάδης, Οι Βαλκανικοί Πόλεμοι 1912—1913, εκδ. Φυτράκη 1979, σελ130
- ↑ Σόλων Ν. Γρηγοριάδης, Οι Βαλκανικοί Πόλεμοι 1912—1913, εκδ. Φυτράκη 1979, σελ131
- ↑ 100+1 Χρόνια Έλλαδα, Ά Τόμος 1900—1949, εκδ. Μανιατέας 1999, σελ. 285
Ссылки
- [www.hellenicnavy.gr/ierax12_46.asp Το Α/Τ Ιέραξ D-36 στην επίσημη ιστοσελίδα του Ελληνικού Πολεμικού Ναυτικού]
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Иэракс (эсминец)
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
