Каретников, Николай Николаевич
Поделись знанием:
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
| Николай Николаевич Каретников | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Страна | |
| Профессии | |
| Награды |
|
Никола́й Никола́евич Каре́тников (28 июня 1930, Москва ― 9 октября 1994, там же) ― советский и российский композитор, один из крупнейших представителей отечественного послевоенного авангарда. Заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1993).
Содержание
Биография
Николай Каретников родился в интеллигентной семье: его отец — артист Московской оперетты преподавал вокал, бабушка — оперная певица Мария Адриановна Дейша-Сионицкая, выступала в Императорской опере вместе с Фёдором Шаляпиным, автор популярной среди вокалистов книги «Пение в ощущениях». Учился в ЦМШ у Виссариона Шебалина и Татьяны Николаевой, у Шебалина продолжил своё образование в Московской консерватории, которую окончил по классу композиции в 1953 году. Неофициально брал уроки у Филиппа Гершковича, ученика Берга и Веберна.
1957 год становится переломным в жизни Каретникова. Приезд в Москву канадского пианиста Гленна Гульда, исполнившего сочинения Шёнберга и Берга, сделал Каретникова убежденным последователем Новой венской школы, преданность которой, в отличие от своих коллег, он сохранил на всю жизнь и на основе которой выработал свой собственный стиль. В этом же году Каретников приходит к православию и становится впоследствии прихожанином отца Александра Меня и крёстным отцом Александра Галича (1973).
Известность композитору принесли его ранние сочинения — оратория «Юлиус Фучик» (1953), балеты «Геологи» (1956) и «Ванина Ванини» (1962), поставленные в Большом театре Владимиром Василёвым и Натальей Касаткиной. Последующие произведения, написанные в технике европейского модернизма, подверглись жёсткой критике со стороны Союза композиторов и в течение многих лет не исполнялись. Независимая эстетическая, общественная и нравственная позиция Каретникова ещё больше отдалила его от ведущих течений музыкальной жизни СССР и композитор уходит в вынужденную и, одновременно, добровольную «внутреннюю эмиграцию»; он исключает из своего портфеля почти все произведения написанные до 1959 года и признаёт началом своего пути Третью Симфонию (1959).
С середины 1960-х до конца 1980-х годов Каретников работает над двумя масштабными сценическими произведениями, ставшими наиболее полной характеристикой творческой личности композитора, ― операми «Тиль Уленшпигель» (1965—1985, либретто совместно с Павлом Лунгиным) и «Мистерия апостола Павла» (1970—1987, либретто совместно с Семёном Лунгиным под патронажем отца Александра Меня). «Тиль Уленшпигель», наполненный религиозной мистикой и политическими аллегориями, не мог быть поставлен на официальной сцене. В 1988 году удалось сделать студийную запись этой оперы для несостоявшегося в итоге телеспектакля Анатолия Эфроса. «Тиль Уленшпигель» увидел сцену только в 1993 году в Билефельдском оперном театре, Германия. «Мистерия апостола Павла» была поставлена в Мариинском театре только в 2010 году.
При жизни музыка Каретникова исполнялась крайне редко. Не имея возможностей для публичного исполнения своих произведений, композитор активно пишет музыку для театральных постановок и кинофильмов (более 40 драматических спектаклей и 70 кино- и телефильмов), которые стали для него своеобразной музыкальной лабораторией. Среди широко известных ― «Скверный анекдот» (1965), «Бег» (1970) режиссёров А.Алова и В.Наумова, «Прощай, шпана замоскворецкая…» А.Панкратова (1987), «Десять дней, которые потрясли мир» (1965, Театр на Таганке) Ю.Любимова, «Заговор Фиеско в Генуе» (1977, Малый театр) Л.Хейфица, «Тевье-молочник» (1985, Центральное ТВ) С.Евлахишвили и многие другие. В последние годы жизни композитор вновь обращается к инструментальной и духовной музыке, оставив после смерти неоконченной Вторую камерную симфонию.
Память
В 1990 году опубликована книга воспоминаний композитора «Темы с вариациями». Избранные новеллы из неё были впервые напечатаны в журналах «Огонёк» и «Юность» в 1988 году, вызвав неоднозначную реакцию общественности. Книга была переведена на французский и японский языки и издана в Париже (1990) и Токио (1996) издательством Éditions Horay.
В 1992 году режиссёр Вадим Зобин снимает документальный фильм «Профессия композитор» о работе композитора с дирижёром Романом Матсовым над записью 4-й симфонии Каретникова.
В 1997 году профессор Ростовской государственной консерватории А. Я. Селицкий публикует монографию о Каретникове «Николай Каретников. Выбор Судьбы: исследование». Книга переиздаётся издательством «Композитор» в 2011 году.
В 2011 году издательство Corpus переиздаёт книгу Каретникова «Темы с вариациями: Рассказы» в рамках серии Memoriа.
Оценка творчества
Николай Каретников ― самобытный продолжатель традиций русской православной духовной музыки и одновременно, в течение 37 лет, убеждённый приверженец «классической» серийной додекафонии, на основе которой он выработал свой стиль. Он не отказывается от тональности там, где она оправдана конкретным замыслом, и интегрирует двенадцатитоновую технику с иными техниками музыкального письма. Ему удалось перешагнуть через экспериментальность языка нововенцев, органично сочетая принцип серийности с отечественной симфонической традицией. Каретников один из первых в отечественной музыке (с середины 1960-х годов) начал использовать полистилистику как осознанный творческий метод (балет «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» (1964—1967), опера «Тиль Уленшпигель» (1965—1985). Музыка Каретникова преимущественно трагическая.
Основные сочинения
- Оперы
- «Тиль Уленшпигель» (1965—1985, Мировая премьера: октябрь 1993 года, Билефельдский оперный театр, Германия)
- «Мистерия апостола Павла» (1970—1987, Мировая премьера в концертном исполнении: 5 августа 1995 года, Маркткирхе, Ганновер; Премьера в России в концертном исполнении: 22 июня 1996 года, Большой зал Санкт-Петербургской филармонии; Мировая премьера: 14 апреля 2010 года, Концертный зал Мариинского театра, Санкт-Петербург)
- Балеты
- «Ванина Ванини» (1960, Постановка: 1962, Большой Театр)
- «Крошка Цахес по прозванию Циннобер» (1964—1967, Мировая премьера: 1971, Ганновер, Опернхауз; премьера в Москве: «Волшебный Камзол», постановка В.Василёва и Н.Касаткиной, Кремлёвский Дворец Съездов)
- Хоровые сочинения
- Восемь духовных песнопений для мужского хора. Памяти Бориса Пастернака (1969—1989)
- Шесть духовных песнопений для мужского хора (1992)
- Оркестровые сочинения
- Симфония № 3 (1959)
- Симфония № 4 (1963)
- Концерт для духовых (1965)
- Камерная симфония (1968)
- Концерт для струнных (1992)
- Вторая камерная симфония, неоконченная (1994)
- Камерные сочинения
- 10 пьес, написанных в детстве. Для фортепиано (школьный репертуар) (1943—1946)
- Lento-variationen. Для фортепиано (1960)
- Соната для скрипки и фортепиано (1961)
- Струнный квартет (1963)
- Kleinenachtmusik. Квартет для флейты, кларнета, скрипки и виолончели (1969)
- Большая концертная пьеса для фортепиано (1970)
- Две пьесы для фортепиано (1978)
- Из Шалом-Алейхема. Сюита для ансамбля (1985)
- Квинтет для струнных и фортепиано (1991)
Музыка для театра и кино
- Музыка к кинофильмам
- 1958 «Пастух». Мосфильм. Реж. И.Бабич.
- 1958 «Ветер». Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1961 «Мир входящему». Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1962 «Лестница». Мосфильм. Реж. Э.Кеосаян.
- 1962 «Бей, барабан!» Мосфильм. Реж. А.Салтыков.
- 1963 «Монета». Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1963 «Конец и начало». Мосфильм. Реж. М.Захариас.
- 1964 «Дочь Стратиона». Одесская к/с. Реж. В.Левин.
- 1965 «Наш дом». Ленфильм. Реж. В.Пронин.
- 1965 «Скверный анекдот». Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1965 «Письма». Мосфильм. Реж. С.Кулиш.
- 1966 «Завтраки сорок третьего года». Мосфильм. Реж. И.Туманян.
- 1967 «Первороссияне». Ленфильм. Реж. А.Иванов, Е.Шифферс.
- 1967 «Штрихи к портрету В. И. Ленина». Экран (Центральное ТВ). Реж. Л.Пчёлкин.
- 1968 «Переходный возраст». К/с им. М. Горького. Реж. Р.Викторов.
- 1970 «Бег» (2 серии). Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1970 «Хозяева». Мосфильм. Реж. Л.Головня.
- 1970 «Дети». Мосфильм. Реж. В.Кузнецов, О.Никич.
- 1971 «Там, вдали, за рекой». Реж. В.Маликов, В.Фейнберг.
- 1972 «Конец Любавиных». Мосфильм. Реж. Л.Головня.
- 1975 «Бесприданница». Центральное ТВ. Реж. К. Худяков.
- 1975 «Чёрный караван». Туркменфильм. Реж. Ю. Борецкий.
- 1976 «Легенда о Тиле» (4 серии). Мосфильм. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1977 «Встреча на далеком меридиане». Реж. С.Тарасов.
- 1978 «Дорогие мои мальчишки!» Экран (Центральное ТВ). Реж. В.Зобин.
- 1979 «Белая тень». Реж. Е.Хринюк.
- 1980 «Верой и правдой». Мосфильм. Реж. А.Смирнов.
- 1982 «Голос». Ленфильм. Реж. И.Авербах.
- 1982 «Среди тысячи дорог». Одесская киностудия. Реж. В.Зобин.
- 1984 «Вина лейтенанта Некрасова». Узбекфильм. Реж. Р.Батыров.
- 1985 «Сестра моя, Люся». Казахфильм. Реж. Е.Шинарбаев.
- 1986 «К расследованию приступить» (совместно с И. Вигнерсом). К/с им. Довженко. Реж. А.Бендкендорф.
- 1987 «Брод». Мосфильм. Реж. А.Добровольский и Г.Дульцев.
- 1987 «Прощай, шпана замоскворецкая…» Мосфильм. Реж. А.Панкратов.
- 1988 «На помощь, братцы!» К/с им. Горького. Реж. И.Василёв.
- 1988 «Стукач» К/с им. Горького. Реж. Н.Лырчиков.
- 1988 «Власть Соловецкая. Свидетельства и документы» (совместно с М. Крутоярской). Мосфильм. Реж. М.Голдовская.
- 1989 «Свой крест». Киностудия «Глобус». Реж. В.Лонской.
- 1990 «Закон». Мосфильм. Реж. В.Наумов.
- 1990 «Бесконечность». Мосфильм. Реж. М.Хуциев.
- 1990 «Сделано в СССР». Фора-фильм. Реж. С.Тараховский и В.Шамшурин.
- 1991 «Завтра». К/с Квадрат. Реж. А.Панкратов.
- 1994 «Мелкий бес» (совместно с А. Беляевым), посмертно. Мосфильм. Реж. Н.Досталь.
- Музыка к мультфильмам
- 1974 «Похождения Чичикова. Манилов». Союзмультфильм. Реж. Б.Степанцев.
- 1975 «Садко — богатый гость». Союзмульфильм. Реж. В.Курчевский.
- 1979 «Пер Гюнт». Союзмульфильм. Реж. В.Курчевский.
- 1982 «Рождение Геракла». Союзтелефильм, Т/О «Экран». Реж. Ю.Калишер.
- 1983 «Синичкин календарь». (4 части) Союзтелефильм, Т/О «Экран». Реж. И.Гелашвили, Ю.Калишер.
- 1985 «Рикэ Хохолок». Союзтелефильм, Т/О «Экран». Реж. М. Новогрудская.
- 1989 «Золотые слова». Экран. Реж. Ю.Калишер.
- «Крошка Цахес»
- Музыка к драматическим спектаклям и телеспектаклям
- 1957 «Когда горит сердце» (В. Гольдфельд по В. Кину). Малый театр. Реж. А.Гончаров.
- 1959 «Карточный домик» (О. Стукалов-Погодин). Малый театр. Реж. Д.Вурос.
- 1964 «Атомная станция» (Х. Лакснесс). Театр им. Пушкина.
- 1965 «Десять дней, которые потрясли мир» (по Д. Риду). Театр на Таганке. Реж. Ю.Любимов.
- 1965 «Герой фатерлянда» (Л. Кручковский). Малый театр. Реж. Д.Вурос.
- 1969 «Мореход» (Е. Шанявский). Театр на Малой Бронной. Реж. К.Свинарский.
- 1971 «Похождения солдата Швейка» (О. Ремез по Я. Гашеку). Театр им. Пушкина. Реж. О.Ремез.
- 1971 «Тоот, другие и майор» (И. Эркель). Современник. Реж. А.Алов и В.Наумов.
- 1972 «Человек и джентльмен» (Э. Де Филиппо). Театр им. Пушкина. Реж. О.Ремез.
- 1972 «Поющие пески» (А. Штейн по Б. Лавренёву). Театр им. Моссовета. Реж. П.Штейн.
- 1973 «Человек на своём месте» (В. Черных). Театр им. Маяковского. Реж. О.Ремез.
- 1973 «Весенний день 30 апреля» (А. Зак, И. Кузнецов). ЦАТСА. Реж. П.Штейн.
- 1974 «Пятнадцатая весна» (А. Зак, И. Кузнецов). ЦАТСА. Реж. П.Штейн.
- 1977 «Заговор Фиеско в Генуе» (Ф. Шиллер). Малый театр. Реж. Л.Хейфец.
- 1979 «Король Лир» (В. Шекспир). Малый театр. Реж. Л.Хейфец.
- 1980 «Нора» (Г. Ибсен). Центральное ТВ. Реж. И.Унгуряну.
- 1980 «Человек на все времена» (Р. Болт). ЦАТСА. Реж. И.Унгуряну.
- 1980 «Заговор Фиеско в Генуе» (Ф. Шиллер). Центральное ТВ. Реж. Л.Хейфец, Ф.Глямшин.
- 1985 «Тевье-молочник» (Шолом-Алейхем). Центральное ТВ. Реж. С.Евлахишвили.
- 1986 «Макбет» (В. Шекспир). ЦАТСА. Реж. И.Унгуряну.
Официальные записи
- Le Chant du Monde, Russian Season LDC 288029/30. Nikolai Karetnikov: Till Eulenspiegel (Opera in 2 Acts) 2 CDs. Soviet State Cinema Orchestra; Conductors: Emin Khatchaturian/Valery Poliansky
- Le Chant du Monde, Russian Season LDC288070, Audio CD DDD. Karetnikov, Nikolai: Chamber Music. Performers: Oleg Kagan, Vladimir Skanavi, Vladimir Loukianov, Konstantin Komissarov, Alexander Petrov, Alexander Gothelf, and Yury Slessarev.
- Le Chant du Monde, Russian Season LDC 288012, Audio CD DDD. 20th Century Religious Singing in Moscow. Male choir by Valery Rybin. Nikolai Karetnikov «Eight Spirituals Songs», tracks No. 15 — 22.
Библиография
- Каретников Н. Темы с вариациями: Рассказы. // М.: Астрель: Corpus, 2011
Напишите отзыв о статье "Каретников, Николай Николаевич"
Литература
- Тараканов М. Апология непризнания. // Журнал «Советская музыка», № 7 за 1990 год.
- Тараканов М. Драма непризнанного мастера. О творчестве Николая Каретникова // Музыка из Бывшего СССР. М., 1994. С. 112
- Раабен Л. Н. Николай Каретников, в сб.: О духовном ренессансе в русской музыке. СПб, 1998. Стр. 208―215.
- Баева А.А Поэтика жанра: Современная русская опера. М., 1999. С. 137
- Баева А.А Мистерия жизни Николая Каретникова // Люди и судьбы. ХХ век: Книга очерков. ― М., ОГИ, 2002. С. 174.
- Мариинский театр. Буклет к премьере постановки оперы Николая Каретникова «Мистерия апостола Павла». // Мариинский театр. СПб, 2010.
- Селицкий А. Николай Каретников: выбор судьбы // Издательство «Композитор». М., 2011.
Примечания
Ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=0zuDeKdnIKE Профессия композитор, Николай Каретников. Документальный фильм, реж. Вадим Зобин, Т/О Экран, 1992.]
- [newmuz.narod.ru/st/Karet_Tar01.html Советская музыка ― Михаил Тараканов. Апология непризнания.]
- [www.animator.ru/db/?p=show_person&pid=2171 Каретников Николай Николаевич — animator.ru]
- [www.muzcentrum.ru/orfeus/programs/issue1630/ Радио Орфей ― Алексей Парин. Сегодня в опере. Николай Каретников — Мистерия апостола Павла]
- [www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2010/4/14/2_1900/ Мариинский театр ― Мистерия апостола Павла]
- [kommersant.ru/Doc/1357172 Ъ-Газета ― Мистерия переросла в оргию]
- [os.colta.ru/persons/nikolaj_karetnikov/?attempt=1 Openspace.ru ― Николай Каретников. Темы с вариациями]
- [www.timeout.ru/books/event/248477/ Timeout.ru ― Темы с вариациями]
- [www.colta.ru/docs/665/ Colta.ru ― Мария Степанова. Право на комедию]
- [www.psychologies.ru/events/books/svidetelstva/_article/temy-svariacziyami/ Psychologies.ru ― Николай Каретников «Темы с вариациями»]
- [editions-horay.pagesperso-orange.fr/livres/kn_theme.htm Thèmes avec variations. Editions Horay]
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Каретников, Николай Николаевич
– Вы бы могли из прикрытия взять!Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.
«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.
Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
Категории:
- Родившиеся 28 июня
- Родившиеся в 1930 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Умершие 9 октября
- Умершие в 1994 году
- Умершие в Москве
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы СССР
- Заслуженные деятели искусств Российской Федерации
- Балетные композиторы СССР
- Оперные композиторы России
- Кинокомпозиторы СССР
- Выпускники Центральной музыкальной школы
- Выпускники Московской консерватории
