Карлсен, Генрих Георгиевич

Генрих Георгиевич Карлсен
Дата рождения:	27 мая (8 июня) 1894(1894-06-08)
Место рождения:	Москва
Дата смерти:	20 января 1984(1984-01-20) (89 лет)
Место смерти:	Москва
Учёная степень:	доктор технических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	МВТУ
Награды и премии:

Генрих Гео́ргиевич Ка́рлсен (27 мая (8 июня) 1894, Москва — 20 января 1984, там же) — советский инженер, преподаватель и учёный в области строительных конструкций, автор первых в СССР норм расчёта деревянных конструкций, доктор технических наук (1938), член-корреспондент Академии строительства и архитектуры. Лауреат Сталинской премии третьей степени (1951), заслуженный деятель науки и техники РСФСР (1965). Автор ряда работ и учебных пособий по вопросам применения дерева в строительных конструкциях и теории расчёта и проектирования деревянных конструкций.

Биография

Родился в Москве в семье служащего. Предки по линии отца — скандинавские мореходы, обосновавшиеся в России во времена Петра I; по линии матери — французы, в основном музыканты. В 1912 году окончил реальное училище и поступил на архитектурное отделение Рижского политехникума. С началом Первой мировой войны оставил обучение и вернулся в Москву, где поступил в школу прапорщиков, однако был из неё вскоре демобилизован по состоянию здоровья. В 1918 году Карлсена призвали в Красную армию и направили в Высшую школу военной маскировки; в 1921 году откамандировали в Московское высшее техническое училище на инженерно-строительный факультет. Ещё во время обучения Г. Г. Карлсен занялся научной работой.

После окончания МВТУ в 1922 году был оставлен на преподавательской работе. Первое время разрабатывал ГОСТы, Технические указания и условия, занимался подготовкой статей для Большой советской энциклопедии, разработкой основных учебных программ по курсу деревянных конструкция для строительных вузов и техникумов. В 1922—1923 годах участвовал в сооружении Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки в Москве; Карлсен, по воспоминаниям В. К. Олтаржевского, был ближайшим помощником главного конструктора выставки А. В. Кузнецова

Во второй половине 1920-х годов Г. Г. Карлсен перешёл на работу в Государственный институт сооружений (ГИС), где организовал научно-исследовательскую лабораторию деревянных конструкций. В начале 1930-х годов входил в консультационное бюро Государственного института сооружений. В 1929 году разработал первые в СССР нормы расчёта деревянных конструкций. В 1932 году перешёл преподавателем в Военно-инженерную академию имени В. В. Куйбышева, где работал более 40 лет. В 1938 году получил учёную степень доктора технических наук. Одновременно с работой в Академии читал курс лекций в Московском инженерно-строительном институте и Промакадемии; в 1933 году организовал и возглавил в МИСИ кафедру деревянных конструкций. В 1935 году совместно М. Е. Каганом и П. Н. Ершовым получил патент на конструкцию тонкостенного свода-оболочки из дерева.

В военное время занимался проектированием, строительством и восстановлением разрушенных сооружений, разрабатывал конструкции фортификационных сооружений — наплавных, подвесных и сборно-разборных мостов, понтонных переправ, создавал инженерные сооружения для защиты Москвы. После войны продолжал преподавательскую работу, занимался экспертизой строительных конструкций ряда памятников архитектуры — Большого театра, Манежа, памятников деревянного зодчества в Кижах. В 1951 году за разработку клееных деревянных конструкций был удостоен Сталинской премии третьейстепени.

Похоронен на Введенском кладбище в Москве.

Инженерно-конструкторские работы

• Участие в сооружении Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки (1922—1923, Москва, у Крымского моста), не сохранились;
• Расчет балкона клуба Октябрьской революции (Центральный дом культуры железнодорожников), по проекту архитектора А. В. Щусева (1925—1926, Москва, Комсомольская площадь, 4);
• Участие в сооружении комплекса зданий ЦАГИ, совместно с А. В. Кузнецовым, И. С. Николаевым, Г. Я. Мовчаном, Б. В. Гладковым, А. С. Фисенко (1924—1928, Москва, улица Радио, 17);
• Расчет балконов клуба завода «Каучук», по проекту архитектора К. С. Мельникова (1927—1929, Москва, Плющиха, 64);
• Жилой дом, совместно с Е. С. Демченко, Н. К. Корниловой (1957, Москва, проспект 60-летия Октября, 29 корп. 1);

Труды и публикации

• Курс деревянных конструкций / Под общей ред Г. Г. Карлсена. — М.—Л: Гос. изд. строит. лит, 1942—1943. — Т. 1—2.
• Карлсен Г. Г. Расчет деревянных конструкций военного назначения. — М.: ВИА им. Куйбышева, 1942.
• Карлсен Г. Г. Деревянные конструкции в военном строительстве. Основы конструирования и расчета. — М.: ВИА им. Куйбышева, 1947.
• Карлсен Г. Г. Введение в курс деревянных конструкций: (Учебное пособие). — М., 1947.
• Гладков Б. В., Карлсен Г. Г. Малоэтажные жилые дома заводского изготовления. — М.: Стройиздат, 1948.
• Карлсен Г. Г. Введение в курс инженерных конструкций: (Учебное пособие). — М., 1963.
• Карлсен Г. Г., Знаменский Е. М. Инженерные конструкции из полимерных материалов: (Учебное пособие). — М., 1966.
• Конструкции из дерева и пластмасс: (Учебник для строит. вузов и фак.) / Ред. Г. Г. Карлсен. — М: Стройиздат, 1975.
• Деревянные конструкции: Примеры расчета и конструирования: (Учебное пособие) / Г. Г. Карлсен, Е. М. Знаменский, Р. О. Бакиров. — М, 1972.

См. также

• Конструктивизм в архитектуре Москвы

Литература

• Московская энциклопедия / С. О. Шмидт. — М.: Фонд «Московские энциклопедии», 2008. — Т. I, Книга 2. — С. 122—123. — 639 с. — 10 000 экз. — ISBN 978-5-903633-02-9.
• Г. Г. Карлсен [asm.rusk.ru/00/asm4/asm4_2.htm Ученый, инженер, педагог] // Архитектура и строительство Москвы. — 2000. — № 2.
• Генрих Георгиевич Карлсен: сборник воспоминаний / ред. А. Б. Марцинчик и В. Г. Антоненко. — М.: СиДиПресс, 2007. — 48 с.

Отрывок, характеризующий Карлсен, Генрих Георгиевич

Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.