Улица Радио (Москва)
Поделись знанием:
Координаты: 55°45′47″ с. ш. 37°40′46″ в. д. / 55.76306° с. ш. 37.67944° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.76306&mlon=37.67944&zoom=17 (O)] (Я)Улица Радио (Москва)Улица Радио (Москва)
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
| Улица Радио Москва | |
 Храм Вознесения на Гороховом поле, 1788-1793, архитектор М. Ф. Казаков | |
| Общая информация | |
|---|---|
| Страна | |
| Город | |
| Округ | |
| Район | |
| Протяжённость |
820 м |
| Ближайшие станции метро | |
| Прежние названия |
Вознесенская улица |
| Номера телефонов |
+7(495) XXX---- |
У́лица Ра́дио (до 1929 — Вознесенская улица) — улица в бывшей Немецкой слободе, нынешнем Басманном районе Москвы. Начинается от Токмакова переулка, оканчивается у Лефортовского моста и Лефортовской набережной. В советское время — научный центр авиапромышленности, здесь располагались ЦАГИ, ВИАМ и КБ Туполева. К улице Радио примыкают с нечётной стороны Доброслободская улица, Большой Демидовский переулок, Бауманская улица, 2-я Бауманская улица; с чётной стороны — улица Казакова, Елизаветинский переулок.
Содержание
Происхождение названия
Получила название 13 декабря 1929 года по первой радиовещательной станции в СССР — Радиостанции имени Коминтерна, открывшей вещание в 1922 году, и находившейся неподалёку в Елизаветинском переулке. Ранее носила название Вознесенская улица, по Храму Вознесения на Гороховом поле[1].
История
Топоним Горохово поле известен с 1718 года. В XVII веке здесь процветала Немецкая слобода, а с 1718 обосновался канцлер Г. И. Головкин. Незадолго до своей смерти Головкин освятил каменную Вознесенскую церковь при своём доме; впоследствии она была домовой церковью А. Г. Разумовского, а с 1773 стала приходской. Существующий Вознесенский храм, редкий образец раннего московского классицизма, строил в 1788—1793 М. Ф. Казаков. Храм был закрыт в 1935—1993 гг.
В 1918—1932 квартал между улицей Радио, Большим Демидовским и Новокирочным переулками занимал Центральный аэрогидродинамический институт. В ЦАГИ действовала первая в Москве аэродинамическая труба. Отделившаяся в 1932 году от ЦАГИ в отдельную организацию лаборатория авиационных материалов переросла во Всероссийский институт авиационных материалов (ВИАМ). После расширения ЦАГИ и появления подразделений в городе Жуковский, на этой территории располагается одновременно два института Всероссийский институт авиационных материалов и Центральный аэрогидродинамический институт; в наши дни один из корпусов ЦАГИ на углу Бауманской улицы был передан реставрационному центру имени И. Э. Грабаря, в котором 15 июля 2010 года произошел крупный пожар. Запечатлеть пожар успели сотрудники Российского нового университета РосНОУ. Фотографии c места события можно посмотреть на странице [www.rosnou.ru/univer/editorialstaff/fire_radio_17].
Примечательные здания
По нечётной стороне:
- № 9 — одноэтажный дом XIX века
- № 11, стр. 1, 2, 3, 5,
памятник архитектуры (региональный) — усадьба начала XIX века, перестроена в 1880-е и 1890-е гг. арх. П. А. Дриттенрейс - № 13 — Здание постройки 1889 года, в котором размещался механический завод А. К. Дангауэра и В. В. Кайзера
- № 15/24 — флигели Елизаветинского института, 1727
- № 17 — комплекс зданий ЦАГИ (1924—1928, архитекторы А. В. Кузнецов, И. С. Николаев, Г. Я. Мовчан, В. Я. Мовчан, Б. В. Гладков, А. С. Фисенко, инженер Г. Г. Карлсен, Л. Мейльман и др.), ныне принадлежащий ВИАМ и МАГИ (филиал ЦАГИ). До 1925 года на месте нынешнего комплекса зданий ЦАГИ (в 1920—1930-е годы это корпуса АГОС (Авиация, Гидроавиация и Опытное строительство) и Гидроканала) на углу Немецкой и Вознесенской улиц находился трактир «Раёк»[2]. В глубине квартала от Бауманской улицы, её чётная сторона, на участке между улицей Радио и Новокирочным переулком в XVII—XX веках находился комплекс зданий Евангелическо-лютеранской церкви Святого Михаила, кирхи, от которой получил своё название современный Новокирочный переулок. Церковь была снесена в 1928 году.
- № 17 корп. ? — бывший особняк купца Михайлова на Вознесенской улице, с 1956 года научно-мемориальный Музей Н. Е. Жуковского. Перед зданием установлен памятник-бюст Н. Е. Жуковскому (1958, скульптор Г. В. Нерода)[1]
- № 17, корп. 6, памятник архитектуры (региональный) — Всероссийский художественный научно-реставрационный центр имени И. Э. Грабаря
- № 23/9 — комплекс зданий ЦНИИ чёрной металлургии им. И. П. Бардина (ГНЦ ФГУП «ЦНИИчермет им. И. П. Бардина»)
По чётной стороне:
- № 2, памятник архитектуры (федеральный) — Храм Вознесения на Гороховом поле, 1790—1793, арх. М. Ф. Казаков
- № 6/4 — Театрально-художественный колледж № 60. До 1917 года по этому адресу находилась богадельня Вознесенского храма.
- № 10, памятник архитектуры (федеральный) — б. Елизаветинский институт, усадьба Демидовых, XVIII—XIX веков. В основе постройки XVII века Д. В. Ухтомского и В. И. Баженова. Главный дом обрёл современный вид в 1890-х гг. В 1905 году к флигелю осуществлена пристройка по проекту гражданского инженера В. А. Властова. С 1931 года — Московский областной педагогический институт, современный Московский государственный областной университет
- № 12, 16, 20 — одно-двухэтажная историческая застройка
- № 14 — Всероссийский научно-исследовательский институт органического синтеза(ВНИИОС)[www.vniios.ru/]
- № 22 — Российский новый университет [www.rosnou.ru]
- № 22-24 — Здание Конструкторского отдела ЦАГИ, построено в 1932—1935 годах по проекту А. В. Кузнецова и В. А. Веснина. Выполнено в стиле позднего конструктивизма в каркасных конструкциях, с огромным цилиндрическим элементом[3]. В 1939—1941 годах в здании располагалось ЦКБ-29 («Туполевская шарага»). Здание имеет статус выявленного объекта культурного наследия[4].
- Нумерация чётной стороны улицы Радио запутана тем, что дома по безымянному проезду, продолжающему Бауманскую улицу к югу, вдоль бывших туполевских корпусов (бывшая Салтыковская улица) — также приписаны к улице Радио (под № 14 и 17). Эта малопримечательная двухэтажная застройка XIX века в наше время «реконструируется».
Транспорт
- Метро: Бауманская
- Трамвай 24, 37, 45, 50
- Троллейбус 24
Напишите отзыв о статье "Улица Радио (Москва)"
Примечания
|
Портал «Москва» |
|---|
- ↑ 1 2 Вострышев М. И. Москва: все улицы, площади, бульвары, переулки. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2010. — С. 474—475. — 688 с. — ISBN 978-5-699-33874-0.
- ↑ Андрей Николаевич Туполев. Жизнь и деятельность. — М.: Издательский отдел ЦАГИ имени проф. Н. Е. Жуковского, 1991, сс. 160—163
- ↑ [www.moskonstruct.org/node/245 Конструкторский отдел ЦАГИ]. МосКонструкт. Проверено 9 июня 2010. [www.webcitation.org/65gXjpfsT Архивировано из первоисточника 24 февраля 2012].
- ↑ [dkn.mos.ru/contacts/register-of-objects-of-cultural-heritage/?PAGE_COUNT=20&SEARCH=%D0%A1%D0%BF%D0%B8%D1%80%D0%B8%D0%B4%D0%BE%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0%BA%D0%B0 Улица Радио]. Реестр объектов культурного наследия. Департамент культурного наследия города Москвы. Проверено 2 августа 2016.
Литература
- Москва начала века / авт.-сост. О. Н. Оробей, под ред. О. И. Лобова. — М.: O-Мастеръ, 2001. — 701 с. — (Строители России, ХХ век). — ISBN 5-9207-0001-7.
Ссылки
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?6_1612 История Вознесенского храма]
Отрывок, характеризующий Улица Радио (Москва)
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
