Карцов, Павел Степанович
| Павел Степанович Карцов | ||||||
| ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| 22 февраля 1828 — 16 сентября 1830 | ||||||
| Предшественник: | Николай Иванович Шредер | |||||
| Преемник: | Николай Мартинович Грохольский | |||||
| Рождение: | 1785 | |||||
| Смерть: | 10 января 1847 Кострома,  Российская империя
| |||||
| Род: | Карцовы | |||||
| Супруга: | Екатерина Николаевна Кравцова (Беклешева) | |||||
| Дети: | Павел Степанович | |||||
| Военная служба | ||||||
| Годы службы: | 1796—1822 | |||||
| Принадлежность: | Российская империя
| |||||
| Род войск: | Армия | |||||
| Звание: | генерал-майор | |||||
| Сражения: | Битва у Прейсиш-Эйлау Отечественная война 1812 года | |||||
| Награды: |
| |||||
Па́вел Степа́нович Карцо́в (1785 — 10 января 1847, Кострома) — российский государственный деятель, генерал-майор, действительный статский советник и Рязанский губернатор.
Биография
Родился в 1785 году. Происходил из старинного дворянского рода, основатель которого — татарин Бармес Юшманович (в крещении Борис Иванович) Карцов был в 1595 году пожалован поместьем в Костромском уезде «за московское осадное сиденье».
Службу начал в 1796 году сержантом лейб-гвардии Преображенского полка. В январе 1797 года был произведён в прапорщики, в ноябре следующего — в подпоручики Староингерменландского полка, где прослужил одиннадцать лет, успев поучаствовать в битве у Прейсиш-Эйлау.
В феврале 1809 года в чине майора был переведён в Пермский пехотный полк. В августе 1811 года, как хорошего строевого офицера его направляют в первый учебный батальон, где в октябре он получает звание подполковника.
В 1812 году участвует в Отечественной войне и заграничных походах. В январе 1820 года произведён в генерал-майоры и назначен командиром 1-й бригады 3-й Гренадерской дивизии.
В феврале 1822 года после 26-летней службы Павел Сергеевич уходит в отставку с правом ношения мундира и «полным» пансионным жалованием.
22 февраля 1828 года указом Правительствующего Сената Павел Карвцов назначается Рязанским губернатор, а 15 мая — производится в действительные статские советники. Однако уже 16 сентября 1830 года по результатам ревизии губернии Карцова отдают под суд «за найденные беспорядки» и отстраняют от губернаторства.
В мае 1831 года Павел Степанович явился во второе отделение V Департамента Правительствующего Сената для дачи объяснений, а затем три года томился под следствием, ожидая решения своей участи. В это время он жил в Санкт-Петербурге не получая ни жалования, ни положенного пенсиона за ранения и чин генерал-майора. Однако в конце концов дело Карцова было закрыто, а сам он оправдан.
«Уладив дела казённые» он отправляется в Кострому, где после многолетней тяжбы получает богатое наследство своего двоюродного брата Александра Степановича Кравцова. Наследство позволило зажить в Костроме на широкую ногу: Карцов имел собственный крепостной театр, интересовался различными искусствами и литературой. Кроме того, он оказывал содействие костромичам: поэту Катенину и одному из лучших в России резчиков по дереву Захарову.
Скончался Павел Степанович 10 января 1847 года в Костроме.
Деятельность в качестве губернатора
Гражданская карьера Карцова складывалась не так удачно как военная. Приступив к обязанностям губернатора, привыкший к строгой военной дисциплине и беспрекословному подчинению Карцов столкнулся с сопротивлением чиновников. По его собственным словам «к партии, составившейся здесь против меня» присоединился губернский прокурор и коллежский асессор Жадовский, который только за три месяца прислал в губернское правление 148 документов, опротестовывающих решения губернатора. Таким образом, вся энергия Карцова уходила лишь на составление объяснений и оправданий.
22 мая 1828 года в Касимове случился большой пожар — сгорело почти полсотни домов, включая все общественные строения и присутственные места. Обошлось без человеческих жертв. Удалось также спасти городскую казну и архивные дела, однако после этого губернатор получил свой первый строгий выговор от министра внутренних дел за то, что донёс о случившемся прошествии напрямую императору, минуя министерство.
В 1830 году в губернию прибыли ревизоры — сенаторы Н. И. Огарёв и М. А. Салтыков. Последствия произведённой ревизии оказались трагичны для Карцова — на рапорте сенаторов императору собственноручно написал «в комитет министерств с тем, чтобы было решено, подлежит ли губернатор суду за найденные беспорядки».]]
Награды
- Орден Святого Георгия IV степени
- Орден Святого Владимира IV степени
- Орден Святого Владимира III степени
- Георгиевское оружие «За храбрость»
- Золотой знак Пруссии — «За сражение у Прейсиш-Эйлау»
- Pour le Mérite (Пруссия)
Семья
Павел Степанович был женат на дочери действительного статского советника Екатерине Николаевне Деклешевой. Их единственный сын, отставной гвардейский ротмистр и почётный гражданин города Костромы Николай Павлович Карцов был предводителем Нерехтенского уезда Костромской губернии, а в 1865 году был избран предводителем дворянства всей губернии.
Напишите отзыв о статье "Карцов, Павел Степанович"
Литература
- Акульшин П. В., Димперман Л. В., Мельник А. Н. и др. История Рязанской власти: руководители Рязанского края (1778—2008) — Рязань: Рязанская областная типография, 2008 — c.24-29 ISBN 978-5-91255-012-6
Отрывок, характеризующий Карцов, Павел Степанович
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
