Катастрофа Ил-14 под Актюбинском

Рейс 164 Аэрофлота
Общие сведения
Дата	7 сентября 1958 года
Время	03:18
Характер	Попадание молнии, потеря управления
Причина	Гроза, ошибки служб УВД
Место	4 км от Константиновки, 80 км от Актюбинска, Мартукский район Актюбинской области (КазССР, СССР)
Координаты	50°26′ с. ш. 56°07′ в. д.50.433° с. ш. 56.117° в. д. / 50.433; 56.117
Воздушное судно
Модель	Ил-14П
Авиакомпания	Аэрофлот (Киргизская отдельная авиагруппа ГВФ)
Пункт вылета	Фрунзе
Остановки в пути	Актюбинск
Пункт назначения	Внуково, Москва
Рейс	164
Бортовой номер	СССР-Л1692
Дата выпуска	18 января 1957 года
Пассажиры	22
Экипаж	5
Погибшие	27 (все)

Катастрофа Ил-14 под Актюбинском — авиационное происшествие с самолётом Ил-14П (авиационная катастрофа), произошедшее 7 сентября 1958 года в Мартукском районе Актюбинской области. В результате катастрофы погибли все 27 человек, находившиеся на борту самолёта.

Самолёт

Ил-14П с бортовым номером Л1692 (заводской — 7342304, серийный — 23-04) был выпущен Ташкентским авиазаводом 18 января 1957 года и вскоре передан Главному управлению гражданского воздушного флота, которое направило его в Киргизскую отдельную авиагруппу гражданского воздушного флота. Всего на момент катастрофы авиалайнер имел 2564 часа налёта.

Катастрофа

Самолёт выполнял рейс 164 из Фрунзе в Москву, а пилотировал его экипаж, состоящий из командира (КВС) И. И. Шинкарского, второго пилота Н. Г. Рябова, бортмеханика А. П. Эвича и бортрадиста А. Г. Косицина. В салоне работала стюардесса В. В. Шульга. В 02:10 МСК Ил-14 совершил промежуточную посадку в Актюбинском аэропорту для дозаправки, после выполнения которой в 02:55 взлетел с магнитным курсом 127° и вскоре занял эшелон 1500 метров. На его борту находились 22 пассажира (18 взрослых и 4 ребёнка), а также 402 килограмма груза (магнитные пускатели). Согласно выданному экипажу прогнозу погоды, по маршруту полёта на участке Актюбинск — Уральск ожидалась слоисто-дождевая облачность 6—9 баллов и высотой 600—1000 метров, дождь, видимость 4—10 километров .

В 03:04 командир доложил диспетчеру аэропорта о занятии эшелона 1500 метров и выходе из воздушной зоны аэропорта, а в 03:05 — об установлении связи с Районным диспетчерским пунктом (РДП) и визуальном полёте на высоте 1500 метров. Затем в 03:07 экипаж вновь связался с диспетчером Актюбинского аэропорта и запросил свой пеленг, на что через минуту получил ответ — 274°. Это свидетельствовало, что самолёт находится на линии пути в 50 километрах от Актюбинска. В 03:11 запросил фактическую погоду в Уральске, на что диспетчер передал — 10-балльная (сплошная) слоисто-дождевая облачность высотой 300—600 метров, временами дождь, видимость 4—10 километров. В 03:14 диспетчер запросил у экипажа подтверждение высоты и условий полёта, на что с самолёта доложили: «1500 метров, визуально, связь с РДП имею». В 03:23 диспетчер вновь вызвал борт Л1692, но на сей раз экипаж не ответил, а отметка самолёта отсутствовала на экране радиолокатора. В то же время радиолокатор показывал необычно сильные засветки, что свидетельствовало о мощных грозовых очагах .

По данным метеостанции Новоалексеевка, расположенной в 45 километрах к юго-западу от воздушной трассы, на востоке от неё, то есть в районе трассы, наблюдалась гроза. На наличие грозы указывали и многие свидетели. В результате летящий ночью Ил-14 неожиданно для экипажа попал в мощный грозовой очаг. Затем в самолёт с левой стороны в лючок подхода к тросам управления левым элероном ударила молния, вспышку которой видели два пастуха в степи. Разряд разорвал и расплавил тросы, а также проник по ним в кабину пилотов, где парализовал экипаж или ввёл его в шоковое состояние. Потеряв управление, самолёт с левым разворотом и скольжением на правое крыло с работающими двигателями стал снижаться и примерно в 03:18 мск с креном 60° ударился правой плоскостью крыла о земную поверхность в Мартукском районе Актюбинской области в 2 километрах от воздушной трассы, в 4 километрах юго-юго-восточнее посёлка Константиновка и в 80 километрах западнее Актюбинска. При ударе о землю Ил-14 взорвался, а обломки разбросало на расстояние 450—520 метров. Все 27 человек на борту погибли. Члены экипажа разбившегося рейса 164 были похоронены на Северном кладбище г.Фрунзе (Бишкека).

Причины

Согласно выводам комиссии, причиной катастрофы стал удар молнии в самолёт, на что имеются следующие подтверждения:

1. Наличие грозовой деятельности в зоне полёта самолёта.
2. Пережог и разрыв тросов управления левым элероном произошел от концентрированного воздействия высоких температур. При этом найденные детали самолета, удаленные от места пережога на 10—15 сантиметров, не имели следов воздействия высоких температур.
3. Экипаж не успел передать сигнал бедствия.
4. Падение было скоротечным, неуправляемым и с большой скоростью.
5. Экипаж не применял средств, которые бы обеспечили выполнение вынужденной посадки вне аэродрома ночью (ПАР-8, фары, ракеты).
6. Имеются свидетельские показания двух пастухов, которые видели вспышку близ самолёта, а затем и его неуправляемое снижение.

Виновниками происшествия по заключению комиссии являлись:

1. Работники метеостанции аэропорта Актюбинск, которые не указали в прогнозе грозовые явления.
2. Наблюдатель метеостанции Новоалексеевка, отметившая грозу, но не сообщившая о ней Актюбинской метеостанции, что она была обязана сделать.
3. Руководитель полётов — недостаточное внимание изучению метеообстановки и неудовлетворительный контроль за движением самолёта.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ил-14 под Актюбинском

– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.