Кейтли, Чарльз

Чарльз Кейтли англ. Charles Keightley
Губернатор Гибралтара
16 апреля 1958 года — 8 июня 1962 года
Монарх:	Елизавета II
Предшественник:	Гарольд Редман
Преемник:	Альфред Уорд
Военная служба
Годы службы:	1921—1957
Принадлежность:	Великобритания Великобритания Британская армия
Род войск:	Сухопутные силы
Звание:	Генерал
Командовал:	V корпус 8-й армии Британская армия Рейна Дальневосточные сухопутные силы Средневосточное командование
Сражения:	Вторая мировая война Северо-Итальянская операция
Награды:

Чарльз Фредерик Кейтли (англ. Charles Frederic Keightley; 24 июня 1901 — 17 июня 1974 года) — генерал Британской армии, участник Второй мировой Войны, губернатор Гибралтара с 1958 по 1962 годы.

Ранние годы и начало карьеры

Родился в 1901 году. Окончил Королевское военное училиже в Сандхерсте и в декабре 1921 году в звании второго лейтенанта был направлен для прохождения службы в 5-й (принцессы Уэльской Шарлотты) драгунский гвардейский полк, который после объединения с 6-м (Иннискиллинским) драгунским полком в следующем году стали 5-м/6-м драгунским полком. В конце 1923 году Кейтли получил повышение до лейтенанта, а в апреле 1932 года — до капитана, три года отслужив в качестве полкового адъютанта. С января 1935 года учился в Штабном колледже в Кемберли. В октябре 1937 года назначен начальником штаба механизированной кавалерийской бригады в Египте. Несмотря на дальнее расположение подразделения, в ноябре Кейтли принял участие в церемонии коронации короля Георга VI в Лондоне в качестве члена процессии, сопровождающей короля и королеву. В сентябре 1938 года его бригада вошла в состав только что созданной Мобильной дивизии в Египте под командованием влиятельного Перси Хобарта.

Кейтли недолго пользовался покровительством Хобарта, и, получив повышение до майора, был переведён в декабре 1938 года инструктором в Штабной колледже в Кемберли, проходя здесь службу в звании подполковника.

Вторая мировая война

В 1940 году Чарльз Кейтли был назначен ассистент-адъютантом и генерал-квартирмейстером (начальником административной службы) 1-й танковой дивизии, отправившись вместе с ней во Францию. После эвакуации из Франции дивизия была переформирована в Англии и 13 мая 1941 года Кейтли получил повышение до исполняющего обязанности командира бригады, взяв под командование 30-ю танковую бригаду, входившую в 11-ю танковую дивизию, которой к этому времени командовал Перси Хобарт. В июле 1941 года Кейтли был произведён в офицеры Ордена Британской империи.

В конце декабря 1941 года Кейтли был назначен исполняющим обязанности генерал-майора и стал комендантом тренировочной базы Королевского бронетанкового корпуса. Спустя всего пять месяцев на этой работе, он с 21 апреля 1942 года стал во главе 11-й танковой дивизии, которая тогда базировалась в Великобритании, а затем с 19 мая 1942 года возглавил 6-ю танковую дивизию, с которой прошёл Тунисскую кампанию, а затем Итальянскую кампанию. Кейтли был возведён в ранг компаньона Ордена бани за службу в Тунисе, а также награждён орденом «Легион почёта» от правительства Соединенных штатов. В сентябре 1943 года он получил постоянное звание подполковника, а в апреле 1944 года стал полковником.

В декабре 1943 года он сменил команд с генерал-майор Вивиан Эвели на посту командующего 78-й пехотной дивизией, которая также действовала в Италии. Дивизия стало его первым пехотным подразделением. В августе 1944 года Кейтли был награждён орденом «За выдающиеся заслуги», а успешное командование бронетанковой и пехотной дивизиями позволили ему получить в августе 1944 года повышение до исполняющего обязанности генерал-лейтенанта. В этом звании он был назначен командующим V корпусом 8-й армии. В возрасте всего 42 лет он стал самым молодым офицером Британской армии, возглавившим боевой корпус. Он командовал этим подразделением во время операции «Олива» — наступлении на Готскую линию осенью 1944 года, а также во время финального весеннего наступления в апреле 1945 года, когда он взял на себя ведущую роль в боях за Ардженту. После капитуляции немецких сил корпус был переброшен в Австрию. 8 мая 1945 года Кейтли подписал демаркационное соглашение с командующим 1-й болгарской армией генералом Владимиром Стойчевым в Клагенфурте.

В Восточном Тироле и Каринтии армия Кейтли приняла капитуляцию казаков, воевавших на стороне Германии под командованием Петра Краснова, Султан-Гирея Клыча и Андрея Шкуро, и ХV казачьего кавалерийского корпуса СС под командованием Гельмута фон Паннвица. На Ялтинской конференции англичане обязались вернуть советских граждан в СССР. После консультации с Гарольдом Макмилланом Кейтли осуществил передачу казаков с семьями Советскому Союзу вне зависимости от их гражданства, включая лиц с французскими, немецкими, югославскими и нансеновскими паспортами. Пленные были обманом доставлены в Юденбург и принудительно переданы СМЕРШ; казачьи генералы, ряд командиров и рядовых были вскоре казнены, основную часть выданных казаков (включая женщин) отправили в ГУЛАГ.

В середине 1945 года Кейтли был произведён в рыцари Ордена Британской империи. Его кандидатура была предложена на должность командующего «Корпусом Содружества», который должен был принять участие в операции «Коронет», втором этапе запланированного вторжения в Японию. Корпус был составленный из пехотных дивизий австралийских, британских и канадских армий. Однако австралийское правительство возражало против назначения офицера без боевого опыта в войне с японцами, к тому же война закончилась до того, как корпус был окончательно сформирован.

Послевоенная карьера

В 1946 году Кейтли покинул Австрию и продолжил службу в своём постоянном звании генерал-майора, которое получил в феврале 1945 года. Он занял должность директора по военной подготовке в Министерстве обороны. В 1948 году его перевели на должность военного секретаря и повысили в звании до генерал-лейтенанта. 21 сентября 1949 года он вступил в командование Британской армией Рейна в Германии , отказавшись от этого поста в апреле 1951 года. ВО время пребывания в должности Кейтли был произведён в рыцари-командоры Ордена бани.

В мае 1951 года Чарльз Кейтли стал главнокомандующим Дальневосточными сухопутными силами в звании генерала. В сентябре 1953 года он был назначен главнокомандующим Средневосточными сухопутными силами. В том же 1953 году Кейтли получил почетное назначение флигель-адъютантом королевы на трехлетний срок. В его пребывание на Ближнем Востоке разразился Суэцкий кризис, и Кейтли был ответственным за проведение операции «Мушкетёр» в 1956 году. За службу в период с октября по декабрь 1956 года он был произведён в рыцари большого креста в Ордена Британской империи, а также в кавалеры ордена Почетного легиона. В январе 1957 года он подал в отставку с поста главы Средневосточного командования и ушел из армии в августе того же года.

С 23 ноября 1947 года до 23 ноября 1957 года Кейтли занимал почётную должность полковника 5-го (Иннискиллингского) королевского драгунского полка. Он также занимал почётную должность комендант-полковника кавалерийского крыла Королевского танкового корпуса до апреля 1968 года.

Находясь в отставке, Кейтли принял должность губернатора и главнокомандующего Гибралтара, которую занимал с мая 1958 года до октября 1962 года. Фактически он уволился из армии во второй раз, поскольку его роль как главнокомандующего, хотя и не оплачивалась из армейского бюджета, считалась активной службой. В 1963 году он был назначен членом Королевского патриотического фонда. Умер в 1974 году.

Кейтли-Вэй, шоссе и тоннель в Гибралтаре, были названы в его честь.

Публикации

• Keightley Charles. Despatch by General Sir Charles F. Keightley GCB GBE DSO, Commander in Chief Allied Forces. Operations in Egypt, November to December 1956. — London: Ministry of Defence, 1957. published in [www.london-gazette.co.uk/issues/41172/pages/5327 №41172, стр. 5327—5337] (англ.) // London Gazette : газета. — L.. — Fasc. 41172. — No. 41172. — P. 5327—5337..

См. также

• Операция «Килхол»

Литература

• Mead, Richard. Churchill's Lions: A biographical guide to the key British generals of World War II. — Stroud (UK): Spellmount, 2007. — ISBN 978-1-86227-431-0.

Отрывок, характеризующий Кейтли, Чарльз

Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.