Киддерминстер Харриерс

Киддерминстер Харриерс
Полное название	Kidderminster Harriers Football Club
Прозвища	Гончие (англ. The Harriers)
Основан	1886
Стадион	Эггборо
Вместимость	6 250 (3 140 сидячих)
Президент	Кен Рей
Тренер	Гари Уайлд
Сайт	[www.harriers.co.uk/ riers.co.uk]
Соревнование	Северная Конференция
2015/16	23 место в Национальной лиге
Основная форма Гостевая форма

К:Футбольные клубы, основанные в 1886 годуКиддерминстер ХарриерсКиддерминстер Харриерс

«Киддерминстер Харриерс» — английский футбольный клуб из города Киддерминстер, Вустершир. Образован в 1886 году. Домашние матчи проводит на стадионе «Эггборо». В настоящий момент выступает в Национальной лиге Север, шестом по значимости футбольном турнире Англии. Клуб является единственным представителем Вустершира, когда либо игравшем в футбольной лиге Англии.

История

Киддерминстер Харриерс был основан в 1886 году из весьма успешных легкоатлетического и регбийного клубов, которые существовали с 1877 года. Сезон 1885-86 был последним где клуб выступал как регбийный и Харриерс перешли к правилам футбольной ассоциации со следующего сезона.

ФК Олимпик и Киддерминстер

Первый матч "гончие" сыграли 18 сентября 1886 года, на выезде обыграв Уилден 2-1. В первое время клуб играл на Честер Роад (в настоящее время крикетный стадион), но, начиная с сезона 1887-88 команда играет свои матчи на Эггборо.

Оба клуба Олимпик и Хэрриерс были основателями Лиги Бирмингема и окрестностей в 1889 году. Олимпик выиграл эту лигу в 1890 году, а Херриерс были вторыми. Оба клуба регулярно собирали на трибунах 2-4 тысячи зрителей, а в дни дерби на трибуны приходило до 7000 человек. Благодаря успехам клубов, оба они обвинялись в "профессионализме" и что они нелегально платят своим игрокам зарплату, на что комитет лиги вынес обоим клубам предупреждение.

В 1890 году два клуба объединяются как ФК Киддерминстер, полностью профессиональный клуб. Новый клуб был допущен к участию в Лиге Мидланда, которая была сформирована в 1889 году. Команда стала первой командой города, что приняла участие в Кубке Англии, где после победы в 4 квалификационном раунде вышла в первый раунд (1/16 финала). Киддерминстер проиграл 3-1 на выезде Дарвену, но опротестовал результат из-за плохого состояния поля. Протест клуба был удовлетворен, и через неделю матч был переигран в Дарвене, где хозяева выиграли 13-0. Клуб находил довольно тяжелым финансовое бремя статуса полностью профессионального, поэтому он покинул лигу и был расформирован в марте 1891 года.

Лига Бирмингема

Команда, с вернувшимся статусом любительского клуба, начала выступать в Лиге Бирмингема и окрестностей со следующего сезона под названием Киддерминстер Харриерс. В сезоне 1906-07 клуб снова достигает первого раунда Кубка Англии, где на выезде проигрывает Олдем Атлетику 5-0. В 1910 году тогдашний защитник сборной Англии Джесси Пеннингтон был заявлен за "гончих", после спора с его основным клубом ВБА. Он успел провести одну игру за Киддерминстер, прежде чем спор был разрешен и он вернулся в свой основной клуб.

Двадцатые годы были тяжелыми для клуба: плохая игровая форма и финансовые проблемы преследовали команду. Харриерс завоевали второе место в лиге в сезоне 1924-25. В этом сезоне "гончие" сделали многие заголовки национальных газет, подписав Стэнли Фазакерли, который был первым футболистом, перешедшим в другой клуб за рекордные 5000 фунтов, и забившем победный гол в финале Кубка Англии в 1915 году за Шеффилд Юнайтед. После претензии по зарплате, прежний его клуб (Вулверхэмптон Уондерерс дал ему 14 дней на то чтобы он убирался на все четыре стороны. Эта информация была случайно подслушана фанатами "гончих", которые быстро связались с секретарем Харриерс. А когда капитан "Волков" Джордж Гетгуд также имел спор с клубом по поводу контракта, то он тоже оказался в итоге в стане Киддерминстера.

В сезоне 1927-28 секретарь клуба Пэт Дэвис был обвинен во взятничестве командой Крэдли Хит. В ходе расследования Дэвис признался, что предлагал игрокам Бертон Таун бонус по 10 шиллингов за победу над Вустер Сити в последнем матче сезона. Матч был сыгран вничью, и деньги не выплачивались. Случай имел большой резонанс в национальной прессе и Дэвис был временно отстранен от всех должностей.

Харриерс создали себе репутацию рассадника молодых талантов для профессиональных футбольных клубов, в это время в "большие" клубы переходят: защитник Билли Блейк (Кристал Пэлас), крайний полузащитник Фред Лидхэм (перешел в ВБА за £300), Деннис Дженнингс (в Хаддерсфилд Таун за £600) и нападающий Норман Брукс (в Уолсолл за £70). В сезоне 1935-36 был установлен рекорд клуба по голам в одном сезоне, Билли Босвелл смог отличиться 64 раза.

Южная Лига

После победы в 1938 и 1939 годах в своей лиге, "гончие" перешли на следующий сезон в Южную Лигу, но до начала Второй Мировой Войны успели провести там всего три матча

Команда вновь начала играть в Южной Лиге в 1948 году. Их первый матч завершился вничью 1-1, за ходом игры наблюдали 3889 болельщиков. Будущий Генеральный секретарь футбольной ассоциации Тэд Крокер был игроком Киддерминстера в начале 50-х, также как и будущий нападающий сборной Англии Джерри Хитченс (1953-55). Харриерс были первыми кто использовал искусственное освещение на матче Кубка Англии 14 сентября 1955 в матче против Брирли Хилл Альянс в переигровке квалификационного раунда, где Киддерминстер выиграл 4-2. В сезоне 1956-57 клуб вновь столкнулся с финансовыми сложностями, и после несколькоих сезонов борьбы, добровольно перешел обратно в Лигу Бирмингема.

В промежуток между 1964 и 1972 годами в Лиге Бирмингема царила эра Киддерминстера. Четыре чемпионских титула (включая три в промежуток 1968-70 годов), и 8 различных местных кубков были завоеваны в это время. Брендан Уоссолл дебютировал на Эггборо 19 октября 1962 года. Он провел за клуб 686 матчей и забил 269 мячей, выступая до 1975 года. Его сын Даррен, играл за Ноттингем Форест, Бирмингем Сити и Дерби Каунти.

В 1963 году Питер Уоссолл пришел в клуб по совету своего брата Брендана, после выступлений за Волков и Астон Виллу. После одного сезона в полузащите, Питер перешел в группу атаки и забил 448 мячей в 621 игре за "гончих". Он перешел в Херефорд Юнайтед в 1971 году, но на следующий сезон вернулся обратно в Киддерминстер.

Клуб вернулся в Южную лигу в сезоне 1972-73 в Первый дивизион Север, второй уровень Южной лиги.

Конференция

Под управлением играющего тренера Йона Чемберса (бывшего игрока Астон Виллы) в 1983 году "гончие" продвинулись в Альянс Премьер Лиги, после финиша вторыми в Южной Лиге, вслед за Лемингтоном, которому было отказано в повышении, по причинам несоответствия стадиона требованиям лиги.

После неудачного старта в первом сезоне на новом уровне, в команду был приглашен бывший тренер Лемингтона Грэм Элнер, который задержится на этом посту 16 лет. Несмотря на то что клуб играет не на территории Уэльса, его приглашали для участия в Кубке Уэльса в 70-е и 80-е годы. Харриерс выходили дважды в финал этого соревнования в 1986 и 1989 годах.

В июле 1985 года Элнер подписал нападающего Глостер Сити Кима Кейси за £2500. Ранее игрок также выступал за Саттон Колдфилд и Лемингтон. В свой первый сезон за "гончих" Кейси забил 73 мяча в 69 играх, установив рекорд клуба, а в следующем сезоне Кейси отличился еще 47 раз. Он перешел в Челтнем Таун в августе 1990 года за £25000. Партнером Кейси впереди в основном был Пол Дэвис, который забил 307 голов в 656 матчах за 13 лет проведенных в клубе, тогда как Кейси забил около 200 голов за шесть сезонов.

В 1989 году Киддерминстер открыл свою молодежную академию, первым из клубов не выступающих в Футбольной Лиге.

В 1994 году команда выиграла Конференцию, но не получила повышение в Футбольную Лигу из-за ужесточившихся требований к стадионам после пожара на стадионе Брэдфорд Сити. Главная трибуна Еггборо была деревянной, и несмотря на заверения в том, что новая трибуна будет готова к началу сезона (обещание было выполнено), а также поддержку СМИ, Футбольная Лига отказала "гончим" в повышении. Ирония еще и заключалась в отсутствии проблем с размещением 8000 зрителей в домашней встрече с Вест Хэмом в пятом раунде Кубка Англии этого года.

Команда финишировала второй за Маклсфилд Таун в 1997 году, но затем два года подряд, клуб занимал места в нижней половине таблицы.

Харриерс получили самую большую сумму за игрока, среди клубов не входящих в Футбольную Лигу, £700 000 были получены за переход Ли Хьюза в Ковентри Сити в августе 2001 года. Киддерминстер продал Хьюза в Вест Бромвич Альбион в 1998, с условием выплаты 15% от будущего транфера игрока. Этот пункт был активирован, когда Хьюз перешел в Ковентри Сити за 5 миллионов фунтов.

Футбольная лига

При поддержке миллионера Лионеля Ньюнона, бывшая звезда Ливерпуля Ян Мёльбю был назначен менеджером в сезоне 1999-2000. Он одержал победу в чемпионате с первой попытки, обогнав Рашден энд Даймондс на 9 очков. Однако, низкая посещаемость (клуб находится в районе где несколько клубов Премьер Лиги и Чемпионшипа), а также падение доходов от ТВ-трансляций (в связи с закрытием ITV Digital), обрекли клуб на борьбу за выживание. И после пяти сезонов Киддерминстер снова вылетел в Конференцию.

Возвращение в Конференцию

Слухи о поглощении команды, нарушили подготовку к первому сезону в Конференции и борьбу за быстрое возвращение обратно в Футбольную Лигу, клуб на финише сезона оказался лишь на 15 месте. Экс-капитан "гончих", а также бывший игрок Донкастер Роверс, Челтнем Таун и ассистент тренера клуба Бернли Марк Йетс был назначен главным тренером, вместо, уволенного в ходе сезона Стюарта Уоткисса. Марк в сезоне 2005-06, добился безопасного положения в лиге, а также дошел до финала ФА Трофи в 2006-07, где, однако, команда уступила клубу Стивенидж на стадионе Уэмбли в присутствии 53262 зрителей. Выступления в лиге в этот период, однако, были невпечатляющими (финиш в середине таблицы три сезона подряд).

В декабре 2009 года Марк Йетс и его помощник Нейл Ховарт покинули клуб, перейдя в Челтнем Таун.

После месяца поисков нового менеджера, что смог бы заменить Йетса, был подписан двух с половиной-летний контракт со Стивом Барром, бывшим менеджером клуба Стейлибридж Селтик, который был продлен позже до 2014 года. Команда финишировала шестой в первом сезоне под управлением Барра. На следующий сезон, "гончие" вновь заняли шестое место, в шаге от плей офф. Харриерс получили 5 очков штрафа, за неверную финансовую информацию.

Сезон 2012-13 начался для команды плохо, Киддерминстер проиграл в первых пяти матчах сезона, а пять следующих свел вничью. Однако потом, случилось одно из самых невероятных преображений в истории футбола. Команда выиграла следующие 22 матча из 26, это помогло ей подняться на вершину таблицы. В январе Харриерс установили трансферный рекорд, заработав £300 000 на продаже нападающего Джамилля Мэтта в Флитвуд Таун. После ухода Мэтта, Киддерминстер взял в аренду Майкла Гаша из Кембридж Юнайтед, с приоритетным правом покупки игрока в конце сезона. Битва за чемпионство должна была завершиться в последнем туре. Мэнсфилд Таун опережал Киддерминстер на 2 очка. Харриерс в присутствии 6453 зрителей победили Стокпорт Каунти со счетом 4-0, но Мэнсфилд сумел обыграть уже попавший в плей офф и поэтому немотивированный Рэксхэм со счетом 1-0. Киддерминстер финишировал вторым и в полуфинале плей офф встретился с Рэксхэмом, где по сумме двух встреч уступил ему 5-2, и остался в Конференции на следующий сезон После этого фантастического сезона 3 игрока клуба попали в символическую сборную года в лиге.

Хорошая ранняя форма в сезоне 2013-14 позволило клубу стать на некоторое время вторым в лиге. В ноябре Стив Барр вел переговоры о посте менеджера с клубом Форест Грин Роверс, но они не увенчались успехом и Барр вернулся к "гончим", которые уже начали терять свои позиции в лиге. Команда неплохо выступала в кубке в этом сезоне, был пройден клуб Второй ЛигиНьюпорт Каунти во втором раунде, а в третьем раунде на Еггборо была удержана нулевая ничья с клубом Первой Лиги Питерборо Юнайтед. Однако, Барр не получил шанса увидеть переигровку, потому как после поражения 6-0 от Лутон Тауна он был уволен с поста менеджера 7 января 2014 года. На следующий день Энди Торн был назначен на эту должность. Первую игру под руководством Торна команда выиграла дома у Солсбери Сити со счетом 3-0, а Джо Лолли сделал свой первый хет-трик в последней игре в лиге за Харриерс, перед переходом в Хаддерсфилд Таун. Лолли было позволено остаться в клубе еще на одну игру (переигровку матча кубка), где он забил победный год в выигранной на выезде встрече с Питерборо Юнайтед 3-2. На следующий день Лолли перешел в Хаддерсфилд за £250 000, пробыв в Киддерминстере всего полгода. После его ухода, дела в лиге у клуба пошли еще хуже, и несмотря на достижение в Кубке Англии, Торн был уволен через 54 дня после назначения, после всего трех побед в 10 играх, которые включали поражение 1-0 от клуба Премьер-Лиги Сандерленда в четвертом раунде Кубка Англии. Пятого марта, бывший помощник Барра, Гари Уилд был назначен менеджером Киддерминстера на последние 13 игр до конца сезона. Под его управлением "гончие" проиграли только однажды в 13 играх, но 6 ничьих не позволили команде подняться выше 7 места и попробовать свои силы в плей офф за выход в лигу выше.

В апреле 2014 стало известно, что Гари Уилд продлил свой контракт с Харриерс еще на один год. Сезон 2014/15 хорошо начался для клуба, первые 7 игр были пройдены без поражений. С сентября по декабрь в следующих 15 играх, результат был не такой хороший, Харриерс покинули зону плей офф в преддверии Рождественских праздников. В ноябре было объявлено, что Киддерминстер имеет финансовые проблемы и что бюджет заработной платы должен быть уменьшен. Два ключевых игрока были отданы в аренду в Оксфорд Юнайтед и Бристоль Роверс, оба перехода, должны были состояться в январе. Другой причиной неудачного выступления команды в лиге было ухудшившееся состояния поля. Признаком игры двух команд на поле было превращение травы в грязь. Показательно что, в декабре и январе команда выиграла все 4 выездные встречи, но проиграла все 4 домашние. При сокращение бюджета в январе, клуб был вынужден отпустить нескольких игроков, включая ключевого нападающего Майкла Гаша и важного полузащитника Кайла Сторера, после 150 его игр за команду. Однако это дало шанс бывшему забивному нападающему Ли Хьюзу вернуться в Киддерминстер после 18 лет отсутствия в команде. Контракт 38-летнего Хьюза с Форест Грин был расторгнут по обоюдному согласию и игрок вернулся на Еггборо где Ли начал свою карьеру в 1994 году, и забил 70 голов в 139 встречах, до перехода в Вест Бромвич в 1997 году. Хьюз забил во втором своем деютном матче за "гончих" в домашнем матче против Уокинга. Харриерс находились на шестом месте в конце декабря и могли завоевать себе место в плей офф. Однако команда выиграла только 3 игры из следующих 20, проиграв 12 из них, и финишировала только на 16-ом месте. В конце сезона было объявлено, что только 5 игроков на следующий сезон смогут подписать контракты, а зарплатный бюджет будет в очередной раз уменьшен.

Достижения

• Национальная Конференция Победитель: 1994, 2000
• Национальная Конференция Призер: 1997, 2013
• ФА Трофи Победитель: 1987, Финалист: 1991, 1995, 2007
• Кубок Футбольной Конференции Победитель: 1997, Финалист 1989
• Кубок Уэльса Финалист: 1986, 1989
• Кубок Южной Лиги Победитель: 1980
• Премьер дивизион Южной Лиги Призер: 1982/83

Ссылки

• [www.harriers.co.uk/ Официальный сайт] (англ.)

Отрывок, характеризующий Киддерминстер Харриерс

– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.