Ковалёва, Анна Петровна

Анна Ковалёва
В роли Эммы в спектакле «Крошка Доррит» (1954)
Имя при рождении:	Анна Петровна Ковалёва
Место рождения:	деревне Икрово, Островский уезд, Псковская губерния, РСФСР
Профессия:	актриса
Театр:	Театр русской драмы Молодёжный театр

Анна Петровна Ковалёва (12 июня 1919 — 8 февраля 1997) — советская и латвийская актриса. Заслуженная артистка Латвийской ССР.

Биография

Анна Ковалёва родилась 12 июня 1919 года в деревне Икрово Псковской губернии в крестьянской семье.

Окончила Островскую среднюю школу (1934), Ленинградский театральный институт (1939).

Актриса Ленинградского ТЮЗа (1938—1941), Рижского театра русской драмы (1944—1947), Государственного театра юного зрителя Латвийской ССР (1948—1976).

Умерла в Риге 18 февраля 1997 года, похоронена на рижском кладбище Матиса.

Признание и награды

• 1958 — Заслуженная артистка Латвийской ССР

Творчество

Роли в театре

Рижский театр русской драмы

• 1945 — «Невестка» Вилиса Лациса — Айя
• 1946 — «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Аннушка
• 1946 — «Враги» Максима Горького — Надя
• 1947 — «Мещане» Максима Горького — Степанида

Рижский театр юного зрителя

• 1949 — «Красная шапочка» Евгения Шварца — Лиса
• 1949 — «Вей, ветерок!» Райниса — Байба
• 1952 — «Королевство кривых зеркал» В. Губарева и А. Успенского — Яло
• 1954 — «Злой дух» Рудольфа Блауманиса — Янка
• 1954 — «Крошка Доррит» Александры Бруштейн по одноимённому роману Чарлза Диккенса — Эмми
• 1954 — «На опасном рубеже» В. Любимова — Петя
• 1956 — «Приключения Димки» В. Коростылёва и М. Львовского — Димка
• 1956 — «В добрый час!» Виктора Розова — Катя
• 1957 — «Эмиль и берлинские мальчишки» Эриха Кестнера — Профессор
• 1957 — «Остров сокровищ» по роману Р. Л. Стивенсона — Джим
• 1958 — «Отверженные» по одноимённому роману Виктора Гюго — Гаврош
• 1958 — «Сомбреро» Сергея Михалкова — Вадим
• 1959 — «Копьё чёрного принца» Л. Прозоровского и П.Хомского — Рыжий
• 1959 — «На улице Уитмена» Вуда Мэксина — Бэла
• 1959 — «Друг мой Колька» Александра Хмелика — Юра Устинов — председатель совета отряда
• 1959 — «Чёртова мельница» Исидора Штока по пьесе Яна Дрда — Чертовка
• 1960 — «Кукла Надя» Вадима Коростылёва — Профессор
• 1960 — «Приключения Тома Сойера» Марка Твена — Билли Фишер
• 1961 — «Мишка, Серёга и я — Гарик» В.Маланкина и Г.Цеплиовича — Андрей Синицин
• 1961 — «Космический гость» по водевилю Бориса Рабкина — Мария Карповна
• 1962 — «Сотворившая чудо» Уильяма Гибсона — Виней
• 1963 — «Перед ужином» Виктора Розова — Эмма Константиновна
• 1965 — «На всякого мудреца довольно простоты» Александра Островского — Матрёша
• 1965 — «Гусиное перо» Семёна Лунгина — учитель Маргарита Степановна
• 1967 — «Винни Пух и его друзья» по произведениям Алана Александра Милна — Сова, которая живёт в Савешнике
• 1968 — «Обыкновенная история» по роману И. А. Гончарова — Аграфена
• 1970 — «Девочка и апрель» Тамары Ян — Симка — толстая
• 1971 — «Старший сын» Александра Вампилова — Соседка
• 1972 — «Дождь лил как из ведра» Александра Хмелика — Представитель завода
• 1973 — «Брат Алёша» по роману Ф. М. Достоевского — Арина Петровна
• 1974 — «Бумбараш» по ранним произведениям Аркадия Гайдара Евгения Митько, Ю. Михайлова и Владимира Дашкевича — Крестьянка
• 1974 — «Четыре капли» Виктора Розова — Чашкина
• 1975 — «Приключения Буратино в Стране Дураков» по сказке Алексея Толстого — Тортила

Литература и источники

• Teātris un kino biogrāfijās : enciklopēdija / sast. un galv. red. Māra Niedra; māksl. Aleksandrs Busse. — Rīga : Preses nams, 1999-. — (Latvija un latvieši). 2.sēj. К-Ņ. — 2002. — 462 lpp. : il. ISBN 9984-00-331-0  (латыш.)

Отрывок, характеризующий Ковалёва, Анна Петровна

Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.