Генлейн, Конрад

Конрад Генлейн
Konrad Henlein
Генлейн как судето-немецкий политический деятель. 23 сентября 1938 г.
Дата рождения:	6 мая 1898(1898-05-06)
Место рождения:	Мафферсдорф (Вратиславице), Австро-Венгрия
Дата смерти:	10 мая 1945(1945-05-10) (47 лет)
Место смерти:	Пльзень, Чехословакия
Гражданство:	Австро-Венгрия Австро-Венгрия Чехословакия Чехословакия Третий рейх Третий рейх
Вероисповедание:	Католицизм (до 1926) Протестантизм (с 1926)
Партия:	Судето-немецкая партия (до 1938) НСДАП (с 1939)

Конрад Генлейн (также известны варианты произношения и написания фамилии: Генлайн, Хенлайн, нем. Konrad Henlein; 6 мая 1898, Мафферсдорф — 10 мая 1945, Пльзень) — немецкий нацистский политический деятель Судетской области. Лидер чехословацких фольксдойче, основатель Судето-немецкой партии в Чехословакии, по крайней мере, с весны 1938 года прямо действовавшей в интересах гитлеровской Германии. Наместник в оккупированной Германией Судетской области.

Биография

Ранние годы

Родился в Мафферсдорфе (ныне Вратиславице) в Богемии (Австро-Венгрия), в семье клерка. Отец его матери был чехом, что Генлейну впоследствии пришлось скрывать. Во время Первой мировой войны Генлейн поступил добровольцем (нем. Kriegsfreiwilliger) в австро-венгерскую армию. С мая 1916 по ноябрь 1917 года он воевал в Доломитах на итальянском фронте. Во время боевых действий Генлейн был ранен и захвачен в плен итальянскими войсками. До конца войны он содержался в лагере для военнопленных на итальянском острове Асинара (у берегов Сардинии). В плену Генлейн занимался изучением деятельности немецкого патриота и педагога Фридриха Людвига Яна. В 1919 году он вернулся в родной город Габлонц, который вошёл в состав образованной Чехословакии и устроился на работу в банк.

В 1925 году Генлейн переехал в Аш и стал учителем гимнастики в школе. С этого времени он активно участвует в общественной жизни судетских немцев.

Политическая деятельность

С 1931 — глава Немецкой гимнастической ассоциации в Чехословакии. С 1 октября 1933 — глава партии Германский патриотический фронт, требовавшей автономии судетских немцев в рамках Чехословакии. Сыграл большую роль в политической консолидации немцев всей Чехословакии, до этого разобщённых как в плане национального самосознания, так и политически. В 1935 году партия поменяла название, став Судетской немецкой партией (СДП). Президент Томаш Масарик счёл Генлейна «честным человеком» и допустил его партию к выборам, несмотря на возражения некоторых влиятельных деятелей своего окружения. Хотя СДП была далеко не единственной партией немцев Чехословакии, её громкая победа на парламентских выборах 1935 г. (где она набрала больше голосов, чем любая из «чехословацких» партий) подтвердила её претензии на политическое представительство всего национального меньшинства, и в дальнейшем она рассматривалась руководством страны именно в этом качестве. Впрочем, от участия в чехословацком правительстве Генлейн отказался, хотя министры от других немецких партий в него вошли. Победа СДП в 1935 г. сказалась негативно на перспективах политической системы Чехословакии, вызвала у политиков различных направлений ощущение краха государства и нацистской угрозы.

После Мюнхенских соглашений Генлейн вступил в НСДАП и был назначен рейхскомиссаром Судетской области. 1 мая 1939 назначен гауляйтером и рейхсштатхальтером новой рейхсгау Судеты. Имел звание обергруппенфюрера СС.

Смерть

В мае 1945 попал в плен американской армии и покончил с собой 10 мая 1945, разбив очки и перерезав стёклами вены.

Анализ политических позиций

Спорен вопрос о том, был ли Генлейн нацистом с самого начала и действовал ли он уже с первых шагов как агент Гитлера по разрушению Чехословакии. Поддержкой Гитлера (в том числе финансовой) он пользовался уже с 1933—1934 гг. Однако идеология Генлейна на первых порах была скорее консервативной, «австро-венгерской», чем прямо нацистской, и он долгое время заявлял о верности целостному государству, лично Масарику и даже демократии, умело создавая с расчётом на британское и французское общественное мнение образ борца за интересы национального меньшинства. Возможно, какое-то время он пытался лишь использовать в своих интересах и нацистскую Германию. Но после совещания Гитлера с Генлейном 28 марта 1938 г. деятельность генлейновской партии как «пятой колонны» нацизма уже не подлежит сомнению.

Отрывок, характеризующий Генлейн, Конрад

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]