Коншин, Николай Михайлович

Николай Михайлович Коншин
Род деятельности:	поэт, прозаик, переводчик, историк
Язык произведений:	русский
Награды:	бриллиантовый перстень

Никола́й Миха́йлович Ко́ншин (10 [21] декабря 1793 — 31 октября [12 ноября] 1859) — русский писатель, историк, деятель системы образования.

Биография

Родился 10 (21) декабря 1793 года в Вологде в дворянской семье. Учился в Вологодской гимназии. Дворянин Тверской губернии.

Отправленный в 1805 году в Санкт-Петербург для определения в кадетский корпус, Коншин, за неимением документов, доказывающих его дворянское происхождение, был зачислен в роту для разночинцев 1-го кадетского корпуса, откуда выпущен через 3 года кондуктором в инженерный корпус. В 1811 году был переведён юнкером-фейерверкером в гвардейскую конную артиллерию, и в конце того же года произведён по экзамену в прапорщики. В 1812 году находился с 20-й конной ротой под Смоленском, затем — в Брянске. В военных действиях участия не принимал. В 1814 году участвовал в походе к Варшаве и Кракову. В 1818 году он оставил военную службу и поступил в Департамент мануфактур и внутренней торговли; но в следующем же году перешёл обратно в военную службу, в которой и пробыл до 1824 года.

В этом году Коншин, в чине коллежского асессора, был определён чиновником особых поручений при костромской казённой палате; затем в течение 1825—1827 года служил в департаменте податей и разных сборов и в тверской казённой палате, и наконец в 1829 году, после двухлетней отставки, был назначен правителем канцелярии главноуправляющего Царским Селом и дворцовым правлением. В этой должности он оставался более 3 лет.

В 1837 году Коншин был определён директором училищ Тверской губернии, откуда 28 августа 1849 года переведён директором вновь открытой 4-й московской гимназии, а через год назначен директором ярославского Демидовского лицея и директором училищ Ярославской губернии. После шестилетнего пребывания Коншина на этой должности возникли обвинения его со стороны наставников в разных злоупотреблениях и в 1856 году он был отставлен, несмотря на то, что не все обвинения были доказаны. Эти обвинения возникли отчасти потому, что Коншин, будучи по образованию ниже лицейских профессоров и наставников, относился к ним несколько самовластно и в видах «увеличения средств Лицея» всегда принимал сторону учащихся, особенно из дворян. В качестве директора лицея Коншин, обращал наибольшее внимание на работы по перестройке лицея, не забывая также и фрунтовой службы: воспитанники учебных заведений «маршировали при нём не хуже кадетов»; что касается преподавания, то Коншин требовал фактичности, не любил никаких мудрствований и ставил главной целью всех наук — «прославление Творца вселенной». В мае 1859 года он был назначен главным инспектором училищ Западной Сибири, умер 31 октября (12 ноября) 1859 года в Омске, не успев вступить в должность.

Жена, Евдокия Яковлевна (урождённая Васильева).

Литературная деятельность

Интереснейшую часть его биографии представляет литературная деятельность. Ещё в 1819 году, в Нейшлотском полку, Коншин познакомился и близко сошёлся с унтер-офицером поэтом Е. А. Баратынским, вместе с которым в 1823 году написал сатирические куплеты, задевавшие власть — это и вынудило его уйти в отставку. Через Баратынского сблизился с А. А. Дельвигом и впоследствии, особенно во время жизни в Царском Селе, с самим Пушкиным и со многими другими членами так называемого Пушкинского кружка. Вёл переписку с М. Н. Погодиным, Н. М. Языковым, П. А. Плетнёвым. В 1820 году в журнале «Благонамеренный» Коншин напечатал своё первое стихотворение — «Баратынскому», представляющее подражание стихотворению Баратынского «Дельвигу». С 1821 года Коншин сотрудничал в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» и в № 8 за 1821 год поместил недурное стихотворение: «Барону К.***» в 1824 году, в № 7 — небольшое стихотворение «К Лиде», заключающее в себе описание Финляндской природы. Там же Коншин напечатал и своё первое крупное произведение — поэму «Владетель волшебного хрусталька», перепечатанную отдельной книжкой (СПб., 1825). Автор придавал этой поэме большое значение. Значительно лучше были мелкие стихотворения Коншина, особенно «Поход», «К ручью», «Воспоминание», имеющее автобиографический интерес. Наиболее известное его стихотворение — «Век юный, прелестный» (1826), как «Цыганская песня» (музыка А. Л. Гурилёва) оно вошло во многие песенники XIX века. В 1830 году Коншин выступил с альманахом «Царское Село», куда вошли 42 стихотворения Пушкина, Дельвига, Баратынского, Ф. Н. Глинки, Е. Ф. Розена, самого Коншина и др., и 6 повестей и романов, в том числе повесть самого Коншина «Остров на садовом озере», отличающаяся крайним сентиментализмом. В 1833 году Коншин издал книжку «Две повести (из записок о Финляндии)»; из них одна, «Густав Верт», представляет подражание «Гану Исландцу» Гюго, а другая, «Тайна» — самостоятельна и довольно удачна. Через год появился его трёхтомный роман «Граф Обаянский, или Смоленск в 1812 г.». По отзыву профессора А. А. Кирпичникова: «Историческая часть романа бледна, а романтическая скучна до крайности; даже слог испещрён курьёзными неправильностями. Но доброе сердце автора и оптимизм его выражаются и здесь и, пожалуй, ещё с большей рельефностью, нежели где бы то ни было». В. Г. Белинский отозвался об этом романе очень неодобрительно. После этого отзыва Белинского, Коншин только через 6 лет, в 1841 году, напечатал три последних стихотворения. Написал мемуарные заметки о Дельвиге, Жуковском, Баратынском. С его слов были записаны рассказы о Пушкине и Крылове.

Коншин был также довольно деятельным переводчиком. В 1822 и 1823 годах в «Соревнователе просвещения» он поместил два переводных с французского отрывка из Робертсоновой «Истории Карла V». В 1823 году напечатан его перевод обширного сочинения «Царствование Карла Великого, короля французского, императора западного», за который он был награждён от Государя бриллиантовым перстнем.

С переездом в Тверь Коншин особенно усердно занялся отечественной историей. В 1840 году в «Маяке» он поместил свою статью: «Взгляд на древнюю Тверь» (написана преимущественно по Карамзину), и в 1847 году в «Московских ведомостях» и отдельно — «Об Оршинском монастыре и открытых в нём древностях». В 1848 году ему удалось найти в Новгороде рукописный сборник, в котором оказался древний список Домостроя с неизвестной до тех пор последней главой «Послание и наказание от отца к сыну». По этому-то, главным образом, списку и был в 1849 году во «Временнике» напечатан Домострой под редакцией Коншина. Вышедшие в свет в 1840-х годах «Акты исторические» дали Коншину материал для исследований: в Императорской Публичной библиотеке хранятся многочисленные его рукописи и между ними несколько статей, обработанных на основании первоисточников: «Боярин М. В. Шеин»; «Нечто о царе Борисе Годунове»; «Еретики ХVII в.»; «О князе Иване Хворостинине»; «О чудной белозерской грамоте»; «Следственное дело об убиении царевича Димитрия» — автор на основании тщательной разработки материалов приходит к выводу о невиновности Годунова в убиении царевича. Кроме того, в виде черновых имеются статьи «Марья Ивановна Хлопова»; «Сцена времён великого князя Василия Ивановича»; «Бездетная супруга XVI ст.» и «Об епитрахили». В 1874 году в «Чтениях Московского общества истории и древн. российских» (кн. 1) из его рукописей была напечатана "Записка о новгородской рукописи, упоминаемой в «Словаре историческом о бывших в России писателях духовного чина грекороссийской церкви, изд. II, СПб., 1827 г., т. II, стр. 203», с приложением трёх, выписанных из «Сборника Сильвестровского» писем, адресованных к Голохвастову; а в 1884 году в «Историческом вестнике», № 8, стр. 263—286 — помещены «Воспоминания» Коншина о 1812 годе, в сокращённом и несколько переработанном по части слога виде.

Сочинения

• Владетель волшебного хрусталика (Аллегорическая сказка в стихах). — СПб.: Тип. Имп. Воспитат. Дома, 1825. — 28 с.
• Две повести. — СПб.: Тип. вдовы Плюшар с сыном, 1833. — 87 с.
• Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году. Рассказ инвалида. Ч. 1—3. — СПб.: А. Ф. Фариков, 1834.
• Оршин монастырь Тверской епархии. Сказание о найденных древних богослужебных вещах. — М.: Университетск. тип., 1847. — 24 с.
• Речь, произнесенная директором Демидовского лицея Н. Коншиным в торжественном заседании 6 июня 1853 г. в день 50-летнего юбилея лицейского. — М.: Тип. Губ. правл., 1853. — 7 с.

Источники

• Коншин, Николай Михайлович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Коншин, Николай Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.memoirs.ru/rarhtml/1038Konschin.htm Из записок Н. М. Коншина. 1812 год] // «Исторический вестник», 1884. — Т. 17. — № 8. — С. 263—286.
• Черейский Л. А. [feb-web.ru/feb/pushkin/chr-abc/chr/chr-2044.htm Коншин Николай Михайлович] // Пушкин и его окружение / АН СССР. Отд. лит. и яз. Пушкин. комис. Отв. ред. В. Э. Вацуро. — 2-е изд., доп. и перераб. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1989. — С. 204—205.

Ссылки

• [publ.lib.ru/ARCHIVES/K/KONSHIN_Nikolay_Mihaylovich/_Konshin_N.M..html Сочинения]
• [www.hrono.ru/biograf/bio_k/konshin_nm.html Коншин Николай Михайлович]
• [geno.ru/news/1695/ Коншины — фамилия редкая]

Отрывок, характеризующий Коншин, Николай Михайлович

Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.
Со всех сторон виднелись мокрые, с грустными лицами офицеры, чего то как будто искавшие, и солдаты, тащившие из деревни двери, лавки и заборы.
– Вот не можем, князь, избавиться от этого народа, – сказал штаб офицер, указывая на этих людей. – Распускают командиры. А вот здесь, – он указал на раскинутую палатку маркитанта, – собьются и сидят. Нынче утром всех выгнал: посмотрите, опять полна. Надо подъехать, князь, пугнуть их. Одна минута.
– Заедемте, и я возьму у него сыру и булку, – сказал князь Андрей, который не успел еще поесть.
– Что ж вы не сказали, князь? Я бы предложил своего хлеба соли.
Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.