Косвей, Мария

Косвей Мария
Автопортрет, 1787 год
Дата рождения:	11 июля 1760(1760-07-11)
Дата смерти:	5 января 1838(1838-01-05) (77 лет)
Гражданство:	Италия Италия Великобритания Великобритания
Жанр:	живопись

Мария Косвей (англ. Maria Cosway, урождённая Хэдфилд, полное имя Maria Luisa Caterina Cecilia Hadfield; 1760—1838) — английская художница итальянского происхождения, близким другом которой был Томас Джефферсон. Также была композитором и музыкантом, занималась образованием девочек.

Биография

Родилась 11 июня 1760 года во Флоренции, Италия, в семье Карла Хэдфилда, родом из английского города Шрусбери; мать была итальянкой. Отец был преуспевающим трактирщиком в Ливорно, весьма на этом разбогатев. Затем он стал владельцем трёх гостиниц в Тоскане, посещаемых британскими аристократами, совершавшими Гран-тур по Европе.

Мария была одна из восьми детей в семье, проявив свой артистический талант в раннем возрасте. Начальное образование получила в католическом монастыре, оставшись верной католичкой всю свою жизнь. В семье произошёл трагический случай — психически больная няня убила четверых детей. Она утверждала, что ее маленьким жертвам будет хорошо на небесах. В живых остались Мария, её младшая сестра Шарлотта, а также два брата — Ричард и Джордж. Няня была приговорена к пожизненному заключению в тюрьме. После смерти отца Мария выразила желание стать монахиней. Спустя три года мать поехала с ней в Англию, где они в 1779 году поселились в Лондоне.

Еще во Флоренции Мария изучала искусство под руководством немецкого художника Иоганна Цоффани и итальянской художницы Violante Cerroti. С 1773 по 1778 год она копировала старых мастеров в галерее Уффици. За свою работу стала членом флорентийской Academia del Disegno в 1778 году. Также ездила в Рим, где обучалась искусству у Помпео Батони вместе с художниками Антоном Менгсом, Иоганном Фюссли и Джозефом Райтом.

В 1768 году первыми женщинами-художницами, ставшими членами Королевской академии художеств, были Ангелика Кауфман и Мэри Мозер. Именно Кауфман помогла Марии участвовать в выставках академии, и в 1781 году она экспонировалась впервые, показав следующие три работы — Rinaldo, Creusa appearing to Aeneas и Like patience on a monument smiling at grief. Приобрела успех как художница мифологических сцен. В период с 1781 по 1801 год в академии было выставлено более 30 её работ.

Замужество и развод

18 января 1781 года Мария Хэдфилд вышла замуж за художника Ричарда Косвея, который был почти на 20 лет старше её. Считали, что это был брак по расчёту, Ричард слыл распутником и неоднократно ей изменял. В 1784 году супруги переехали в дом Schomberg House на улице Пэлл-Мэлл, который превратился в модный салон лондонского общества. Ричард был главным художником принца Уэльского, Мария была хорошей хозяйкой, умела говорить на нескольких языках, выучив их во время путешествий по Италии и Франции. Она организовывала концерты и творческие вечера для своих гостей, стала известна как «Богиня Пэлл-Мэлл» (англ. The Goddess of Pall-Mall). 4 мая 1790 года у них родилась дочь Луиза Паулина Анжелика, но супруги все же расстались. Мария часто путешествовала по континенту, однажды в сопровождении Луиджи Маркези, знаменитого итальянского певца-кастрата. В это же время Ричард имел открытую связь с Мэри Мозер, с которой путешествовал в течение шести месяцев. Во время пребывания в Лионе Мария совершила паломничество в храм Девы Марии в Лорето. Во время этого путешествия её дочь Луиза умерла.

Работа во Франции

Находясь во Франции, она была весьма известна в мире искусства и аристократов. В это время она подарила одну из своих работ — The Hours — французскому художнику Жаку-Луи Давиду. Косвей также проявляла интерес к французской политике. Еще в 1797 году, когда она жила в Лондоне, она поручила художнику Francesco Cossia создать портрет Наполеона, который стал первым его изображением в Англии. Вероятно, что Франческо стал одним из первых англичанин, увидевшим лицо будущего французского императора. Впоследствии портрет приобрёл сэр Джон Соун, и в настоящее время он находится в лондонском Sir John Soane's Museum. Живя в Париже в 1801—1803 годах, Мария копировала картины старых мастеров в Лувре для последующего их использования в преподавании в Англии. Она познакомилась с Наполеоном во время копирования картины «Наполеон на перевале Сен-Бернар» работы её друга Жака-Луи Давида.

Знакомство с Джефферсоном

В августе 1786 года американский художник Джон Трамбулл представил Марию Косвей Томасу Джефферсону, вдовцу, работавшему американским послом во Франции. Эту первую встречу он, вместо делового ужина, провёл с Марией в Пале-Рояле. Косвей и Джефферсон проявили общий интерес в области искусства и архитектуры; вместе они посещали выставки в Париже и других городах. В течение шести недель, привязавшись к образованной женщине, он проводил с ней почти каждый день. Но по настоянию мужа Мария уехала в Лондон и оттуда вела с ним переписку, приезжала в Париж для встречи с ним. Историки не имеют данных о степени их отношений, но переписка между ними продолжалась до смерти Джефферсона. Часть их писем хранится в настоящее время в архивах Виргинского университета. Они оба сохранили образы друг друга — у Джефферсона осталась гравюра работы Luigi Schiavonetti с картины Ричарда Косвея; у Марии — его портрет, заказанный Джону Трамбуллу. Этим портретом после смерти Марии Косвей владело итальянское правительство, затем он входил в экспозицию Смитсоновского института и позже был передан в Белый дом, где находится в настоящее время.

Последние годы жизни

Мария снова поехала на континент, где с братом Джорджем Хэдфилдом жила в течение трёх лет в Италии. Вернувшись в Англию, сосредоточилась на живописи, выполнив несколько религиозных картин для часовен. Несмотря на войну Наполеона с Англией, она путешествовала по Франции. Французский кардинал Жозеф Феш предложил ей создать колледж для девочек в Лионе, которым она руководила с 1803 по 1809 год. Затем Francesco Melzi d'Eril, герцог Лоди, пригласил Марию в Италию, чтобы основать при монастыре в городе Лоди, Ломбардия, католическую школу для девочек. Созданным Collegio delle Grazie она руководила до своей смерти в 1838 году.

В конце 1820-х годов Мария ненадолго вернулась в Англию, чтобы ухаживать за больным мужем, который умер в 1821 году. С помощью своего друга сэра Джона Соуна Мария организовала аукцион большой коллекции работ Ричарда, вырученные средства от которого использовала для нужд своей католической школы.

Косвей умерла 5 января 1838 года в своей школе в Лоди. Была похоронена на кладбище Chiesa di Santa Maria delle Grazie в Милане.

В Лоди в её честь установлен бюст; школа, которую она основала, работает в настоящее время и носит её имя.

Брат Марии Джордж Хэдфилд стал архитектором. Одной из его работ было здание Arlington House, в Арлингтоне, штат Виргиния, в котором позже жил Роберт Ли — генерал армии конфедератов в Гражданской войне в США.

Работы

• Копии Марии Косвей, выполненные с произведений старых мастеров в Лувре, находятся в коллекции Британского музея. Две её работы, относящиеся к произведениям Мэри Робинсон, были приобретены Нью-Йоркской публичной библиотекой. Некоторые произведения находятся в Галерее Тейт.

• Некоторые работы
• Georgiana Cavendish, Duchess of Devonshire as Diana.jpg
• Mort de miss Gardiner IMG 2313.JPG
• Izabela Czartoryska 1746-1835.jpg

Память

• В 1995—1996 годах в лондонской Национальной портретной галерее прошла выставка под названием «Ричард и Мария Косвей: художники вкуса и моды эпохи Регентства» (англ. Richard and Maria Cosway: Regency Artists of Taste and Fashion), на которой было представлено порядка 250 работ супругов.

Образ в кино

• «Джефферсон в Париже» (1995) — роль Марии Косвей сыграла актриса Грета Скакки.

Литература

• Gerald Barnett. Richard and Maria Cosway: A Biography. Tiverton, Devon, UK: Westcountry Books, 1995.
• Philippe Bordes. Richard and Maria Cosway. Edinburgh, Burlington Magazine, vol. 137, no. 1111 (Oct. 1995).

Ссылки

• [en.wikisource.org/wiki/Cosway,_Maria_Cecilia_Louisa_(DNB00) Cosway, Maria Cecilia Louisa]  (англ.)
• [www.npg.org.uk/collections/search/person/mp54537/maria-louisa-catherine-cecilia-cosway-nee-hadfield Maria Louisa Catherine Cecilia Cosway (née Hadfield)]  (англ.)
• [ragazzedimezzastagione.wordpress.com/tag/maria-luisa-caterina-cecilia-hadfield/ Maria Luisa Caterina Cecilia Hadfield]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Косвей, Мария

Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.