Красное знамя (фабрика, Санкт-Петербург)

Фабрика
«Красное знамя»
Силовая станция фабрики «Красное знамя»
Страна	Россия
Район Санкт-Петербурга	Петроградский
Координаты	59°57′41″ с. ш. 30°16′54″ в. д.59.96139° с. ш. 30.28167° в. д. / 59.96139; 30.28167
Автор проекта	А. И. Аккерман (1895), С. П. Кондратьев (1900-е), М. С. Лялевич (1914—1915), Э. Мендельсон (1925—1926), И. А. Претро (1926—1930-е)
Основатель	И. О. Натус
Дата основания	1855
Строительство	1895—1937 годы
Основные даты: 1855 — основание 1895 — начало строительства современного комплекса 1925 — начало реконструкции по проекту Эриха Мендельсона
Статус	Объект культурного наследия РФ № 7801100000
Состояние	плохое и среднее

«Кра́сное зна́мя» — трикотажная фабрика в Санкт-Петербурге (до революции — фабрика Керстена, ныне — ОАО «Красное знамя»). Специализируется на выпуске чулочно-трикотажных изделий. Имеет также производственную площадку в Выборге.

История

Основание и развитие фабрики до 1917 года

Фабрика ведёт свою историю от трикотажно-чулочной мастерской, основанной купцом Иваном Осиповичем Натусом в 1855 году на Гончарной улице. В 1862 году производство переместилось на набережную реки Ждановки на Петербургской стороне.

В 1866 году мастерскую приобрёл немец Фридрих-Вильгельм Керстен. Он вложил средства в расширение, модернизацию и диверсификацию производства, в итоге создав крупный производственный комплекс на Петербургской (ныне Петроградской) стороне. В 1870 году Керстен получил медаль Всероссийской мануфактурной выставки и звание потомственного почётного гражданина Санкт-Петербурга. В дальнейшем фабрикой управляло акционерное общество «В. П. Керстен».

Фабрика Керстена — Санкт-Петербургская чулочно-трикотажная фабрика и прачечная военно-учебных заведений на Большой Спасской (по названию улицы, на которой была расположена; c 1923 года Большая Спасская называется улицей Красного Курсанта) — выпускала чулки, перчатки, налокотники, фуфайки, пиджаки, рубашки, шаровары, кофты, юбки, безрукавки, платья. К началу XX века фабрика Керстена стала крупнейшим трикотажным предприятием в России. Около 3/4 продукции в 1900-е производилось по заказам русской армии и флота. Фабрика также поставляла технический трикотаж крупным предприятиям резиновой промышленности — петербургскому «Треугольнику», московскому «Богатырю», рижскому «Проводнику».

В 1895 году по проекту архитектора А. И. Аккермана было построено здание фабрики на углу Корпусной улицы и улицы Красного курсанта.

В 1902 — 1910 годы по проекту архитектора С. П. Кондратьева надстроены и расширены её корпуса, а в 1911 году построен доходный дом Керстена, в котором также разместилось и заводоуправление.

В 1914—1915 годах по проекту архитектора М. С. Лялевича были построены здания производственного корпуса и склада.

Перед Первой мировой войной фабрика имела связь с 184 торговыми фирмами в 81 городе России, занимала 40 % трикотажного рынка России, на ней трудилось более 50 % от общего числа работников отрасли.

1917—1930-е

28 марта 1917 года на фабрике был создан первый в районе социалистический Союз рабочей молодежи, чему посвящена мемориальная доска в здании фабрики.

14 февраля 1919 года фабрика была национализирована и носила названия: Спасская трикотажная фабрика и Петроградская трикотажно-чулочная фабрика РСФСР.

В 1922 году фабрика награждена Красным знаменем Труда и получила соответственное этому событию название «Красное знамя»...

В 1923 году при фабрике создан первый в Петрограде пионерский отряд. Этому событию посвящён памятный знак, расположенный около силовой станции фабрики (Пионерская ул., 57а).

Строительство нового комплекса

В 1920-е годы комплекс зданий фабрики был существенно расширен и переоборудован. Планировалось создать на её базе образцовое социалистическое предприятие. Для этого был привлечён архитектор из Германии Эрих Мендельсон, составивший передовой по тем временам проект комплекса зданий. Договор был подписан в Берлине. Согласно договору Э. Мендельсон вместе с инженером Ладзером привёз в Ленинград в октябре 1925 года предварительный проект, состоявший из генерального плана, нескольких вариантов и модели. Проект был одобрен и принят к дальнейшей разработке. Однако у немецких специалистов возникли разногласия с советскими архитекторами. Так, А. В. Щусев и другие архитекторы возмущались тем, что договор был заключён без проведения конкурса. Не был налажен контакт между немецким зодчим и ленинградскими архитекторами, занимавшимся привязкой чертежей к местным условиям. В 1926 году были утверждены и последующие стадии проекта, однако они подверглись критике ленинградских архитекторов. Чертежи производственных корпусов дорабатывались на месте в соответствии с местными условиями. Осуществление проекта в натуре не удовлетворило Э. Мендельсона. В 1927 году он прекратил участие в проекте и вскоре покинул Ленинград, при этом отказавшись от авторства. Из его первоначальных проектов была реализована только силовая станция фабрики.

Остальной комплекс сооружений фабрики достраивался по изменённому проекту (старший архитектор проекта — И.А. Претро, при участии арх. С.О. Овсянникова и инж. Е.А. Третьякова). Цеха строились в две очереди. Строительство первой из них завершилось в 1928—1929 годах установкой оборудования, закупленного в Германии. Вторая очередь зданий была построена в 1934—1937 годах.

1941—1991

В годы Великой Отечественной войны фабрика выпускала обмундирование для бойцов Ленинградского фронта и артиллерийские снаряды; 11 раз фабрика получала переходящее Красное знамя ГКО (после войны передано коллективу на вечное хранение).

В 1947 году здесь впервые в отечественной практике изготовлены капроновые чулки.

В 1958 на фабрике начали выпускать изделия из волокна «эластик», в 1960 — из полиакрилнитрильных волокон («объёмная пряжа»), лавсана, смесовых и других волокон.

В начале 1960-х на фабрике создана технология по изготовлению искусственных кровеносных сосудов.

В 1966 году фабрика награждена орденом Ленина.

В 1978 году на базе фабрики создано производственное трикотажное объединение «Красное знамя».

Постсоветский период

В 1993 году чулочно-трикотажная фабрика «Красное знамя» была преобразована в открытое акционерное общество.

В 1994 году на базе фабрики «Красное Знамя» создана швейная фабрика «Хотей».

Современность

Часть территории фабричного комплекса (4,5 га) между Пионерской, Корпусной и Большой Разночинной улицами приобрёл бизнесмен Игорь Бурдинский. Большинство корпусов на этой территории — в аварийном состоянии; планируется их реконструкция в современный многофункциональный комплекс. А в здании силовой станции предполагалось разместить музей современного искусства. Неурегулированным долгое время оставался вопрос о судьбе объектов комплекса, вновь выявленных памятниками архитектуры (кроме силовой станции, ранее признанной памятником архитектуры, к чему относятся ещё 3 здания). 18 июня 2009 года Совет по сохранению культурного наследия Петербурга включил главный корпус и цеха фабрики «Красное знамя» в перечень памятников регионального значения.

В настоящее время (с 2009 — 2010 гг.) в здании силовой станции проводятся выставки и другие культурные мероприятия.

Здание клуба фабрики (по адресу Большая Разночинная улица, д.30-32, на углу с Корпусной ул.) в начале 2000-х гг. перестроено под бизнес-центр, в котором располагается, в частности, и Петроградский отдел Управления Росреестра.

Достопримечательности

• Силовая станция (ТЭЦ) фабрики «Красное знамя» памятник архитектуры (памятник регионального значения) (Пионерская ул., 57 / Корпусная ул., 13) — памятник конструктивизма, арх. Э. Мендельсон, 1925—1926.
• Стела в память создания первой пионерской организации рядом с силовой станцией.
• Комплекс цехов (Пионерская ул., 53)  памятник архитектуры (вновь выявленный объект) (1926—1928, арх. Э. Мендельсон, И. А. Претро, С. О. Овсянников, инж. Е. А. Третьяков):
  • Главный трикотажный цех.
  • Красильный цех.
  • Отбельный цех.
  • Чулочно-красильный цех.
• Комплекс построек чулочно-трикотажной фабрики «В. П. Керстен» (ул. Красного Курсанта, 25, 27; Корпусная ул., 1)  памятник архитектуры (вновь выявленный объект) — памятники промышленной архитектуры начала XX века.
  • Главный производственный корпус (ул. Красного Курсанта, 27 / Корпусная ул., 1): 1895, арх. А. И. Аккерман; 1900-е, расширение, гражд. инж. С. П. Кондратьев:
  • Производственный корпус (там же, 1910-е).
  • Здание столовой (там же, конец XIX века, автор не установлен; 1902—1903, гражд. инж. С. П. Кондратьев).
  • Здание фабричного управления и доходный дом (ул. Красного Курсанта ул., 25, 1911, гражд. инж. С. П. Кондратьев).

Контакты

• Руководство: Капаров Богатыр Мухтарович — генеральный директор, Бурлакова Татьяна Алексеевна — заместитель генерального директора.
• Почтовый адрес: 197110, Санкт-Петербург, ул. Красного Курсанта, д. 25
• Телефон: (812) 230-3711
• Факс: (812) 230-3502

Дочернее предприятие — ЗАО «Выборгская чулочная фабрика „Красное знамя“»:

• Почтовый адрес: 188800, Ленинградская область, Выборг, Рыбный пер., д. 6
• Телефон: (81278) 22075
• Сайт: krasnoe-znamya-zao-viborgskaya.spb24.net/

Литература

• Сукновалов А. Е., Фоменков И. Н. Фабрика «Красное знамя». — Л., 1968.
• Штиглиц М. С., Лелина В. И. и др. Памятники промышленной архитектуры Санкт-Петербурга. — СПб., 2003.
• Альтер (Григорьева) И., Бренне В., Бурдинский И. И. и др. [www.icosmos.de/pdf/Bd_XVIII_avantgarde.pdf Архитектурное наследие авангарда в России и Германии] = Das architektonische Erbe der Avantgarde in Russland und Deutschland / издатель Йорг Хаспель, «Петербургский диалог». — ICOMOS : Hefte des Deutschen Nationalkomitees. — СПб.: Международный совет по вопросам памятников и достопримечательных мест, 2008. — Т. XVIII. — 167 с.

Ссылки

• [www.citywalls.ru/house1069.html Фабрика «Красное знамя»] на сайте Citywalls.
• [www.sovarch.ru/catalog/object/609/ Чулочно-трикотажная фабрика «Красное знамя»] на сайте SovArch (Советская архитектура).
• [www.vesti.ru/doc.html?id=398278 От фабрики «Красное знамя» останутся лишь красивые фотографии] Репортаж телеканала «Россия 24».

Отрывок, характеризующий Красное знамя (фабрика, Санкт-Петербург)

– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.