Куббель, Леонид Иванович

Леонид Иванович Куббель
Около 1920 года
Дата рождения:	25 декабря 1891(1891-12-25)
Место рождения:	Ленинград
Дата смерти:	18 апреля 1942(1942-04-18) (50 лет)
Место смерти:	Ленинград
Звание:	Мастер спорта СССР по шахматной композиции (1934)

Леони́д Ива́нович (Карл Артур Леонид) Ку́ббель (25 декабря 1891, Петербург — 18 апреля 1942, Ленинград, во время блокады, от голода) — российский и советский шахматный композитор. Основная профессия: инженер-химик.

Один из первых мастеров спорта СССР по шахматной композиции (1934). Наряду с Троицким оказал своим творчеством и фундаментальными теоретическими работами определяющее влияние на развитие задачной и этюдной шахматной композиции в мире.

Получил свыше 500 призовых мест на различных российских, советских и международных соревнованиях, в том числе 120 высших призов. При создании шахматной композиции он видел свою задачу, в первую очередь, в придании ей парадоксальности, зрелищности. А. А. Троицкий называл Куббеля «Алехиным в шахматах».

Биография

Куббель родился в Петербурге в семье латыша Иоганна (Ивана Ивановича) Куббеля, цехового мастера. При рождении получил имя Карл Артур Леонид, которое позднее сократил до «Леонида Ивановича».

Вместе со своими братьями (впоследствии ставшими тоже известными композиторами) Арвидом (1889—1938) и Евгением (1894—1942), Леонид начал играть в шахматы и составлять задачи ещё в детские годы. Уже в 13 лет (1903) он опубликовал первую свою задачу в столичной немецкой газете «St. Petersburger Zeitung», а в следующем году там же появился и первый его шахматный этюд.

13 мая 1905 года семья Куббелей переехала в Ригу. Газета «Rigaer Tageblatt» охотно помещала на своих страницах новые этюды и задачи Леонида, восторженно отзываясь о незаурядном таланте 13-летнего мальчика.

В феврале 1906 года умер отец Куббеля. Семья возвращается в Петербург. Леонид устраивается на работу в контору Тентелевского химического завода (после революции — завод «Красный химик»), где проработал 18 лет конторским служащим.

Занятия шахматной композицией продолжались. Уже около десятка газет и журналов печатали этюды и задачи Куббеля и его братьев. В 1907 году на Леонида, по его собственному признанию, оказало большое влияние знакомство с книгой Котца и Коккелькорна «Индийская задача» («Das Indische Problem»). В этом же году пришёл первый международный успех: высший приз в конкурсе, объявленном мюнхенской газетой. К сожалению, вскоре оказалось, что премированная задача имела предшественника.

Тем не менее на нового композитора обратили внимание, и произведения Куббеля стали появляться во многих зарубежных изданиях. Немало своих задач Куббель опубликовал, например, в журналах «Deutsches Wochenschach» и «Deutsche Schachzeitung», где четыре года подряд (1908—1911) получал первые призы. Ряд отличий он получил и в других изданиях. Качество куббелевских задач этого периода высоко оценивали И. Бергер, А. Уайт и другие видные проблемисты того времени. Всего в начальный период своего творчества (до 1912 года) Куббель составил около 1200 задач и этюдов.

Шахматы в начале XX века пользовались большой популярностью, многие газеты и журналы открыли шахматные отделы. В России первоклассные этюды, кроме Куббеля, составляли А. А. Троицкий и братья Платовы, позднее — латыш Г. Матисон, которого Куббель оценивал исключительно высоко. В области задачной композиции несомненное влияние на Куббеля оказал парадоксальный стиль американца Сэма Лойда.

Второй этап своего творчества Куббель отнёс к периоду 1913—1920 годов. Интерес его к шахматам несколько снижается, уступив место увлечению оперным искусством. Тем не менее Куббель продолжает составлять задачи, а также руководит шахматным отделом газеты «Новое время», судит Всероссийский шахматный конкурс 1914 года, участвует в турнирах.

Куббель пишет о своей эволюции:

Второй период… отличается от первого тем, что я стремился ещё больше подчеркнуть идею, как можно лучше её замаскировать и вообще сделать задачу ещё более трудной.

Третий период творчества Куббеля начался после революции, в 1924 году. Куббель и его брат Арвид были приглашены вести раздел композиции в журнале «Шахматный листок». В 1931 году журнал был переименован в «Шахматы в СССР». Куббель много занимается пропагандой шахмат среди рабочей молодёжи, выступает как судья в конкурсах составления и решения задач и этюдов. Основная его работа в это время — сначала Ленинградский государственный красочный трест, с 1928 года — Охтинский химический комбинат, а с 1934 года Куббель работает в госаппарате.

В 1925 году выходит первый авторский сборник «150 шахматных этюдов».

В 1934 году Куббелю, в числе первых, присваивается звание мастера спорта по шахматной композиции. Куббель также получил звание кандидата в мастера спорта по практической игре (1940).

В 1938 году выходит расширенный сборник «250 избранных этюдов». Куббель начинает работу над сборником избранных задач, но война помешала осуществить задуманное.

11 января 1938 года был расстрелян старший брат Куббеля, Арвид, мастер спорта СССР, работавший бухгалтером.

В начале 1940-х годов 50-летний Куббель находился в расцвете своего дарования и был полон новых творческих замыслов; война не позволила реализовать эти планы. Куббель остался в Ленинграде в период блокады и умер от истощения, вместе с братом Евгением. До последнего дня он работал над новой задачей, однако закончить её не успел.

Творчество

Куббель составил свыше 2800 шахматных задач и около 500 шахматных этюдов.

Бо́льшую часть его произведений составляли шахматные задачи-трёхходовки, в которых он стремился выразить яркую игру белых фигур — с жертвами, трудными к нахождению тихими вторыми ходами, симметрией в игре и матовых положениях.

В шахматных этюдах Куббеля главная роль отводилась яркой, зрелищной комбинации. Почти все его этюды содержат труднонаходимый эффектный ход (куббелевскую пуанту), решающий судьбу игры. По его собственному признанию, наибольшее влияние на стиль этюдов Куббеля оказало творчество Анри Ринка, братьев Платовых и И. Зеверса.

Избранные этюды Леонида Куббеля

Шахматный листок, 1922

	a	b	c	d	e	f	g	h
8									8
7									7
6									6
5									5
4									4
3									3
2									2
1									1
	a	b	c	d	e	f	g	h

Белые начинают и выигрывают

Это один из самых известных этюдов Куббеля. Чёрную пешку не остановить, и кажется, что игра белых проиграна.

Решение:

1.Кb8-c6!!
Пуанта уже на первом ходу: угрожает Кb4+.
1…Крd5:c6 2.Сh4-f6 Крс6-d5 3.d2-d3 a3-a2 4.c2-c4+ Крd5-c5 5.Кра6-b7! a2-a1Ф (5…Кр ~ 6.С:d4) 6.Сf6-e7 мат.

Красная газета, 1936

	a	b	c	d	e	f	g	h
8									8
7									7
6									6
5									5
4									4
3									3
2									2
1									1
	a	b	c	d	e	f	g	h

Белые начинают и выигрывают

Для выигрыша белым надо защитить свою последнюю пешку.

Решение:

1.Кре1-f2!
Ничего не даёт 1. Сb6? Крh5 2. Сf2 Сc7 3. Кd2 c3, и пешку не сохранить.
1…Крg6-h5 2.Крf2-g2 Сh2-d6! 3.Крg2-h3 Сd6-e7 4.Сa5-e1 c4-c3! 5.Kb1:c3 Сe7-b4
Вот в чём состоял замысел чёрных. Теперь на 6.Сd2 или 6.Крg3 они планируют 6…Сe7, и белым приходится возвращаться назад.
6.Сe1-d2 Сb4-e7 7.Кc3-d5! Сe7:h4 8.Кd5-f4+ Крh5-g5 9.Сd2-c1!!
Конечно, не 9.Кg2+ Крh5 10.К:h4 пат. Теперь чёрные в цугцванге и теряют слона.

У этого этюда небезынтересная предыстория. Вначале он был опубликован с переменой цветов в журнале «Шахматы в СССР» (№ 1 за 1936 год) и заканчивался патом. Немного позже Куббель обнаружил, что пат опровергается, и это опровержение стало решением в окончательной редакции.

Избранные задачи

1-й приз Sydsvenska Dagbladet Snällposten, 1909—1910

	a	b	c	d	e	f	g	h
8									8
7									7
6									6
5									5
4									4
3									3
2									2
1									1
	a	b	c	d	e	f	g	h

Мат в 2 хода

Решение:

1.Ke3! (угроза 2.Фg5#)
1…K:f3 2.Kg2#
1…Kf5 2.Kd5#
В двух вариантах представлено так называемое «сложное блокирование»: белые перекрывают линию действия своей фигуры, пользуясь тем, что чёрная фигура заняла (заблокировала) поле рядом со своим королём.

В двух дополнительных вариантах играет белый ферзь:
1…Kp:e3 2.Фd2#
1…Ke6 2.Фе5#

Шахматы в СССР, 1955

	a	b	c	d	e	f	g	h
8									8
7									7
6									6
5									5
4									4
3									3
2									2
1									1
	a	b	c	d	e	f	g	h

Мат в 3 хода

Решение:

1.Kg5! с угрозой 2.f8Ф+! Kp:f8 3.Фf7#
1…Kpf8 2.Фh6+ Cg7 3.Фd6#
1…Cg6 2.Ф:h8+! Kp:h8 3.f8Ф#
1…Cg8 2.fgK! Kp:g8 3.Фf7#

В классической миниатюре, опубликованной после смерти Куббеля, очень содержательная игра: и жертвы, и превращения, и правильные маты.

Литература

• [chessminiatura.narod.ru/mylibrary.html Избранные задачи Л. И. Куббеля.] Составители А. А. Батурин, О. К. Куббель. М.: Физкультура и спорт, 1958, 224 с.
• [hdelboy.club.fr/kubbel_1.htm 45 этюдов Куббеля (франц.)]
• [www.jmrw.com/Chess/Kubbel/base.htm 25 этюдов Куббеля (франц.)]
• Владимиров Я. Г., Фокин Ю. Г. Леонид Куббель. М.: Физкультура и спорт, 1984, 384 стр.
• Владимиров Я. Г. Шедевры шахматной композиции. Леонид Куббель. М.: Retorika-A, 1998, 51 стр.
• Куббель, Л. И. 250 избранных этюдов. Предисловие А. А. Троицкого. М.-Л.: Физкультура и спорт, 1938, 184 с.

Ссылки

• Композиции [pdb.dieschwalbe.de/search.jsp?expression=A=%27Kubbel%27%20and%20FIRSTNAME=%27Karl%27 Л. Куббеля] на PDB-сервере

• [www.chess-portal.net/chess-players/mens/1175634352-kubbel-leonid.html Жизнь и биография Куббеля]

Отрывок, характеризующий Куббель, Леонид Иванович

Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.