Шахматы в СССР

См. также: Шахматы в СССР (журнал)

Шахматы в СССР — история шахмат в СССР, который входил в ФИДЕ с 1947 года. Шахматы в СССР стали одной из областей культуры, средством активного отдыха трудящихся и воспитания молодёжи.

История

История шахмат на территории СССР насчитывает свыше 1000 лет. Об этом свидетельствуют археологические находки в Афрасиабе (городище на окраине Самарканда; VII—VIII веках), Фергане и в других районах, шахматный трактат Абу-ль-Фатха (XI—XII веках), дошедшие до нас имена мастеров шатранджа, среди которых были таджики, хорезмийцы и другие древние народы Средней Азии, внёсшие заметный вклад в развитие средневековых шахмат. Известны были своим увлечением шахматами российские цари Иван Грозный (1533—1584) и Алексей Михайлович (1645—1676).

1920-е

В октябре 1920, в условиях послевоенной разрухи и голода, Всевобуч провёл 1-й чемпионат страны, в котором участвовали почти все ведущие мастера. Наиболее крупным шахматными центрами оставались Москва и Петроград, однако шахматная жизнь оживилась и в других городах — Киеве, Харькове, Минске, Одессе, Иванове, Новосибирске, Омске. Выдвинулась новая плеяда мастеров: Н. Григорьев, М. Кляцкин, Н. Зубарев, А. Сергеев (Москва), П. Романовский, А. Ильин-Женевский, С. Готгильф, А. Модель (Петроград), Я. Вильнер, Б. Верлинский (Одесса), В. Созин (Новгород) и другие.

К середине 1923 рост шахматного движения в стране потребовал объединения шахматных сил страны, укрепления связей между кружками. Активность в решении этих задач проявило Петроградское шахматное собрание (основано в 1921), которое провело ряд соревнований (матч Петроград — Москва, 1922; первенство страны 1923 и другие), основало журнал «Шахматный листок» (1922), выступило инициатором восстановления Всероссийского шахматного союза (1923). Возрастало число шахматных кружков при профсоюзах, рабочих и красноармейских клубах, на заводах и фабриках. Всесоюзный шахматный съезд (1924), проходивший под лозунгами «Шахматы — орудие интеллектуальной культуры» и «Дорогу шахматам в рабочую среду», призвал сделать шахматное искусство достоянием трудящихся, наметил новые пути и формы шахматной деятельности в стране. Шахматное движение в России стало пользоваться поддержкой со стороны государства, которое рассматривало шахматы как одну из важных областей культуры. Съезд распустил Всероссийский шахматный союз и учредил Всесоюзную шахматную секцию, председателем которой был избран Н. Крыленко. Секция с начала своей деятельности взяла решительный курс на развитие массовости. Мощным стимулом повышения интереса трудящихся к шахматам послужил Первый Московский международный турнир (1925), в котором участвовал ряд выдающихся зарубежных шахматистов во главе с Капабланкой и Ласкером. Турнир вызвал в стране настоящую «шахматную горячку»:

Р. Рети:

Я счастлив находиться в стране, где шахматы становятся народной игрой. Мастера, сознающие, что они творят для широчайших масс, а не для замкнутых кругов, смогут проявить себя во всем блеске.

В 1927 году состоялся 1-й чемпионат СССР среди женщин, победу в котором одержала О. Рубцова. Всесоюзный шахматный съезд (1931) подвёл итоги работы советской шахматной организации и наметил меры по дальнейшему распространению шахмат среди трудящихся.

В 30-х гг. выдвинулась группа молодых талантливых мастеров во главе с М. Ботвинником: В. Алаторцев, С. Белавенец, И. Кан, В. Макогонов, В. Раузер, В. Рагозин, Н. Рюмин, В. Чеховер, М. Юдович и другие. Однако в международных соревнованиях 1928—1932 советские шахматисты почти не участвовали.

Планомерная работа по развитию шахмат в стране, постоянная государственная поддержка способствовали массовости шахматного движения: первенство ВЦСПС (1936) охватило 700 тыс. шахматистов (победители — Г. Лисицын и Чеховер); в турнире заводов-гигантов (1936) участвовало 100 тысяч человек. В Москве начала издаваться (1935) первая в мире шахматно-шашечная газета «64». Состоялся первый чемпионат колхозных шахматистов (Москва, 1939), который выиграл Т. Тайлиев (Туркменская ССР). Под лозунгом «Шахматы — в рабочую семью» был организован матч-турнир семей (Баку, 1935).

1930-е

В 1930-х гг. начали регулярно проводиться всесоюзные детские и юношеские соревнования, были созданы шахматные секции во Дворцах пионеров Москвы, Ленинграда, Киева, Тбилиси, Ташкента, Харькова, Одессы и других, которые воспитали многих будущих шахматных мастеров.

Заметно оживилась шахматная жизнь в союзных республиках. На Украине выдвинулась (1931—1940) группа талантливых мастеров: И. Болеславский, Д. Бронштейн, А. Константинопольский, И. Погребысский и другие; в Киеве стала издаваться газета «Шахiст» (с 1936). В Белоруссии (1929—1939) появились мастера — И. Мазель, Г. Вересов (Минск), А. Маневич (Гомель), В. Силич (Витебск). В Латвии, Литве, Эстонии после провозглашения Советской власти (1940) открылись новые возможности для развития шахмат. Первые шахматные мастера появились и в республиках Закавказья — Г. Каспарян (Армянская ССР), В. Гоглидзе и А. Эбралидзе (Грузинская ССР). Большую роль в популяризации шахмат в республиках Закавказья сыграло проведение 10-го чемпионата СССР в Тбилиси (1937). В общекомандных первенствах республик Средней Азии (1934, 1939) победительницей стала команда Узбекской ССР, где значительный вклад в развитие шахмат внёс Фрейман (Ташкент). В 1930-х гг. шахматы в СССР стали народной игрой.

Быстрый рост советского шахматного движения и мастерства ведущих советских шахматистов в 1930-е гг. обусловил необходимость их встреч с сильнейшими зарубежными мастерами. Начало таким встречам положил матч Ботвинник — Флор (1933) — его результат (ничья — 6:6) показал, что советский чемпион не уступал по силе ведущим шахматистам мира. Успехи в Ленинградском тунрнире с участием М. Эйве и X. Кмоха (1934), 2-м и 3-м Московских международных турнирах (1935 и 1936), Ноттингемском (1936) и «АВРО» (1938) турнирах выдвинули Ботвинника в число основных претендентов на мировое первенство.

1940-е

К началу Великой Отечественной войны (1941—1945) советская шахматная организация превратилась в одну из крупнейших в мире по числу квалифицированных шахматистов: в её рядах насчитывалось 7 гроссмейстеров и 50 мастеров. Выдающихся успехов добились советские шахматисты в области теории шахмат: международное признание получили теоретические исследования В. Ненарокова, И. Рабиновича, Левенфиша, Юдовича, Белавенца, Раузера (дебют); Романовского (миттельшпиль); Рабиновича, Созина, Григорьева (эндшпиль).

Во время войны

Во время войны советские шахматисты сражались на фронте или самоотверженно трудились в тылу. В боях с фашистскими захватчиками погибли мастера Белавенец, Л. Кайев, М. Стольберг, Силич. В дни блокады Ленинграда советская шахматная организация потеряла А. Ильина-Женевского, И. Рабиновича, А. Троицкого, Л. Куббеля, Раузера и других. Ведущие шахматисты выступали в госпиталях перед ранеными красноармейцами, читали лекции, организовывали турниры, давали сеансы одновременной игры. В годы войны состоялся ряд соревнований: 1941/1942 — первенство Москвы (победитель — И. Мазель), 1942 — двухкруговой турнир в Москве (И. Бондаревский), турниры в Свердловске (Рагозин) и Куйбышеве (Болеславский); 1943 — турниры в Свердловске (Ботвинник), Москве в честь 25-летия Красной Армии (Е. Загорянский и Рагозин) и 2 турнира в Куйбышеве (победитель первого — Константинопольский; второго — Болеславский).

После войны

Первым крупным международным соревнованием после войны был радиоматч команд СССР и США (1945), который закончился победой советских шахматистов — 15½ : 4½. Матч показал, что СССР стал сильнейшей шахматной державой мира. История мировых шахмат в последующие годы свидетельствовала о силе советской шахматной школы.

С конца 40-х советские шахматисты выходили победителями многих крупнейших международных соревнований. Матч-турнир на первенство мира 1948 закончился победой Ботвинника, ставшего первым советским чемпионом мира.
После смерти Алехина (1946) из 8 чемпионов мира 7 — представители СССР: Ботвинник, Смыслов, М. Таль, Т. Петросян, Б. Спасский (ныне во Франции), А. Карпов, Г. Каспаров. У женщин с 1950 по 1991 титулом чемпионки мира бессменно владели советские шахматистки: Л. Руденко, Е. Быкова, О. Рубцова, Н. Гаприндашвили, М. Чибурданидзе.

1950-е

В 1952—1990 гг. мужская команда СССР на Всемирных шахматных олимпиадах 18 раз (из 19; кроме 1978; в 1976 не участвовала) завоёвывала 1-е место; женская команда с 1957 по 1990 — победительница 10-и шахматных олимпиад (кроме 1988 и 1990; в 1976 не участвовала). С 1957 года титул сильнейшей команды Европы бессменно принадлежал советским шахматистам. Они — неоднократные чемпионы мира и Европы среди юношей и студентов.

1970-е

В 1970—1980-х годах в СССР выросло новое поколение талантливых шахматистов: А. Карпов, Каспаров, A. Белявский, Р. Ваганян, А. Юсупов, B. Салов, А. Соколов, Н. Александрия, C. Матвеева, Н. Иоселиани и другие.

1980-е

В 1985 и 1989 гг. советские шахматисты — победители первых двух командных чемпионатов мира.

Мировое признание завоевали советские мастера шахматной композиции. Задачи и этюды Троицкого, Куббеля, братьев В. и М. Платовых, М. Либуркина, Л. Лошинского, В. Королькова, Каспаряна, В. Брона, Г. Надареишвили, А. Гурвича, В. Руденко и других вошли в сокровищницу мирового шахматного искусства.

Характерной чертой развития шахмат в СССР являлось также постоянная работа над проблемами теории, истории и методики преподавания шахматам. Достижения в этих областях получили мировое признание.

Организации

Шахматная федерация СССР объединяла многомиллионную армию шахматистов, среди которых около 100 международных гроссмейстеров (мужчин и женщин), свыше 170 международных мастеров (мужчин и женщин), около 1000 мастеров спорта СССР, тысячи кандидатов в мастера и перворазрядников (1987).

Чемпионаты СССР по шахматам

Школой мастерства и смотром достижений советских шахматистов были чемпионаты СССР, которые в 1930-х гг. чаще других выигрывал Ботвинник (1931, 1933, 1939). Крупных успехов в те же годы добился Левенфиш, одержавший победы в чемпионатах страны (1934/1935, 1937) и сыгравший вничью матч за звание чемпиона СССР с Ботвинником в 1937.

Международные турниры

В СССР десятки тысяч шахматистов участвовали в заочных соревнованиях; с 1956 сильнейшие из них выступали в чемпионатах мира, с 1964 — в чемпионатах Европы. Чемпионом мира становились Рагозин, В. Загоровский, Я. Эстрин, Т. Ыйм, Рубцова, Л. Яковлева.

Массовое шахматное движение

Основу организации составляли многочисленные шахматные клубы в Москве (в том числе ЦШК СССР (?Цнтральный шахматный клуб), Всероссийский шахматный клуб, ЦШК ВС СССР), Ленинграде, Вильнюсе, Киеве, Львове, Минске, Тбилиси, Ереване, Риге, Таллине, Баку, Одессе, Ростове-на-Дону, Челябинске и других городах, а также клубы ДСО профсоюзов, шахматные кружки при дворцах пионеров, на заводах и фабриках; они проводили массовые соревнования, организовывали квалификационные турниры (очные и в игре по переписке), читательские конференции, встречи с ведущими шахматистами, сеансы одновременной игры, конкурсы решения задач и так далее.

Шахматное движение охватывало тысячи людей во всех союзных республиках. Наиболее крупные массовые соревнования — Всесоюзные шахматные фестивали, турниры заводов-гигантов, Всесоюзные первенства сельских шахматистов, турниры профсоюзов и так далее вовлекали десятки тысяч любителей шахмат. Важную роль в популяризации шахмат играли Всесоюзные соревнования пионерских дружин «Белая ладья», турниры команд дворцов пионеров с участием ведущих шахматистов страны, а также преподавание шахмат в ряде школ Москвы, Ленинграда, Киева и других городов, передача опыта ведущих гроссмейстеров молодёжи (шахматная школы Ботвинника, Каспарова, Смыслова, Л. Полугаевского и других). Шахматные движение было обеспечено квалифицированными тренерскими кадрами, которые постоянно готовились шахматными отделениями институтов физкультуры.

В СМИ

Широкой популяризации шахмат служила советская печать.

• Журналы: «64 — Шахматное обозрение», «Шахматы в СССР», «Шахматный бюллетень», «Бюллетень ЦШК СССР» (Москва), «Шахматы» (Рига);
• Газеты: «Шахматы» (Баку), «Мерани» (Тбилиси), «Шахматайин Айастан» (Ереван), специальные выпуски, посвященные крупным советским и международным соревнованиям, а также регулярные шахматные отделы в журналах, центральных, республиканских и областных газетах.

Еженедельная (с 1970) телевизионная программа «Шахматная школа» на ЦТ и шахматные передачи на Всесоюзном радио.

В культуре

• В романе Ильфа и Петрова «12 стульев» (1927) — сеанс одновременной игры в клубе «Картонажник» г. Васюки
• Роман Дэниела Таммета «Мишенька» (2016)

См. также

• Шахматы в России

Литература

• Гоняев М. Шахматы в России, в кн.: Гебелер А., Правила шахматной игры…, перевод с немецкого, Елисаветград, 1875;
• Савенков И. Т. К вопросу об эволюции шахматной игры, М., 1905;
• Смирнов А. Очерк развития шахматного искусства в России (СССР), в кн.: Бахман Л., Шахматная игра в её историческом развитии, перевод с немецкого, Л., 1925;
• Коган М. Очерки по истории шахмат в СССР, М.—Л., 1938;
• Ботвинник М. М. Советская шахматная школа, М., 1951;
• Ботвинник М. М. Аналитические и критические работы, [ч. 1—4], М., 1984—87;
• Котов А., Юдович М. Советская шахматная школа, 2 изд., М., 1955;
• Быкова Е. Советские шахматистки, 2 изд., М., 1957;
• Линдер И. У истоков шахматной культуры, М., 1967;
• Линдер И. Шахматы на Руси, 2 изд., М., 1975;
• Линдер И. Первые русские мастера, М., 1979;
• Суэтин А. Выдающиеся советские шахматисты, Минск, 1984.
• Шахматы : энциклопедический словарь / гл. ред. А. Е. Карпов. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — С. 374—376. — 624 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-85270-005-3.

Отрывок, характеризующий Шахматы в СССР

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».