Кэммелл, Дональд

Дональд Кэммелл
Donald Cammell
Рабочий момент съёмок фильма «Представление» (1968 год, фрагмент)
Дата рождения:	17 января 1934(1934-01-17)
Место рождения:	Эдинбург, Великобритания
Дата смерти:	24 апреля 1996(1996-04-24) (62 года)
Место смерти:	Голливуд, США
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист
Карьера:	1967—1996

Дональд Ситон Кэммелл (англ. Donald Seaton Cammell ; 1934—1996) — шотландский кинорежиссёр, создавший (в соавторстве с Николасом Роугом) картину «Представление», признаваемую, например газетой «The Guardian», «одной из лучших британских лент всех времён, снятых до настоящего времени».

Биография

Дональд Ситон Кэммелл родился в 1934 году в камере-обскура — музее Эдинбурга (Шотландия). Его отец — писатель и поэт Чарлз Ричард Кэммелл, являясь биографом Алистера Кроули, заинтересовался оккультной философией и поэзией, что повлияло на выбор столь необычного места рождения для ребёнка. В юном возрасте у Дональда был замечен дар к изобразительному искусству и вскоре он получил стипендию для обучения в Королевской Академи художеств Великобритании. После стажировки во Флоренции вернулся в Лондон, где в начале 1950-х годов приобрёл достаточную известность как художник-портретист.

Творчество

«Представление»

В середине 1960-х годов увлёкся кинематографом. Написал два сценария, в которых интересовался темой взаимного проникновения криминальной среды и субкультуры хиппи. Поставленные по ним фильмы широкого интереса не вызвали. Реализацию третьего проекта Дональд Кэммелл захотел осуществить самостоятельно, но его агент настоял на приглашении опытного со-режиссёра Николаса Роуга. Первоначально, из-за обилия непривычно открытых сцен сексуального характера, эпизодов насилия, употребления наркотиков фильм был оценен как «отвратительный и неприемлемо грубый». Однако с каждым годом эстетика картины становилась всё более понятной и открытой. Фильм уже через несколько лет стал культовым для своего поколения, а ведущие СМИ называли его «экспериментальной работой, каждый момент которой (работа оператора, декорации, подбор актёров, звуковая дорожка, монтаж) сообщает ей энергию, равно как и наркотический, сексуальный подтекст». Неформальная атмосфера, царившая на съёмочной площадке между актёрами Джеймсом Фоксом, Мики Джаггером, Анитой Палленберг была оценена Марианной Фейтфулл как «дьявольские ингредиенты в кипящем котле: наркотики, сексуальные отношения со сменой ролей, искусство и жизнь — всё взбито вместе в какое-то сучье варево». По причинам цензурных согласований фильм, полностью готовый в 1968, вышел в прокат только в 1970 году. Лавры создателя культового фильма были для Кэммелла впереди. Действительность же заключалась в срыве сроков и абсолютном нарушении коммерческих планов спонсоров фильма, что сделало режиссёра практически безработным.

Другие работы

Следующую картину несговорчивому режиссёру со сложным индивидуальным кинематографическим языком спустя практически 9 лет предложила снять компания «Metro-Goldwyn-Mayer». Этим проектом стал научно-фантастический фильм ужасов «Дьявольское семя» по одноимённому роману Дина Кунца. Лента была номинирована на премию «Сатурн», но наград не получила. Критические отзывы о картине были как позитивными, так и негативными.

Фильм представляет собой странный гибрид «Одиссеи 2001» Кубрика, «Ребёнка Розмари» Полански и «Дома с электричеством» Бастера Китона в придачу.

— кинообозрение Not Coming to a Theater Near You

В период очередного простоя Дональд Кэммелл снимает музыкальное видео для рок группы U2, а также совместно с Марлоном Брандо готовит сценарий для проекта «Иерихон», который, однако, никогда не будет опубликован или поставлен. Следующей полнометражной работой режиссёра стала лента 1987 года «Закатив глаза» — жестокий триллер о серии немотивированных убийств обеспеченных женщин. В 1995 году режиссёр снимает свою последнюю картину «Опасная сторона» (в российском прокате с сопоставимой регулярностью используется и другое название — «Безумие»). В очередной раз взгляды режиссёра и продюсеров картины на степень откровенности сексуальных сцен и глубину их анализа разошлись. Дональд Кэммелл и его монтажёр были уволены, их имена в титрах упомянуты не были, а рабочие материалы смонтированы в версии продюсера. Это послужило причиной глубокой депрессии режиссёра, повлёкшей его самоубийство 24 апреля 1996 года. В 2000 году фильм был восстановлен и издан в версии, максимально приближённой к режиссёрскому пониманию этой картины. Эта работа была проведена его женой, а также редактором Френком Маццолой, работавшим монтажёром практически всех картин Дональда Кэммелла.

Фильмография

Год		Русское название	Оригинальное название	Роль
1967	ф	Даффи	Duffy	сценарист
1970	ф	Представление	Performance	режиссёр, сценарист
1977	ф	Дьявольское семя	Demon Seed	режиссёр
1987	ф	Закатив глаза	White of the Eye	режиссёр
1995	ф	Опасная сторона (Безумие)	Wild Side	режиссёр
1998	ф	Аргумент (короткометражный, снят в 1971 году)	The Argument	режиссёр, сценарист
2002	ф	U2: Лучшее 1980-1990	U2: The Best of 1980-1990	один из 7 режиссёров музыкальных видео

Ссылки

• Дональд Кэммелл (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.screenonline.org.uk/people/id/456265/ Дональд Кэммелл]  (англ.) на сайте Британского института кино

Отрывок, характеризующий Кэммелл, Дональд

– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..