Лашкевич, Валериан Валерианович

Валериан Валерианович Лашкевич
Дата рождения:	14 ноября 1876(1876-11-14)
Дата смерти:	неизвестно
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Образование:	Харьковский университет
Род деятельности:	адвокат и политик

Валериа́н Валериа́нович Лашке́вич (1876 — не ранее 1921) — адвокат и общественный деятель дореволюционной России, член IV Государственной думы от Харьковской губернии.

Биография

Православный. Личный дворянин, сын профессора медицины Валериана Григорьевича Лашкевича. Владел дачей в Покатиловке.

Учился в семейной школе Х. Д. Алчевской, затем окончил гимназию. Высшее образование получил в Харьковском университете, сперва на физико-математическом, а затем на юридическом факультете. По окончании университета в 1902 году, слушал лекции в Новом университете Брюсселя, у лучших бельгийских социологов и юристов. Написал курс русского торгового права (Санкт-Петербург, 1903) и перевел «Правила адвокатской этики», выработанные союзом американских адвокатов.

Участвовал в русско-японской войне, где получил чин подпоручика и ордена: св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость», св. Анны 3-й степени, св. Станислава 3-й степени и св. Станислава 2-й степени с мечами и бантом.

По возвращении с войны был помощником присяжного поверенного, а затем присяжным поверенным в Харькове. Одновременно состоял членом Совета присяжных поверенных округа Харьковской судебной палаты, юрисконсультом Харьковской городской управы и помощником юрисконсульта управления Южной железной дороги. Избирался гласным Харьковской городской думы и состоял членом многих её комиссий.

В 1912 году был избран членом Государственной думы от 2-го съезда городских избирателей Харьковской губернии. Входил во фракцию кадетов. Состоял членом комиссий: о путях сообщения, по городским делам, по запросам, по судебным реформам, распорядительной, и по делам православной церкви. Входил в Прогрессивный блок. В годы Первой мировой войны состоял уполномоченным лазарета и 1-го передового перевязочно-питательного пункта Государственной думы. Участвовал в Февральской революции, входил во Временный комитет Государственной думы. В конце марта 1917 года командировался в качестве комиссара ВКГД и Временного правительства в район Донецкого бассейна, а в апреле — на Тамбовские пороховые заводы. 6 августа 1917 года был избран в состав Поместного собора Православной церкви от Государственной думы. Оставил неопубликованные «Воспоминания о IV Государственной думе и Февральской революции» (ГАРФ).

Во время Гражданской войны участвовал в Белом движении. Затем состоял секретарем Русского парламентского комитета в Константинополе, секретарем Русского совета при генерале Врангеле, а также членом юридического совещания Народного братства освобождения России.

В эмиграции в Болгарии. Преподавал словесность в русской гимназии города Шумена, среди учеников Лашкевича — эмигрантские писатели Владимир Сосинский и Гайто Газданов. Последний вывел Лашкевича под именем Валентина Валентиновича Рашевича в рассказе «На острове». Дальнейшая судьба неизвестна, Шуменская гимназия была закрыта в 1934 году.

Литература

• Члены Государственной думы: портреты и биографии. Четвёртый созыв, 1912—1917 г. / сост. М. М. Боиович. — Москва: Тип. Т-ва И. Д. Сытина, 1913.
• 4-й созыв Государственной думы: Художественный фототип. альбом с портретами и биографиями. — Санкт-Петербург: издание Н. Н. Ольшанского, 1913.
• [www.tez-rus.net/ViewGood30935.html Государственная дума Российской империи: 1906—1917. — Москва: РОССПЭН, 2008.]

Отрывок, характеризующий Лашкевич, Валериан Валерианович

– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.