Мириам

Сюда перенаправляется запрос «Мирьям». На эту тему нужна отдельная статья.

Мариам (ивр. ‏מִרְיָם‏‎, Мирьям; в Септуагинте Μαριάμ, в Вульгате Maria), дочь Амрама и Иохаведы — Мириам-пророчица, старшая сестра Аарона и Моисея (Исх. 15:20).

Библия

Впервые Мириам упоминается в рассказе о раннем детстве Моисея. Когда его мать, в силу жестокого приказа фараона, не могла дольше держать у себя своего трёхмесячного мальчика и принуждена была оставить его на реке, старшая дочь Мириам издалека наблюдала за опущенным в Нил в корзине малюткой, и когда корзина с ребёнком была вытащена из воды дочерью фараона, сестра спасенного Моисея предложила царевне привести для него кормилицу из евреек. Привела она свою мать, которой и поручили вскормить собственного ребёнка (Исх. 2:1—9).

О жизни Мириам в Библии рассказывается мало. После чудесного перехода израильтян через Красное море пророчица Мириам пела гимн Господу во главе хора из плясавших и игравших на литаврах женщин (Исх. 15:20, 21). Далее рассказывается, что в наказание за ропот Мириам и Аарона по поводу женитьбы Моисея на эфиопке, Мириам была поражена проказой и вынуждена была быть изолированной на семь дней (Чис. 12).

Аарон вместе с Мариам подвергли сомнению единоличное право общения Моисея с Богом, и Господь повелел им троим явиться к скинии. «Сошёл Господь в облачном столпе», обвинив Аарона и Мириам в недоверии к Моисею «и воспламенился гнев Господа на них, и Он отошёл. И облако отошло от скинии, и вот, Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот, она в проказе» (Чис. 12:9).

Её пророческий дар, как и дар Аарона, ставится ниже пророческого дара Моисея (Чис. 12:5—8). Тем не менее она, наряду с Моисеем и Аароном, считается посланником Божиим для руководительства евреями во время их странствования по пустыне (Мих. 6:4).

Мириам умерла на 40-м году после Исхода из Египта в месте Кадеш, где и была похоронена (Чис. 20:1).

В еврейских преданиях

Мириам родилась в то время, когда египтяне притесняли евреев непосильными налогами (ср. Исх. 1:14), поэтому её имя может также означать «горькие».

Она называлась также «Пуа» и, подобно своей матери, была повивальной бабкой, в возрасте пяти лет она была уже в состоянии помогать последней.

Мириам имела смелость сказать фараону, что он может быть наказан Богом за жестокое отношение к Израилю, чем подвергла свою жизнь большой опасности.

Когда её отец, Амрам, отдалился от её матери ввиду жестокого распоряжения об избиении младенцев, Мириам уговорила отца вернуться к матери; она пела и плясала в день вторичного брака своих родителей. Она предсказала отцу, что у него родится сын, который освободит Израиль от египетского рабства. Когда родился Моисей, её отец поцеловал дочь, говоря: «Твое пророчество, моя дочь, исполнилось». Но потом, когда пришлось бросить ребёнка в реку, родители стали упрекать её. Мириам пошла к реке (Исх. 2:4), чтобы видеть, каким образом сбудется её пророчество.

Мириам называлась также именами: Эфрат, Хела, Наара, Азува, Иериот, Цогар, Церет, Этнан и Ахархел, которые даны были ей по различным поводам: Мириам была женой Калева бен-Иефуне или бен-Хецрон, которому родила сына Ора (Хура). Когда она подурнела (отсюда её имя Хела), муж бросил её (отсюда имя Азува); но после она поправилась, выглядела совсем молодой (отсюда имя Наара), и она вернулась в дом мужа.

Мириам была прародительницей Веселеила (Бецалеля), строителя Скинии, и царя Давида.

Когда Мириам злословила на своего брата Моисея, она преследовала лишь благую цель продолжения рода человеческого. Евреи ждали из-за Мириам семь дней, пока она была изолирована, так как и она оставалась из-за Моисея у реки (Исх. 2:4).

Мириам считается также спасительницей Израиля. За заслуги Мириам евреев в пустыне сопровождал чудесный источник (колодец Мириам) из которого непрерывно текла вода. Со смертью Мириам этот источник исчез.

Мириам, подобно Моисею и Аарону, умерла от небесного поцелуя, так как ангел смерти не имел доступа к ней; черви также не могут коснуться её тела. Агада говорит, что Мириам, подобно Моисею и Аарону, умерла за грех у вод Меривы. Однако, согласно Библии и другой агаде, недостаток воды ощущался евреями лишь после смерти Мириам, когда исчез чудесный колодезь.

В честь Мириам назван астероид (102) Мириам, открытый в 1868 году.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/12786 Мирьям] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

• Еврейская энциклопедия, Изд. О-ва для Научных Еврейских Изд. и Брокгаузъ-Ефронъ. Спб.: 1906—1913; репринт: М.: Терра, 1991. ISBN 5-85255-057-4.

Отрывок, характеризующий Мириам

– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.