Муане, Луи

Луи Муане

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Луи Муане (1768, Бурж — 21 мая 1853, Париж) — изобретатель хронографа.

Биография

Луи Муане родился в Бурже, Франция в 1768 году. В школе он выделяется своими способностями и завоевывает призовые места в конкурсах. Итальянский художник преподаёт мальчику живопись. Но страсть к часам заставляет Луи Муане проводить всё своё свободное время у часовых дел мастера. В двадцать лет, Луи Муане мечтает только об Италии, обители изящных искусств. Он покидает Францию ради Рима, города, в котором он живёт пять лет, изучая архитектуру, скульптуру и живопись. В то же время, Луи Муане знакомится с членами Французской академии, в которой состоят лучшие художники того времени. Из Рима он направляется во Флоренцию, где приобщается к искусству художественной огранки драгоценных камней в мастерской, подаренной графом Манфредини, министром великого герцога Тосканы. В это же время он рисует несколько картин. По возвращении в Париж, Луи Муане назначают профессором Академии изящных искусств при Лувре. Он становится членом нескольких научных и художественных обществ и сотрудничает с выдающимися художниками и учеными, такими как астроном Лаланд, скульптор Томир и искусный создатель автоматов Робер-Уден, прозванный благодаря своим изобретениям «новатором магического искусства».

Часовое искусство

Параллельно, Луи Муане посвящает себя изучению теоретической и практической стороны часового дела, которым он уже давно страстно увлечен. Он возобновляет общение со своим бывшим учителем, и очень скоро ученик становится мастером. Начиная с 1800 года, создание часов занимает все время Луи Муане. Он подолгу пребывает в Швейцарии, от Юрских гор до Валле-де-Жу, где встречается с прославленными часовщиками, среди которых Жак-Фредерик Урье, и приобретает необходимые для часового дела инструменты. Луи Муане назначается президентом Парижского Хронометрического Общества, объединяющего талантливейших мастеров того времени. Целью общества является «развитие и поощрение часового мастерства как одного из прекраснейших творений человеческого разума». Будучи президентом, Луи Муане поддерживает постоянную связь со своими коллегами: Луи Бертудом, Антидом Жанвье, Луи-Фредериком Перреле, Жозефом Виннерль, а также с Бенджамином Вальями, личным часовщиком короля в Лондоне.

Произведения Луи Муане

На протяжении многих лет, Луи Муане тесно сотрудничает с великим Абрахамом-Луи Бреге и становится его близким другом, доверенным лицом и советником. Мастеров объединяет общая страсть к часовому искусству. За свою жизнь Луи Муане создал большое количество исключительных часов для важных персон своего времени. Среди его клиентов были: Наполеон Бонапарт, американские президенты Томас Джефферсон и Джеймс Монро, английский король Георг IV, принц Эрнст Август Ганноверский, королева Мария Амалия Бурбон-Неаполитанская, король Неаполя маршал Иоахим Мюрат, маршал Ней и многие другие коронованные особы по всей Европе. Несколько интересных историй связано с этими часами, которые создавались в сотрудничестве со знаменитым скульптором-бронзовщиком Томиром. Так, Томас Джефферсон, подписавший Декларацию независимости, знакомится с Луи Муане во время своей работы в качестве посла США в Париже. Он указывает мастеру на три главных характеристики будущего творения: красоту, надежность и полезность. Очевидно, что Томас Джефферсон остался чрезвычайно доволен своими часами, которые сопровождали его в течение двух сроков в Белом доме и прослужили до конца его дней. Часы Джеймса Монро являются одним из подлинных экспонатов Белого дома. Они были куплены в Париже в 1817 году, вместе с другими декоративными предметами интерьера, чтобы украсить Белый дом, сожженный англичанами в 1814 году и восстановленный архитектором Джеймсом Хобэном. Большая часть этих предметов была утрачена со временем, и на сегодняшний день сохранилось лишь несколько экспонатов, свидетелей той эпохи, одним из них и являются знаменитые часы «Минерва», изготовленные Муане и Томиром. Что же касается часов «Наполеон», они были созданы в 1806 году. Часы имеют недельный запас хода, показывают часы, минуты и дату, но их главная особенность заключается в необычном механизме, указывающем фазу луны внутри стрелки дней недели при помощи маленького шарика из слоновой кости. Кроме того, как только запускается музыкальная шкатулка, разыгрывается коронация Наполеона и Жозефины: хитроумный механизм помещает на их головы императорские короны.

В наши дни шедевры Муане хранятся в главных музеях мира, таких как парижский Лувр, Версальский дворец, Палаццо Питти во Флоренции, усадьба Монтичелло и Белый дом в США.

Изобретения

Специализируясь на создании точных измерительных приборов, Луи Муане изготавливает часовые механизмы для мореплавания, астрономии и гражданской отрасли. Изобретательный ученый, он улучшает технологии и становится автором нескольких значительных инноваций. Самым значимым изобретением стал созданный в 1816 году «счетчик терций», благодаря которому Луи Муане называют изобретателем хронографа. Уникальный «счетчик терций» (слова «хронограф» ещё не существовало) был способен измерять время с точностью до 1/60 доли секунды, совершал 216 000 полуколебаний в час и был снабжен механизмом возврата стрелок на ноль. Таким образом, Луи Муане стал пионером в деле создания сложных хронометров с высокой частотой спускового механизма, на сто лет опередив первые разработки в этой сфере. Изделия Луи Муане выставляются в рамках всемирных выставок. Сначала, в 1851 году, в Лондоне, верный своим традициям, Луи Муане представляет хронометр, впервые снабженный годовым календарём и индикацией дня недели. Позже, в 1900 году, в рамках всемирной выставки в Париже у подножия Эйфелевой башни посетители могли полюбоваться часами «Наполеон».

Луи Муане также создает часы с будильником, часы-регулятор и астрономические часы. Неутомимый новатор, он разрабатывает удивительные конструкции, такие как карманные часы различных калибров с особой системой передачи, где все сцепления выполнены при помощи двенадцатизубой шестерни. Кроме того, для улучшения хода часов, он изобретает пружину для заводного барабана с зубчатым венцом. Цвет этой пружины после закаливания в печи он поэтически называет «полузрелой красной вишней». Луи Муане разрабатывает новый мост баланса, облегчающий завод часов. Плодом неутомимых трудов становится конструкция, позволяющая перемещать колонку спирали для регулирования спуска без необходимости разбирать часы. Наконец, он отлаживает и вручную доводит до совершенства колесный механизм морских часов, чтобы обеспечить их точность согласно расчетам, приведенным в его Трактате об учете времени.

Педантичный и невероятно скромный человек, Луи Муане стремится содействовать развитию любимого искусства, а не заработать на нём деньги. Именно поэтому он свободно делится своими новаторскими идеями с другими часовщиками своего времени.

Знаменитый Трактат об учете времени

Луи Муане известен во многом благодаря своему Трактату об учете времени, опубликованному в 1848 году и считающемуся самым красивым изданием о часовом мастерстве того века. В нём Луи Муане описывает лучшие часовые методики, высоко оцененные известными часовщиками эпохи, такими как Фродшам, Перреле, Сонье и Виннерль, а также учеными и любителями часового дела. Среди многочисленных читателей энциклопедии Луи Муане был и Его Высочество Александр, принц Оранский. Энциклопедия часового искусства стала столь популярной, что переиздавалась трижды и дошла даже до России. Луи Муане посвятил двадцать лет своей жизни составлению этого двухтомного труда, оставшегося актуальным и в наше время. Он содержит помимо всего практичный и универсальный метод построения зубчатой передачи, воплотивший научные знания на практике.

Искусство Луи Муане состояло в том, чтобы вдыхать жизнь в предметы. Признанный своими соотечественниками добрым и умным человеком, он умирает в Париже, 21 мая 1853 года, в возрасте 85 лет.

Отрывок, характеризующий Муане, Луи

Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.


Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую землю и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять поглядел на ряды. Вероятно, вырвало многих; большая толпа собралась у 2 го батальона.
– Господин адъютант, – прокричал он, – прикажите, чтобы не толпились. – Адъютант, исполнив приказание, подходил к князю Андрею. С другой стороны подъехал верхом командир батальона.