Носов, Николай Николаевич

Николай Николаевич Носов
Место рождения:	Киев, Российская Империя
Род деятельности:	детский прозаик
Годы творчества:	1938—1976
Направление:	социалистический реализм
Язык произведений:	русский
Дебют:	«Затейники» (1938)
Премии:
Награды:
[www.lib.ru/NOSOW/ Произведения на сайте Lib.ru]

Никола́й Никола́евич Но́сов (1908—1976) — советский детский писатель-прозаик, драматург, киносценарист. Лауреат Сталинской премии третьей степени (1952). Наиболее известен как детский писатель, автор произведений о Незнайке.

Биография

Николай Николаевич Носов родился 10 (23 ноября) 1908 года в Киеве, в семье эстрадного артиста, который в зависимости от обстоятельств работал и железнодорожником. Детство его прошло в небольшом городке Ирпень, недалеко от Киева, где мальчик и начал учиться в гимназии.

Николай был вторым сыном в семье. Ещё в семье был старший брат Пётр и младшие брат и сестра. Маленький Николай любил бывать на выступлениях отца, смотреть концерты и спектакли. Родители даже думали, что мальчик тоже хочет стать актёром. В школьные годы он хотел стать музыкантом и долго мечтал, чтобы ему купили скрипку. После покупки скрипки Николай понял, что учиться музыке нелегко, и скрипка была заброшена. Детство и школьные годы Николая Носова пришлись на тяжелейший период в российской истории: Первую Мировую и Гражданскую войну. Недостаток продуктов, отсутствие тепла и электричества холодной зимой, болезни были обычным явлением того времени. Вся семья переболела тифом. К счастью, никто не умер. Николай вспоминал, что когда он выздоровел (он болел дольше всех), его мать плакала от радости, потому что все остались живы. «Так я узнал, что плакать можно не только от горя».

Носов с гимназических лет увлекался музыкой, театром, шахматами, фотографией, электротехникой и даже радиолюбительством. Чтобы прокормить семью, Николай с 14 лет был вынужден работать: был газетным торговцем, землекопом, косарём и т. п. После 1917 года гимназия была реорганизована в школу-семилетку. Закончив её в 1924 году, он работал чернорабочим на бетонном заводе в Ирпенe, потом на частном кирпичном заводе в городе Буча.

После Гражданской войны Николай увлёкся химией. Вместе со школьным товарищем он организовал химическую лабораторию на чердаке его дома, где друзья проводили разные опыты. Носов вспоминал: «По окончании школы я был уверен, что должен стать химиком и никем другим! Химия мне представлялась наукой из наук». Николай хотел поступить на химический факультет Киевского политехнического института, но не смог, так как он не закончил профшколу, дающую законченное среднее образование. Николай стал обучаться в вечерней профшколе, готовясь к поступлению в политехнический вуз. Одновременно с этим он пошёл работать на Ирпенский кирпичный завод. Но перед поступлением Николай вдруг передумал и в возрасте 19 лет поступил в Киевский художественный институт. Николай тогда серьёзно увлёкся фотографией, а затем и кинематографом. Это и повлияло на его выбор. Через 2 года, в 1929 году, Николай Носов перевёлся в Московский институт кинематографии. В 1932 году он закончил его и до 1951 года работал постановщиком и режиссёром мультипликационных, научных и учебных фильмов. Автобиография детского периода частично отражена в книге «Тайна на дне колодца» (см. напр. Из-во «Детская литература», 1982 г.) собрание сочинений Н. Носова в 4-х томах, т. 4 В годы Великой Отечественной войны Носов занимался режиссурой учебных военно-технических фильмов для РККА.

Литературное творчество

С 1938 года начинает писать детские рассказы, но профессиональным литератором становится только после Великой Отечественной войны. Первый рассказ Носова был опубликован в 1938 году, назывался он «Затейники». Потом были опубликованы другие рассказы: «Живая шляпа», «Огурцы», «Чудесные брюки», «Мишкина каша», «Огородники», «Фантазёры» и др. Печатались они, в основном, в журнале для детей «Мурзилка». Эти рассказы вошли в первый сборник Носова «Тук-тук-тук», 1945. Через год издательство «Детгиз» выпустило следующий сборник рассказов Носова — «Ступеньки».

Сам Николай Николаевич говорил, что начал писать для детей совершенно случайно — сперва просто рассказывал сказки своему маленькому сынишке и его друзьям. «Постепенно я понял, что сочинять для детей — наилучшая работа, она требует очень много знаний, и не только литературных…»

Николай Николаевич интересовался психологией детей, считал, что «к детям нужно относиться с самым большим и очень тёплым уважением», наверное, поэтому его книги находили и находят такой большой отклик у детской аудитории.

В 1947 году вышел сборник рассказов — «Весёлые рассказы». Широкую популярность завоевали и его повести для подростков «Весёлая семейка» (1949), «Дневник Коли Синицына» (1950), «Витя Малеев в школе и дома» (1951). В 1952 году Николай Носов получил Сталинскую премию третьей степени за написание повести «Витя Малеев в школе и дома». В 1954 году по этой повести был снят детский художественный фильм «Два друга».

В 1953 году был опубликован сборник рассказов «На горке», в 1956 году — «Прятки», в 1958 году — «Весёлые рассказы и повести».

Короткие, порой отчётливо сконструи­рованные, всегда весьма детальные, эти ис­тории призваны воспитывать в детях честность, чувство товарищества, отзывчивость, любовь к труду и т. д.; в них осуждаются такие постыдные качества, как зависть, тще­славие, грубость.

Наиболее известны и любимы читателями сказочные произведения Николая Носова о Незнайке. Первое из них — сказка «Винтик, Шпунтик и пылесос». Потом была написана знаменитая трилогия, «Приключения Незнайки и его друзей» (1953—1954), «Незнайка в Солнечном городе» (1958) и «Незнайка на Луне» (1964—1965). Роман-сказку с элементами научной фантастики и политической сатиры и антиутопии «Незнайка на Луне» экономисты называют самым толковым и доступным учебником политэкономии. Из него можно отлично усвоить, что такое реклама, акционерное общество, лопнувший банк, продажная пресса, забастовка, безработица, биржа, что такое рыночные отношения.

Одним из первых иллюстраторов «Незнайки» был А. М. Лаптев (1905—1965) — художник, который подарил литературному герою хорошо знакомый всем образ. Не менее известным иллюстратором Носова был Г. О. Вальк. Также книги Носова иллюстрировали художники: И. Семёнов, Д. Бисти, Е. Афанасьева, А. Каневский, В. Горяев, Г. Огородников и другие.

Николай Николаевич Носов писал не только для детей. В 1969 году выходит сборник сатирических рассказов «Иронические юморески», которые затрагивали вопросы современной литературы («О литмастерстве», «Поговорим о поэзии», «Трактат о комедии»), русский алфавит («А, Б, В…»), отношения учителя и ученика («Второй раз в первый класс»), социальные темы — мещанство («Ещё об одном, всем надоевшем вопросе»), взаимоотношение родителей и их детей («Нужно ли называть родителей предками и конями и о других подобных вопросах»), вредные привычки («Об употреблении спиртных напитков»), и т. д.

Автобиографическое произведение писателя — «Повесть о моём друге Игоре» (1971—1972), написанная в форме дневниковых записей из жизни дедушки и внука (1-я ч. — «Между годом и двумя», 2-я ч. — «От двух до двух с половиной лет») и художественно-мемуарная повесть «Тайна на дне колодца» (1977, вышедшая уже после смерти писателя; два её первоначальных варианта — «Повесть о детстве» и «Всё впереди», обе 1976).

Николай Носов умер в Москве 26 июля 1976 года. Похоронен на Кунцевском кладбище в Москве.

В 1997—1999 годах студией FAF Entertainment был создан мультфильм «Незнайка на Луне» по одноимённой книге Н. Н. Носова.

В 2008 году к 100-летию со дня рождения Н. Н. Носова Центральный Банк РФ выпустил серебряную монету.

Личная жизнь

Николай Носов был женат дважды. Его первая жена Елена умерла, когда их сыну Петру было 15 лет. От второй жены Татьяны детей не было. Николай Носов посвятил ей «Приключения Незнайки и его друзей». Сын писателя Петр Носов (1931—2002) стал фотожурналистом, классиком отечественной жанровой и репортажной фотографии. Около 30 лет он проработал в Фотохронике ТАСС, где возглавлял творческую секцию. Внук — Игорь Петрович Носов (р. 1962) — фотограф, писатель, автор «Новых приключений Коротышек». Правнук — Иван Игоревич Носов.

Награды и премии

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Орден Трудового Красного Знамени (1967).
• Орден Красной Звезды (1.10.1943) — за создание выдающегося учебного фильма «Планетарные трансмиссии в танках» и проявленный при этом трудовой героизм.
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
• Сталинская премия третьей степени (1952) — за повесть «Витя Малеев в школе и дома» (1951).
• Государственная премия РСФСР имени Н. К. Крупской (1969) — за трилогию о Незнайке.

Библиография

Повести и романы

• Незнайка учится
• Незнайка-путешественник
• Тайна на дне колодца
• Мы и дети
• Повесть о моём друге Игоре
• Небольшая литературная энциклопедия
• Бабушка Дина
• Кванта смеха
• Витя Малеев в школе и дома
• Весёлая семейка
• Дневник Коли Синицына
• Приключения Незнайки и его друзей
• Незнайка в Солнечном городе
• Незнайка на Луне

Рассказы

• Автомобиль
• Бенгальские огни
• Бобик в гостях у Барбоса
• Винтик, Шпунтик и пылесос (1956)
• Дружок
• Живая шляпа
• Замазка
• Заплатка
• Затейники
• И я помогаю
• Карасик
• Клякса
• Когда мы смеёмся
• Леденец
• Метро
• Милиционер
• Мишкина каша
• На горке
• Находчивость
• Наш каток
• Огородники
• Огурцы
• Приключения Толи Клюквина
• Про Гену
• Про репку
• Прятки
• Под одной крышей
• Саша
• Ступеньки
• Телефон
• Три охотника
• Тук-тук-тук
• Фантазёры
• Федина задача
• Чудесные брюки
• Шурик у дедушки

Фильмы, снятые по произведениям Н.Носова

• 1954: Художественный фильм «Два друга»
• 1958: Художественный фильм «Дружок»
• 1959: Мультфильм «Ровно в три пятнадцать»
• 1960: Мультфильм «Винтик и Шпунтик — весёлые мастера»
• 1961: Мультфильм «Незнайка учится»
• 1964: Художественный фильм «Приключения Толи Клюквина»
• 1964: Короткометражный художественный фильм «Барбос в гостях у Бобика»
• 1965: Художественный фильм «Фантазёры»
• 1965: Мультфильм «Где я его видел?»
• 1972: Мультипликационный сериал, 10 серий «Приключения Незнайки и его друзей» (мини-сериал из 10 фильмов):

1. Коротышки из Цветочного города
2. Незнайка — музыкант
3. Незнайка — художник
4. Незнайка — поэт
5. Незнайка за рулём
6. Как Знайка придумал воздушный шар
7. Воздушное путешествие
8. Незнайка в Зелёном городе
9. Незнайка встречается с друзьями
10. Возвращение

• 1977: Мультфильм «Бобик в гостях у Барбоса»
• 1977: Мультипликационный сериал, 10 серий «Незнайка в Солнечном городе» (мини-сериал):

1. Как Незнайка совершал хорошие поступки
2. Встреча с волшебником
3. Превращения начинаются
4. Побег
5. Превращения продолжаются
6. Приключения трёх ослов
7. Удивительные подвиги
8. Снова вместе
9. Переполох в зоопарке
10. Волшебник появляется снова

• 1983: Художественный фильм, 2 серии «Незнайка с нашего двора»
• 1987: Художественный фильм, 2 серии «Топинамбуры» (по мотивам рассказов)
• 1997—1999: Мультипликационный сериал, 12 серий «Незнайка на Луне» (дилогия)

Сезон 1 (1997):

1. Загадка лунного камня
2. Грандиозный замысел Знайки
3. Незнайка и Пончик летят на Луну
4. Первый день на Луне
5. Звёздочка
6. «Дорогие» друзья

Сезон 2 (1998—1999):

1. Акционерное общество гигантских растений
2. Большой Бредлам
3. Незнайка ищет работу
4. Куда исчезла ракета
5. Знайка спешит на помощь
6. Дорога домой

См. также

• Носов, Игорь Петрович — внук Николая Носова.
• Носов, Пётр Николаевич — старший брат Николая Носова.

Ссылки

• [www.murzilka.org/izba-chitalnya/read-together/stikhi-i-rasskazy/nikolajj-nosov/ Рассказ из журнала «Мурзилка» 1956 г.]
• [neznaika.myqip.ru/ Форум, посвящённый Незнайке и творчеству Н. Носова]

Отрывок, характеризующий Носов, Николай Николаевич

– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.