Пармская обитель

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пармская обитель
La Chartreuse de Parme
Жанр:

роман

Автор:

Стендаль

Язык оригинала:

Французский

Дата написания:

1838

Дата первой публикации:

1839

Текст произведения в Викитеке

«Пармская обитель» или «Пармский монастырь» (фр. La Chartreuse de Parme) — третий и последний завершённый роман французского писателя Стендаля, опубликованный им в 1839 году. Роман был сочинён во время приезда в Париж и в большой спешке, всего за 52 дня (с 4 ноября по 26 декабря 1838 года)[1].





Сюжет

В начальных главах описывается восторг, с которым жители севера Италии встретили весной 1796 года французов, освободивших их от тягостного ига Габсбургов. Юный аристократ Фабрицио дель Донго, узнав в 1815 году о возвращении Наполеона с острова Эльба, покидает стоящий на берегу озера Комо замок отца-реакционера и спешит в Бельгию, чтобы на стороне своего кумира принять участие в битве при Ватерлоо[2].

По возвращении на родину Фабрицио подвергается преследованию как изменник и вольнодумец. По совету тайно влюблённой в него тётки, герцогини де Сансеверина, Фабрицио принимает решение сделать карьеру в церкви, хотя не чувствует к этому подлинного призвания. Маленький двор пармского герцогства, где одну из первых скрипок играет граф Моска — любовник и будущий муж герцогини де Сансеверина, бурлит интригами. Прежде чем занять в Парме пост архиепископа, Фабрицио убивает соперника в поединке за внимание одной актрисы и оказывается в заточении в неприступной крепости, где его спасает от верной гибели влюблённая в него Клелия Конти, дочь коменданта.

Отношения Фабрицио и Клелии продолжаются и после того, как молодой человек становится прелатом, а девушка вступает в брак. Смерть их ребёнка, а затем и самой Клелии вынуждают Фабрицио оставить свой пост и удалиться в картезианский монастырь под Пармой, где он и заканчивает свою недолгую, но полную приключений жизнь.

Истоки замысла

В поисках мощных и чистых страстей Стендаль в 1830-е годы не раз обращался к сюжетам эпохи чинквеченто. Он публиковал в периодических изданиях романтические истории о приключениях реальных итальянцев XVI века под названием «Итальянские хроники». В 1839 году Стендалю пришла в голову мысль объединить некоторые приключения Бенвенуто Челлини и Алессандро Фарнезе в одном повествовании, а действие перенести в душную эпоху реставрации, последовавшей за свержением Наполеона.

Новаторство

Батальные сцены в начале романа открывают новую страницу в истории мировой литературы[3]. Война показана Стендалем во всей своей абсурдности глазами неоперившегося юнца, который не может понять, что происходит. Новаторство Стендаля первым разглядел Бальзак, писавший в 1840 году[3]:

В последнем своем шедевре г-н Бейль... не взялся за полное описание битвы при Ватерлоо, он прошелся по арьергарду и дал два-три эпизода, рисующие поражение наполеоновской армии, но столь мощен был удар его кисти, что мысль наша идет дальше: глаз охватывает все поле битвы и картину великого разгрома.

Эти сцены произвели сильнейшее впечатление на Льва Толстого, который развил и углубил стендалевский метод при работе над эпопеей «Война и мир»[4]. Вместе с тем повествовательная экспозиция, к которой относятся эти сцены, имеет мало общего с последующим развитием событий при пармском дворе. С целью ускорения действия Бальзак рекомендовал Стендалю исключить из романа не только первые главы, но и последние, обрисовывающие судьбу Фабрицио после того, как он стал главой пармской церкви[5].

Возражения Бальзака вызывал также лёгкий, импровизационный, подчас даже небрежный стиль романа, где мало описаний и много диалогов. Стендаль не описывает характеры своих героев как нечто уже сложившееся, а обрисовывает их в процессе становления, передавая их слова и поступки. Вольная форма романа привлекает внимание к свободе как основной теме книги[6]. Для Стендаля ясность изложения была важнее изысканного слога: «Сочиняя „Монастырь“, я прочитывал каждое утро, чтобы найти надлежащий тон, две или три страницы Гражданского кодекса» (из письма Бальзаку)[3].

Сатира

Роман Стендаля стоит у истоков руританской традиции европейской литературы[7]. По замечанию Г. Джемса, сюжет книги напоминает стандартное либретто комической оперы[8]. На примере пармского двора Рануция Эрнесто IV автор романа сконструировал модель деспотии, которая, по словам Бальзака, в компактной форме позволяет «понять интриги более значительного двора»[9]. Политическое противостояние либералов и консерваторов, столь характерное для Европы того времени, когда был написан роман, сведено на карликовый уровень: «возня лилипутов» гарантирует остранение и сатирический эффект[7].

Романтизм

Сатирическое описание политических интриг при пармском дворе позволяет некоторым литературоведам отнести «Пармскую обитель» к реалистическому направлению[3]. В то же время от многих страниц книги веет чистым романтизмом: молодой красавец заточён в горной крепости, окно камеры закрыто ставнями, узник видит только небо, но умудряется вырезать в ставнях отверстие, через которое посредством знаков (нарисованные углем на ладони буквы) ведёт общение со своей возлюбленной, а по ночам спускает любовные послания вниз на верёвке.

Их молодое безрассудство, изобретательная отвага, жизнерадостность, презрение к светской черни и какая-то особая необремененность житейскими заботами, все это порождает в суховато-аналитическом, блещущем тонким остроумием стендалевском повествовании обычно сдерживаемую стихию романтики, резко оттененной шутовским кривлянием придворных тупиц и паяцев.

Краткая литературная энциклопедия[10]

Экранизации

Напишите отзыв о статье "Пармская обитель"

Примечания

  1. Harold Bloom. Stendhal. Facts on File, 1989. ISBN 9781555463113. Page 95.
  2. Подразумевается, что истинный родитель Фабрицио — офицер наполеоновской армии, которого он мельком видит на поле боя, уже в чине генерала. См.: См.: Lawrence R. Schehr. Rendering French Realism. Stanford University Press, 1997. Page 56; Margaret Bożenna Goscilo. The Bastard Hero in the Novel. Garland Pub., 1990. ISBN 9780824000004. Page 73.
  3. 1 2 3 4 Затонский Д. В. Стендаль // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т. Т. 6. — 1989. — С. 185—195.
  4. Толстому приписывают признание: «Я больше, чем кто-либо другой, многим обязан Стендалю. Он научил меня понимать войну. Кто до него описал войну такою, какова она есть на самом деле?» См.: Буайе П. Три дня в Ясной Поляне // Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников: В 2 т. / Ред. С. А. Макашин. — М.: Худож. лит., 1978. — Т. 2 / Сост., подгот. текста и коммент. Н. М. Фортунатова. — С. 266—270. — (Сер. лит. мемуаров).
  5. [www.lib.ru/INOOLD/BALZAK/balzak_bale.txt_with-big-pictures.html Оноре де Бальзак. Этюд о Бейле]
  6. [www.britannica.com/EBchecked/topic/565258 Stendhal (French author)] (англ.). — статья из Encyclopædia Britannica Online.
  7. 1 2 Harry Levin. The Gates of Horn: A Study of Five French Realists. 2nd ed. Oxford University Press, 1963. Page 140.
  8. Vivian Russell. Edith Wharton's Italian Gardens. ISBN 9780711211551. Page 25.
  9. Это тот же приём «большого в малом», который позволил Стендалю на примере ряда мелких стычек дать почувствовать хаос всего сражения при Ватерлоо.
  10. Великовский С. И. Стендаль // Краткая литературная энциклопедия / Гл. ред. А. А. Сурков. — М.: Сов. энцикл., 1962—1978. Т. 7: «Советская Украина» — Флиаки. — 1972. — Стб. 160—167.

Ссылки

  • [www.lib.ru/INOOLD/STENDAL/la_parme.txt Русский перевод Н. Немчиновой] (1955)
  • [books.google.ru/books?id=991WAAAAYAAJ&printsec=frontcover Первое издание романа] (1839)


Отрывок, характеризующий Пармская обитель

– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.
– Он сказал, что ожидал этого, – сказала она. – Я знаю, что гордость его не позволит ему выразить своего чувства, но всё таки лучше, гораздо лучше он перенес это, чем я ожидала. Видно, так должно было быть…
– Но неужели совершенно всё кончено? – сказал Пьер.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на него. Она не понимала даже, как можно было об этом спрашивать. Пьер вошел в кабинет. Князь Андрей, весьма изменившийся, очевидно поздоровевший, но с новой, поперечной морщиной между бровей, в штатском платье, стоял против отца и князя Мещерского и горячо спорил, делая энергические жесты. Речь шла о Сперанском, известие о внезапной ссылке и мнимой измене которого только что дошло до Москвы.
– Теперь судят и обвиняют его (Сперанского) все те, которые месяц тому назад восхищались им, – говорил князь Андрей, – и те, которые не в состоянии были понимать его целей. Судить человека в немилости очень легко и взваливать на него все ошибки другого; а я скажу, что ежели что нибудь сделано хорошего в нынешнее царствованье, то всё хорошее сделано им – им одним. – Он остановился, увидав Пьера. Лицо его дрогнуло и тотчас же приняло злое выражение. – И потомство отдаст ему справедливость, – договорил он, и тотчас же обратился к Пьеру.
– Ну ты как? Все толстеешь, – говорил он оживленно, но вновь появившаяся морщина еще глубже вырезалась на его лбу. – Да, я здоров, – отвечал он на вопрос Пьера и усмехнулся. Пьеру ясно было, что усмешка его говорила: «здоров, но здоровье мое никому не нужно». Сказав несколько слов с Пьером об ужасной дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
– Ежели бы была измена и были бы доказательства его тайных сношений с Наполеоном, то их всенародно объявили бы – с горячностью и поспешностью говорил он. – Я лично не люблю и не любил Сперанского, но я люблю справедливость. – Пьер узнавал теперь в своем друге слишком знакомую ему потребность волноваться и спорить о деле для себя чуждом только для того, чтобы заглушить слишком тяжелые задушевные мысли.
Когда князь Мещерский уехал, князь Андрей взял под руку Пьера и пригласил его в комнату, которая была отведена для него. В комнате была разбита кровать, лежали раскрытые чемоданы и сундуки. Князь Андрей подошел к одному из них и достал шкатулку. Из шкатулки он достал связку в бумаге. Он всё делал молча и очень быстро. Он приподнялся, прокашлялся. Лицо его было нахмурено и губы поджаты.
– Прости меня, ежели я тебя утруждаю… – Пьер понял, что князь Андрей хотел говорить о Наташе, и широкое лицо его выразило сожаление и сочувствие. Это выражение лица Пьера рассердило князя Андрея; он решительно, звонко и неприятно продолжал: – Я получил отказ от графини Ростовой, и до меня дошли слухи об искании ее руки твоим шурином, или тому подобное. Правда ли это?