Рамбург, Иван Степанович

Рамбург Иван Степанович
Дата рождения	1694(1694)
Место рождения	Москва
Дата смерти	1770(1770)
Место смерти	Санкт-Петербург
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Флот
Звание	генерал-лейтенант флота
В отставке	1765

Иван Степанович Рамбург (около 1694—1770) — русский кораблестроитель петровского времени, корабельный мастер. Впервые в практике русского кораблестроения строил корабли и производил их спуск на воду по французскому методу, стал применять для крепления всех частей судна железные конструкции и ввёл диагональную обшивку корабельных корпусов для обеспечения их продольной надёжности. Генерал-казначей при Адмиралтейств-коллегии, генерал-лейтенант флота.

Биография

Рамбург Иван Степанович родился в Москве примерно в 1694 году в семье француза — учителя танцев в гимназии пастора Э. Глюка, «танцевального мастера телесного благолепия и комплиментов чином немецким и французским» при дворе Петра I Стефана (Степана) Рамбурга.

Корабельный ученик

В 1715 году отец определил Ивана корабельным учеником в Санкт-Петербургское Адмиралтейство, где он сразу же попал в команду корабельного мастера Федосея Скляева, строившего «государев» 90-пушечный корабль «Лесное». Строительство корабля велось по собственному чертежу и личному наблюдению Пётра I. Государь обратил внимание на способности и быстрые успехи Ранбурга в корабельном деле, а также из доброго расположения к его отцу, который учил дочерей Анну и Елизавету, а также племянниц Петра танцам, назначил Ивана в «собственные ученики». В 1717 году Иван Рамбург был зачислен в Адмиралтейскую школу, которая была открыта по указу Пётра Первого для подготовки будущих российских кораблестроителей. В 1718 году драфцман (чертёжник-конструктор) Иван Рамбург, вместе со своим товарищем по Адмиралтейской школе Гавриилом Окуневым, был направлен в ученики к видному французскому кораблестроителю Блезу Пангало, который в 1716 году приехал из Тулона в Россию и перешёл на русскую службу. В 1718—1719 годах под руководством Б. Пангало Рамбург и Окунев участвовали в перестройке 54 пушечного линейного корабля «Полтава», с 1719 года в постройке линейного корабля «Пантелеймон-Виктория», с 1721 года молодые корабелы занимались тимбировкой (капитальным ремонтом с полной сменой обшивки) 70-пушечного линейного корабля «Леферм», а после смерти Пангало зимой 1722 года, самостоятельно завершили ремонт корабля под наблюдением корабельного мастера Осипа Ная.

Пётр I был удовлетворён работой Рамбурга и Окунева по ремонту «Леферма» и распорядился обоих включить в команду строителей своего «государева» 100-пушечного корабля (впоследствии получил название «Петр I и II»), который лично государь заложил на стапеле в Санкт-Петербурге летом 1723 года. В 1724 году Рамбург и Окунев были командированы Петром I во Францию для изучения методов французского кораблестроения. За семь лет нахождения во Франции они побывали на многих верфях Тулона, Марселя, Бреста, Гавра, Бордо и других портов, изучили методы обеспечения надёжной продольной прочности при постройке кораблей. По окончании учёбы они совершили плавание на построенных ими судах, сдали на отлично экзамены и получили дипломы от французских учителей.

В конце 1730 года И. Рамбург и Г. Окунев вернулись в Россию. Адмиралтейств-коллегия поручила им построить на пробу, в качестве экзамена, по французской системе, 32-пушечный фрегат, который был заложен на Адмиралтейской верфи 23 декабря 1731 года. Для крепления всех частей судна, впервые в практике русского кораблестроения, предусматривались железные кницы и раскосины, а для обеспечения продольной прочности корабля внутренняя обшивка судна выполнялась досками диагонально. 28 мая 1733 года состоялся торжественный спуск фрегата на воду. По сенатскому указу корабль прошел строгие морские испытания. в результате которых показал лучшие мореходные качества, чем аналогичный фрегат «Принцесса Анна», построенный обычным способом. Построенный Окуневым и Рамбургом фрегат получил название «Митау», 28 мая 1733 года вступил в строй Балтийского флота. Строители были поощрены императрицей Анной Иоанновной «гарнитуром сукна на платье» и по 300 наградных рублей.

Корабельный мастер

После окончания постройки фрегата «Митау» Окуневу и Рамбургу поручили каждому самостоятельно разработать по проекту 54-пушечного корабля, руководствуясь при этом ещё данной Петром I «пропорцией и уборам, но строить их по французским методам или ещё лучше, если могут». В 1734 году Адмиралтейств-коллегия рассмотрела и утвердила представленные корабелами проекты и вынесла решение, чтобы Окунев и Рамбург построили по ним каждый по кораблю. 4 апреля 1734 года Рамбург заложил в Санкт-Петербургском адмиралтействе 54-пушечный корабль «Азов» и 11 ноября 1736 года спустил его на воду. Во время спуска корабля Иван Рамбург впервые в практике отечественного кораблестроения применил новый способ спуска судна на воду по французской системе — закрепил копылья не так, как всегда на коротких концах — «боутах», а на канатах. Этот метод вызвал недовольство присутствовавших на спуске других корабельных мастеров. Они обратились с жалобой на Рамбурга в Адмиралтейств-коллегию, указывая на опасность подобного нововведения. Жалобу «по делу Рамбурга» разбирали корабельные мастера англичанин на русской службе Ричард Рамз и Гавриил Окунев. Рамз был против новшества, а Окунев поддержал новаторство своего друга и доказал преимущество нового, предложенного Рамбургом, способа спуска корабля. На испытаниях корабль показал хорошие ходовые качества и пробыл в строю флота 16 лет, что превосходило тогдашние нормы. За постройку «Азова» по французской системе И. Рамбург был награждён годовым окладом жалованья.

23 июня 1735 года Рамбург был произведён в «действительные корабельные мастера» майорского ранга с жалованьем 600 рублей. 2 февраля 1737 года назначен советником Интендантской экспедиции. В 1739 году по инициативе И. Рамбурга, в русском судостроении были введены, по французскому образцу, железные кницы (деталь, соединяющая бимсы со шпангоутами) вместо деревянных. После 1739 года был назначен советником экспедиции над верфями и строениями. 30 июня 1741 года был пожалован полковничьим рангом. До 1743 года Рамбург находился в Кронштадте, заведовал ремонтом судов и присутствовал в конторе над портом с жалованием 1000 рублей в год.

В 1744 году он был послан в Москву для исправления «маскарадного корабля», который с петровских времён хранился в большом ангаре при Сухаревской башне, использовался для учебных целей и по праздникам на маскарадах вывозился на специальной повозке.

12 октября 1747 года Рамбург заложил в Санкт-Петербургском адмиралтействе 66-пушечный корабль «Иоанн Златоуст второй». При составлении проекта корабля корабел изменил его размеры от общепринятых в то время, что вызвало недовольство начальства. Проект хотели забраковать, но Рамбург отстоял свои нововведения. Корабль был построен и 29 мая 1749 года спущен на воду, вошел в состав Балтийского флота и участвовал в Семилетней войне. По окончании постройки корабля Рамбург был командирован для описи корабельных лесов в Галицкую провинцию, а в 1750 году в Казанское адмиралтейство — для наблюдения за заготовкой леса и строительством судов. В 1754 году вернулся в Петербург и был назначен присутствовать в обер-сарваерской конторе.

5 мая 1757 года был пожалован бригадирским рангом. В 1758 году в семье Ивана Ранбурга родился сын Александр, впоследствии ставший генерал-майором.

В 1759 году Иван Степанович начал постройку 80-пушечного корабля «Кир Иоанн» (первоначально назывался «Фридрих-Рекс»), который был спущен на воду в 1762 году. 6 мая 1762 года Рамбург был пожалован в генерал-майоры, с Высочайшим повелением присутствовать в Адмиралтейств-Коллегии. 5 июня 1764 года он был назначен в генерал-казначеи при Адмиралтейств-коллегии. 30 декабря 1765 года уволен в отставку с производством в чин генерал-лейтенанта.

Умер в 1770 году (предположительно). Похоронен в Александро-Невской лавре, на Лазаревском кладбище.

Литература

• [dlib.rsl.ru/viewer/01002921701#?page=487 Рамбург Иван Степанович] // Русский биографический словарь / Изд. под наблюдением председателя Императорского Русского Исторического Общества А. А. Половцова. — СПб.: тип. Императорской академии наук, 1910. — Т. 15. — С. 488-489. — 560 с.
• Быховский И. А. [history-library.com/index.php?id1=3&category=voennaya-istoriya&author=bihovskiy-ia&book=1966&page=16 Рассказы о русских кораблестроителях]. — Л.: Судостроение, 1966. — С. 16-17. — 284 с. — 17 800 экз.

Отрывок, характеризующий Рамбург, Иван Степанович

Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.