Ручьи (исторический район)

Ручьи́ — исторический район на северо-востоке Санкт-Петербурга.

В нём расположена платформа Ручьи Октябрьской железной дороги на участке Санкт-Петербург — Приозерск.

Бывшая богатая немецкая колония, возникшая в начале XIX века на дороге из Петербурга в Мурино, в советские годы — крупный совхоз.

Название объясняется тем, что в районе протекает несколько небольших ручьёв, впадающих в реку Охту. На карте Петербургской губернии 1863 года эти ручьи обозначены как Муринский, Лесной, Избушечный, Брагичев и Горелый.

Территория включена в черту города в январе 1963 года.

Топонимия

По Ручьям названы Ручьёвская дорога (29 апреля 2009 года) и Ручьёвский путепровод (15 мая 2014).

Литература

• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Ленинграда. — 3-е изд., испр. и доп. — Л.: Лениздат, 1985. — С. 331. — 511 с.
• Горбачевич К. С., Хабло Е. П. Почему так названы? О происхождении названий улиц, площадей, островов, рек и мостов Санкт-Петербурга. — 4-е изд., перераб. — СПб.: Норинт, 1996. — С. 228. — 359 с. — ISBN 5-7711-0002-1.
• Глезеров С. Е. Ручьи // Лесной, Гражданка, Ручьи, Удельная... — М.: Центрполиграф, 2009. — С. 365—376. — 2000 экз. — ISBN 978-5-9524-4303-7.

Ссылки

• [maps.yandex.ru/map.xml?mapID=3&size=1&scale=4&mapX=6358080&mapY=6657620&act=5&mapWidth=8000&desc=Ручьи&descx=6357300&descy=6657440 Ручьи на карте Санкт-Петербурга]

Отрывок, характеризующий Ручьи (исторический район)

Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.