Ольгино (исторический район)

О́льгино — исторический район Санкт-Петербурга, примыкающий к историческому району Лахта с севера. Включён в черту города 17 января 1963 года. Входит в Приморский район Петербурга в составе внутригородского муниципального образования Лахта-Ольгино.

История

С 1845 года побережьем Финского залива от Лахты до Лисьего Носа владели графы Стенбок-Фермор. Последний владелец, граф Александр Стенбок-Фермор, получил Лахту в наследство ещё несовершеннолетним. Женившись на даме полусвета Ольге Ножиковой, он передал своей супруге, новой графине Стенбок-Фермор, часть Лахты по владение.

1905—1917

История дачного посёлка началась в 1905 году, когда Стенбок-Ферморы поделили земли вокруг Лахты на отдельные участки с намерением выгодно распродать их под дачи. 7 марта 1907 года петербургский гражданский губернатор А. Д. Зиновьев утвердил план поселка «Ольгино», названного так в честь небесной покровительницы владелицы земли, графини Стенбок-Фермор. Его площадь составила около 100 га. В декабре того же года было создано «Общество благоустройства Ольгина, Лахты и Бобыльской».

По проекту землемера С. В. Коржова, посёлок получил регулярную планировку. Заложенное посреди соснового бора дачное поселение предназначалось исключительно под малоэтажную жилую застройку, строительство промышленных и питейных заведений было запрещено.

Земля в новом дачном поселке стоила около 3 рублей за квадратную сажень (4,5 м²). К 1911 году здесь насчитывалось уже более 200 выстроенных дач, большей частью деревянных, и около 350 собственников земли. Среди жителей преобладали мелкие предприниматели и творческая интеллигенция.

Посёлок отличал высокий уровень благоустройства. В 1911 году правление «Общества благоустройства» построило железнодорожную платформу Ольгино, в 1912 году появилось уличное освещение — около 130 электрических фонарей; а вскоре в домах жителей стали устанавливать аппараты петербургской телефонной сети. Посёлок был обеспечен водой из артезианских скважин — «абиссинских колодцев».

На участках, пожертвованных владельцем имения, были возведены часовня Св. Ольги, сад Общества благоустройства с летним театром, рестораном, кегельбаном, тиром и пожарным депо, а также детская спортивная площадка с павильоном и гимнастическими снарядами. Жители бережно относились к природному окружению, дачи стояли среди сосен, а сам посёлок был зримым воплощением мечты петербуржцев о городе-саде. Многие дома строились по проектам выдающихся петербургских зодчих. Высокий уровень архитектуры задавали проживавшие в Ольгино архитекторы Л. П. Шишко, А. П. Вайтенс, Г. Е. Гинц. Наряду с дачниками в поселке росло число жителей, избравших Ольгино для постоянного проживания.

После Февральской революции, 2 апреля 1917 года ольгинцы избрали поселковую думу и управу, а 24 сентября первыми в губернии выбрали поселковое собрание.

31 октября 1917 года была основана Ольгинская школа (ныне № 440) — в 2014 году ей было присвоено имя основателя, геолога и географа, исследователя Дальнего востока и Арктики Павла Виттенбурга.

Советское время

С 1918 года Ольгино входило в подчинение Лахтинского волостного (позднее — поселкового) совета. В советское время административное подчинение поселка часто менялось, и Ольгино в разное время побывало в составе Сестрорецкого, Пригородного, Парголовского и вновь Сестрорецкого районов.

В 1919 году здесь проживало 681 человек, к 1 января 1935 года население посёлка увеличилось почти в 6 раз и достигло 3900 человек.

В 1922 году в Ольгине на углу Юнтоловской и Полевой улиц у верхней площадки террасы была обнаружена стоянка доисторического человека. Валентиной Виттенбург там были найдены кремневые орудия.

В 1930-е годы в старых ольгинских дачах были размещены дома для коллективного отдыха сотрудников Ленинградского Союза композиторов, Театра им. А. С. Пушкина, треста Хлопкопрома. Вплоть до своего включения в городскую черту в 1963 году Ольгино сохраняло значение популярного дачного пригорода.

Современность

В 1998 году Ольгино было включено в состав муниципального образования Лахта-Ольгино. Коттеджный посёлок в целом сохранил свою историческую планировку и очарование старого петербургского дачного пригорода.

В 2013 году стал широко известен в связи с расположенной здесь так называемой «фабрики троллей».

Известные жители

С поселком связаны имена деятелей российской культуры:

• художников — Альберта Бенуа, Исаака Бродского, Михаила Матюшина, Анны Остроумовой-Лебедевой, И. Е. Никифорова;
• архитекторов — Андррея Вайтенса, Георгия Гинца, Сергея Гингера, В. И. Шене, Л. П. Шишко;
• композиторов — Андрея Петрова, Исаака Дунаевского, Василия Соловьёва-Седого, Ореста Евлахова, Иоганна Адмони, пианиста Павла Серебрякова;
• писателей — Владимира Зазубрина, Татьяны Щепкиной-Куперник, Даниила Хармса, Михаила Зощенко, Бориса Рацера и Владимира Константинова. На даче по адресу Лесная улица, 23 проживал Корней Чуковский. Здесь он закончил сказку «Тараканище».
• поэтов — Анны Ахматовой, Александра Блока, Владимира Маяковского, Игоря Северянина;
• балерины Галины Улановой, актёра Ваграма Папазяна, певицы Эдиты Пьехи, теннисиста Евгения Кудрявцева;
• геологов Павла Виттенбурга и Константина Воллосовича, физиков А. А. Фогеля и Ореста Хвольсона, математика Андрея Киселева, медика Виктора Шевкуненко, садоводов — П. К. Лобанова, И. Л. Заливского.

Достопримечательности

• Памятник археологии эпохи позднего неолита и раннего металла «Лахтинская стоянка», одно из древнейших поселений в районе Санкт-Петербурга, существовавшее 3-4 тыс. лет тому назад (пересечение Полевой, Юнтоловской и Граничной улиц).
• Дом управляющего Лахтинским имением Г. Ф. Корженевского; арх. Л. П. Шишко, ок. 1910 (Вокзальная ул., 3).
• Дом актера В. К. Папазяна, 1930-е (Вокзальная улица, 7).
• Дача художника И. Е. Никифорова; проект владельца, 1908 (Вокзальная улица, 11).
• Дача генерала Тырсина; арх. неизвестен, 1910-е (Крестовая, ныне Советская улица, 2).
• Дача служащего Приморской ж. д. Н. Н. Кишинского; арх. неизвестен, 1910-е (Крестовая, ныне Советская улица улица, 36).
• Дача А. Г. Штейдинга (Константиновых); арх. неизвестен, 1910-е (Графский, ныне Пролетарский проезд, 8).
• Дом инженера Г.Ф. Вольдта; проект владельца, 1916 (Хвойная улица, 16).
• Дом архитектора А. П. Вайтенса; проект владельца, ок. 1910 (Лесная улица, 21).
• Дом архитектора А. П. Вайтенса; проект владельца, 1908 (Лесная улица, 23).
• Дом архитектора Г. Е. Гинца; проект владельца. 1910-е (Полевая улица, 15).
• Дом садовода П. К. Лобанова; арх. неизвестен, 1910-е (Надеждинская улица, ныне ул. Коммунаров, 8).
• Дом Ф. И. Тржециак (Фогелей); арх. неизвестен, 1910-е (Рядовая улица, 12).
• Дача Г. В. Шалька ("Дача Дунаевского"), арх. В. И. Шене, 1910-е (Рядовая улица, 24).
• Дача инженера И. К. Русвурма (Белая школа); проект владельца, 1914 (Юнтоловская улица, 17).
• Дача П. Т. Дрожжина; арх. неизвестен, 1910-е — воссоздана после пожара в 1990-е годы (Юнтоловская улица, 18).
• Ольгинская школа № 440 имени П. В. Виттенбурга; арх. А. Афонченко, 1951 (Хвойная улица, 35).
• Памятный знак «100 лет Ольгино»; художник по металлу В. А. Кондуров, 2007 (у дома № 2 по Конно-лахтинскому проезду).

См. также

• Лахта (исторический район)
• Лахта-Ольгино

Литература

• Богданов И. А. Лахта. Ольгино. Лисий Нос. - СПб.: Остров, 2005. - 248 с., ил. ISBN 5-94500-035-3
• Виттенбург Е.П. Павел Виттенбург: геолог, полярник, узник ГУЛАГа (воспоминания дочери). - СПб.: Нестор-История, 2003. - 432 с., ил. - ISBN 5-98187-002-8
• Лахта. Ольгино. Перекличка эпох: фотоальбом / Муниципальный совет МО Лахта-Ольгино; сост. Н.В. Михайлов, А.Б. Филиппов. - СПб., 2012. - 156 с.: цв. ил.
• Михайлов Н. Так начиналось Ольгино: Плод страстной любви и скандального брака // Санкт-Петербургские ведомости. 2007. 13 июля. old.spbvedomosti.ru/article.htm?id=10243597@SV_Articles
• Михайлов Н.В. Лахта: пять веков истории. 1500-2000: Исторический очерк, документы, воспоминания, каталог открыток. - Изд. 2-е, испр. и доп. - СПб.: Европейский Дом, 2013. - 432 с., ил. - ISBN 978-5-9015-0304-2
• Ольгино: Старинный дачный посёлок под боком у мегаполиса // Квартальный надзиратель: Специальные тематические страницы журнала спб.собака.ru. 2012. № 4 (109). Апрель. kn.sobaka.ru/n109/index.html

Отрывок, характеризующий Ольгино (исторический район)

«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.