Адальберт Пражский

Адальберт Пражский Adalbert Pražský<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Св. Адальберт на картине XV в.</td></tr>
Архиепископ Пражский
982 — 996
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Детмар Пражский
Преемник:	Страхквас
Имя при рождении:	Войтех
Рождение:	955(0955) Либице-над-Цидлиноу
Смерть:	997(0997) Приморск или Балтийск

Адальберт Пражский (лат.  Adalbertus Pragensis, он же Войтех или Войцех (чеш. Vojtěch, польск. Wojciech); 955, Либице-над-Цидлиноу, Чехия — 23 апреля 997, Пруссия, ныне Калининградская область, Россия) — епископ Праги (982—989, 993), католический святой. Особо почитаем в Богемии, Польше и Венгрии. Ему приписывается авторство старейших известных чешских и польских духовных песен — «Господи, помилуй ны!» и «Богородицы» (Bogurodzica).

Биография

Юность

По происхождению Войтех принадлежал к могущественному чешскому княжескому роду Славниковичей. Его отец, князь Славник, был независимым правителем Зличанского княжества, богатым и, по утверждению хрониста Козьмы Пражского, счастливым человеком. У Войтеха было шесть братьев, один из которых, Радим (он же Гауденций), тоже стал известным религиозным деятелем и первым епископом Польши. Семья Войтеха жила в городе Либице над Цидлиною. Славниковичи были конкурентами Пржемысловичам в Богемии, и феодальная усобица между двумя княжескими домами обострилась как раз при жизни Войтеха.

В 970—973 годах Войтех поехал учиться в Магдебург. Его духовным наставником был Адальберт Магдебургский, который и дал ему при миропомазании имя своего небесного покровителя. Получив прекрасное образование в соборной школе Магдебурга и в школе монастыря св. Морица у знаменитого Оттериха, Адальберт-Войтех вскоре стал известен во всей Европе.

Религиозная деятельность

В 981 году после смерти обоих наставников Адальберт вернулся в Прагу. В 982 году, после смерти Титмара, против желания он был избран пражским епископом и в 983 году посвящён в сан. Жил добровольно в бедности, отличался благотворительностью, ревностным служением церкви и необычайной строгостью. Однако уже в 989 году он сам сложил с себя сан епископа, после чего поселился отшельником в бенедиктинском монастыре св. Алексия в Риме.

Спустя четыре года, в 993 году, вопреки желанию пражского князя Болеслава II, Адальберт вернулся в Прагу с благословения Рима в качестве епископа. Через год он основал в пражском предместье Бржевнов первый в Чехии мужской монастырь. Его заслугой было создание в Чехии монашеских орденов, которые закладывали первые монастыри по всему королевству.

Адальберт также активно боролся с языческими верованиями, которые все ещё были сильны в Чехии. Эта деятельность отнимала у него много сил, а осознание своей высокой ответственности за поведение чешского народа делало епископство тяжелым долгом. Примерно через год, встретившись со Страхквасом — родным братом князя Болеслава, избравшим духовную стезю и имевшим довольно высокий церковный сан, Адальберт предлагал ему свой епископский посох. Он объяснял, что не чувствует себя способным отвратить народ от идолопоклонства, полигамии, кровосмесительных союзов. По его мнению, человеку из рода Пржемысловичей управление своевольной паствой удалось бы значительно лучше.

Страхквас отверг предложение Адальберта, на что тот ответил, что в будущем Страхквасу все же придётся принять этот сан, но при значительно худших условиях.

В 995 году феодальная усобица Славниковичей и Пржемысловичей приняла столь острые формы, что по приказанию Болеслава II было совершено нападение на Либице, защитники которой не смогли противостоять штурму. Четверо братьев Адальберта-Войтеха были убиты комитами из рода Вршовцев, который был предан Адальбертом проклятию за содеянное. Зличанское княжество было присоединено к владениям Пржемысловичей.

После трагедии Адальберт уже не мог оставаться в Праге и вторично удалился в Рим, где сблизился с Оттоном III. В 996 году майнцский архиепископ Виллигиз потребовал, чтобы Адальберт вернулся к чехам. Папа Иоанн XV поддержал эту мысль, но разрешил Адальберту в случае непокорности чехов уехать к язычникам. Поскольку чехи отказались принять его, Адальберт навсегда покинул свою родину. Его преемником, как он и предсказывал, был назначен Страхквас. Однако последнему не удалось вступить в епископские полномочия, так как непосредственно во время посвящения в сан его постигла внезапная смерть.

Миссия и гибель в Пруссии

После краткой миссии в Венгрии Адальберт поселился в Польше, любезно принятый великим князем Болеславом Храбрым, и весною 997 года отправился со своим братом Гауденцием (Радимом) и другом Бенедиктом проповедовать христианство среди пруссов.

23 апреля 997 года он встретил свою смерть от рук прусских язычников неподалеку от нынешнего Калининграда. Вскоре после гибели епископа его останки были выкуплены Болеславом Храбрым, причем вес выплаченного золота равнялся весу мощей великомученика, и положены в соборе в Гнезно. Уже спустя два года после своей смерти Войтех был канонизирован папой Сильвестром II. Канонизация была приурочена к основанию в Гнезно первого польского архиепископства.

По одной версии мощи св. Войтеха остались в соборе в Гнезно, по другой — они были в 1039 году, во время военного похода в Польшу чешского князя Бржетислава I, торжественно перенесены в Прагу и уложены в ротонде св. Вита в Пражском граде. Позже были перенесены князем Спитигневом II в построенную на этом месте базилику, освященную именем святых Вита, Вацлава и Войтеха. И, наконец, мощи были уложены в кафедральном соборе в Пражском граде.

Память о св. Адальберте

В 1997 году в тысячелетнюю годовщину мученичества св. Адальберта прошли юбилейные торжества в Чехии, Польше, России и других странах. К этой годовщине был приурочен визит папы Иоанна Павла II в Чешскую республику. В Калининградской области на предположительном месте мученичества св. Адальберта в 10 километрах от Балтийска был установлен крест.

Память св. Адальберта в Католической церкви — 23 апреля.

Самые известные биографы св. Адальберта, написавшие первые версии его жития:

• Иоанн Канапариус (999);
• Бруно Кверфуртский в (1001—1004).

См. также

• Пржемысловичи
• Славниковичи
• Вршовцы

Ссылки

• Козьма Пражский. Чешская хроника. — М., 1962.
• Титмар Мерзебургский. Хроника. В 8 кн. / Пер. с лат. И. В. Дьяконова. — М.: «SPSL»-«Русская панорама», 2005.
• [www.klgd.ru/ru/city/750/gubin/adalbert.php Житие св. Адальберта на официальном сайте мэрии г. Калининград]

Отрывок, характеризующий Адальберт Пражский

«Тем лучше! посмотрю вблизи», подумал он.
Он поехал почти по передней линии. Несколько всадников скакали по направлению к нему. Это были наши лейб уланы, которые расстроенными рядами возвращались из атаки. Ростов миновал их, заметил невольно одного из них в крови и поскакал дальше.
«Мне до этого дела нет!» подумал он. Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него. Ростов пустил лошадь во весь скок, для того чтоб уехать с дороги от этих кавалеристов, и он бы уехал от них, ежели бы они шли всё тем же аллюром, но они всё прибавляли хода, так что некоторые лошади уже скакали. Ростову всё слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия и виднее становились их лошади, фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу.
Кавалергарды скакали, но еще удерживая лошадей. Ростов уже видел их лица и услышал команду: «марш, марш!» произнесенную офицером, выпустившим во весь мах свою кровную лошадь. Ростов, опасаясь быть раздавленным или завлеченным в атаку на французов, скакал вдоль фронта, что было мочи у его лошади, и всё таки не успел миновать их.
Крайний кавалергард, огромный ростом рябой мужчина, злобно нахмурился, увидав перед собой Ростова, с которым он неминуемо должен был столкнуться. Этот кавалергард непременно сбил бы с ног Ростова с его Бедуином (Ростов сам себе казался таким маленьким и слабеньким в сравнении с этими громадными людьми и лошадьми), ежели бы он не догадался взмахнуть нагайкой в глаза кавалергардовой лошади. Вороная, тяжелая, пятивершковая лошадь шарахнулась, приложив уши; но рябой кавалергард всадил ей с размаху в бока огромные шпоры, и лошадь, взмахнув хвостом и вытянув шею, понеслась еще быстрее. Едва кавалергарды миновали Ростова, как он услыхал их крик: «Ура!» и оглянувшись увидал, что передние ряды их смешивались с чужими, вероятно французскими, кавалеристами в красных эполетах. Дальше нельзя было ничего видеть, потому что тотчас же после этого откуда то стали стрелять пушки, и всё застлалось дымом.
В ту минуту как кавалергарды, миновав его, скрылись в дыму, Ростов колебался, скакать ли ему за ними или ехать туда, куда ему нужно было. Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев людей, из всех этих блестящих, на тысячных лошадях, богачей юношей, офицеров и юнкеров, проскакавших мимо его, после атаки осталось только осьмнадцать человек.
«Что мне завидовать, мое не уйдет, и я сейчас, может быть, увижу государя!» подумал Ростов и поскакал дальше.
Поровнявшись с гвардейской пехотой, он заметил, что чрез нее и около нее летали ядры, не столько потому, что он слышал звук ядер, сколько потому, что на лицах солдат он увидал беспокойство и на лицах офицеров – неестественную, воинственную торжественность.
Проезжая позади одной из линий пехотных гвардейских полков, он услыхал голос, назвавший его по имени.
– Ростов!
– Что? – откликнулся он, не узнавая Бориса.
– Каково? в первую линию попали! Наш полк в атаку ходил! – сказал Борис, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у молодых людей, в первый раз побывавших в огне.
Ростов остановился.
– Вот как! – сказал он. – Ну что?
– Отбили! – оживленно сказал Борис, сделавшийся болтливым. – Ты можешь себе представить?
И Борис стал рассказывать, каким образом гвардия, ставши на место и увидав перед собой войска, приняла их за австрийцев и вдруг по ядрам, пущенным из этих войск, узнала, что она в первой линии, и неожиданно должна была вступить в дело. Ростов, не дослушав Бориса, тронул свою лошадь.
– Ты куда? – спросил Борис.
– К его величеству с поручением.
– Вот он! – сказал Борис, которому послышалось, что Ростову нужно было его высочество, вместо его величества.
И он указал ему на великого князя, который в ста шагах от них, в каске и в кавалергардском колете, с своими поднятыми плечами и нахмуренными бровями, что то кричал австрийскому белому и бледному офицеру.
– Да ведь это великий князь, а мне к главнокомандующему или к государю, – сказал Ростов и тронул было лошадь.
– Граф, граф! – кричал Берг, такой же оживленный, как и Борис, подбегая с другой стороны, – граф, я в правую руку ранен (говорил он, показывая кисть руки, окровавленную, обвязанную носовым платком) и остался во фронте. Граф, держу шпагу в левой руке: в нашей породе фон Бергов, граф, все были рыцари.
Берг еще что то говорил, но Ростов, не дослушав его, уже поехал дальше.
Проехав гвардию и пустой промежуток, Ростов, для того чтобы не попасть опять в первую линию, как он попал под атаку кавалергардов, поехал по линии резервов, далеко объезжая то место, где слышалась самая жаркая стрельба и канонада. Вдруг впереди себя и позади наших войск, в таком месте, где он никак не мог предполагать неприятеля, он услыхал близкую ружейную стрельбу.
«Что это может быть? – подумал Ростов. – Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, – подумал Ростов, и ужас страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. – Что бы это ни было, однако, – подумал он, – теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
Дурное предчувствие, нашедшее вдруг на Ростова, подтверждалось всё более и более, чем дальше он въезжал в занятое толпами разнородных войск пространство, находящееся за деревнею Працом.
– Что такое? Что такое? По ком стреляют? Кто стреляет? – спрашивал Ростов, ровняясь с русскими и австрийскими солдатами, бежавшими перемешанными толпами наперерез его дороги.
– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.