Седьмой сын

Седьмой сын
Seventh Son
Жанр	фэнтези приключения
Режиссёр	Сергей Бодров-ст.
Продюсер	Бэзил Иваник Томас Тулл Лайонел Уигрэм
Автор сценария	Роман: Джозеф Дилейни Сюжет: Мэтт Гринберг Сценарий: Чарльз Ливитт Стивен Найт
В главных ролях	Джефф Бриджес Бен Барнс Джулианна Мур
Оператор	Ньютон Томас Сигел
Композитор	Марко Белтрами
Кинокомпания	Universal Pictures Legendary Pictures
Длительность	102 мин.
Бюджет	95 млн $
Сборы	114 178 613 $
Страна	США США Великобритания Великобритания Канада Канада КНР КНР
Язык	английский
Год	2014
Выход фильма «Седьмой сын» (оригинальное название — Seventh Son)

К:Фильмы 2014 года

«Седьмо́й сын» (англ. Seventh Son) — фэнтезийный фильм режиссёра Сергея Бодрова-старшего по мотивам романа Джозефа Дилейни «Ученик Ведьмака» — первого из серии «The Wardstone Chronicles». В главных ролях — Бен Барнс, Джефф Бриджес и Джулианна Мур. Мировая премьера во Франции состоялась 17 декабря 2014 года, в России — 1 января 2015. В России фильм за два дня проката собрал 148 млн рублей.

По словам Джеффа Бриджеса, исполнившего в фильме роль ведьмака, у картины две ключевые мысли: «линия, разделяющая добро и зло, проходит внутри нас», именно поэтому «бороться со злом так трудно: никто не отрежет от себя часть собственного сердца и души».

Сюжет

Пролог

В прологе рыцарь по имени Грегори заключает в подземой темнице на горе некое Зло. Проходят годы, наступает Кровавая Луна и Зло, обретя силу, вырывается из темницы в виде дракона.

Тем временем, звон колокола извещает молодого ученика ведьмака Уильяма Брэдли (Кит Харингтон) о наличии проблемы, требующей участия его учителя Грегори (Джефф Бриджес). Тот сначала разбирается с обидчиком в таверне, избивая его пивной кружкой, а затем проводит сеанс экзорцизма в церкви, изгоняя из девочки демона, который оказывется могущественной ведьмой Малкин, в прошлом возлюбленной Грегори (Джулианна Мур). Это её он пытался заточить навеки в темнице. Борцам с силами тьмы не удаётся убить Малкин. Когда Грегори заключает её в железную клетку, она утягивает в неё Брэдли и убивает его. Когда же он пытается её сжечь, Верховная ведьма вырывается из темницы и улетает в заброшенный храм в горах. Грегори приходится искать себе нового ученика.

Седьмой сын

Собрав своих последователей, Малкин готовится обрушить свой страшный гнев на ничего не подозревающий мир. Только одно стоит на её пути: мастер Грегори.

На смертельной встрече старик сталкивается лицом к лицу со злом, которое, как он всегда боялся, когда-нибудь вернётся. Теперь у него есть время только до следующего полнолуния, чтобы сделать то, на что обычно уходят годы: обучить нового ученика - Тома Уорда (Бен Барнс) — сражаться с тёмной магией, отличной от любой другой. Единственная надежда человечества заключается в седьмом сыне седьмого сына.

В ролях

• Бен Барнс — Том Уорд
• Алисия Викандер — Элис
• Джефф Бриджес — Мастер Грегори
• Джулианна Мур — Госпожа Малкин
• Кит Харингтон — Уильям Брэдли
• Джимон Хонсу — Раду
• Джейсон Скотт Ли — Ураг
• Оливия Уильямс — мать Тома
• Антье Трауэ — Лиззи, сестра Малкин
• Джон ДеСантис — "Клык"

Съёмки

Съёмки начались 19 марта 2012 года и проходили в Ванкувере и Лос-Анджелесе.

На роль Тома Уорда рассматривались Алекс Петтифер, Шайло Фернандес, Сэм Клафлин, Калеб Лэндри Джонс и Джеймс Фрешвилл. Претендентками на роль Элис были Дженнифер Лоуренс, Дианна Агрон, Имоджен Путс и Фелисити Джонс.

Некоторые подробности съемок рассказал газете «Известия» сам режиссёр. Например, Джефф Бриджес настоял на том, чтобы у него в фильме был выпирающий зуб (из-за чего он шепелявил так, что некоторые сцены пришлось переозвучивать), а Джулианна Мур хотела умереть красивой.

Сборы в прокате

Фильм провалился в прокате, не окупив расходы на его создание и продвижение.

Ссылки

• [www.seventhsonmovie.com enthsonmovie.com] (англ.) — официальный сайт фильма «Седьмой сын»

Отрывок, характеризующий Седьмой сын

Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.