Смидович, Пётр Гермогенович

Пётр Гермогенович Смидович
Партийный и государственный деятель СССР
Место рождения:	Рогачёв, ныне Гомельской области, Российская империя
Награды и премии:

Пётр Гермогенович Смидович (7 (19) мая 1874, Рогачёв, ныне Гомельской области — 16 апреля 1935, Москва) — советский партийный и государственный деятель.

Биография

Родился в дворянской семье герба Сухекомнаты. Учился в Московском университете, исключён в 1894 году за участие в нелегальной студенческой деятельности и выслан в Тулу.
С 1895 года, находясь за границей, обучался в Высшей электротехнической школе в Париже. Работал на бельгийских заводах и состоял в Бельгийской рабочей партии.
С 1898 года вёл революционную работу в Петербурге. Состоял в Коммунистической партии с 1898 года.
В 1900 году за свою революционную деятельность был арестован и выслан из страны.
С 1902 года Смидович являлся агентом «Искры», а с 1903 года был соорганизатором подпольной типографии «Искры» в г. Умань.
В 1903—1905 годах состоял в комитетах РСДРП (Среднеуральском, Северном, Бакинском и Тульском).
В 1905 году участвовал в Декабрьском вооружённом восстании в Москве.
В 1906—1908 годах состоял в Московском окружном и городском комитете РСДРП.
Был арестован в 1908 году и отправлен в ссылку в Вологодскую губернию.
С 1910 года занимался партийной работой в Калуге и в Москве.

После революции в феврале 1917 года был членом Московского комитета РСДРП(б), также состоял в Президиуме Исполкома Моссовета.
Был делегатом 7-й (Апрельской) конференции и VI съезда РСДРП(б). Во время Октябрьской революции 1917 года был членом Московского Военно-Революционного комитета, членом президиума ВЦИК и ВСНХ.

С 1918 года председатель Моссовета, с 1919 года — председатель Московского губернского совнархоза.
В 1920 году участвовал в советской делегации на мирных переговорах с Польшей.
В 1921 году участвовал в ликвидации Антоновского и Кронштадтского мятежа.
30 декабря 1922 года открыл I Всесоюзный Съезд Советов, был избран в его президиум.
С 1922 года — член Антирелигиозной комиссии при ЦК ВКП(б) и глава Секретариата по делам культов, с 1929 г. председатель Постоянной комиссии по вопросам культов при Президиуме ВЦИК.
С 1924 года был председателем Государственного комитета по земельному устройству еврейских трудящихся (КомЗЕТ) при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР.

Член ВЦИК, президиума ВЦИК и ЦИК СССР. С 1924 года до смерти в 1935 году — председатель Комитета содействия народностям северных окраин (Комитет Севера) при ЦИК СССР, созданного постановлением Президиума ВЦИК от 20 июня 1924 года. В задачи комитета входило «содействие планомерному устроению малых народностей Севера в хозяйственно-экономическом, административно-судебном и культурно-санитарном отношении». С 1927 года возглавлял Центральное бюро краеведения.
На посту председателя Комитета Севера принял активное участие в создании Ненецкого национального округа.

C 20 августа 1933 года возглавлял Комитет по заповедникам при Президиуме ВЦИК, в качестве члена Президиума ВЦИК.

Делегат VIII, X—XVII съездов партии. Член Центральной контрольной комиссии РКП(б) (1921—1922).

Пётр Гермогенович Смидович скончался в Москве 16 апреля 1935 года, урна с прахом захоронена на Красной площади у Кремлёвской стены.

Семья

Жена — Софья Николаевна Смидович (Черносвитова-Луначарская, 08.03.1872 — 26.11.1934) — революционерка-большевичка, вдова Платона Васильевича Луначарского, известного киевского врача, родного брата А. В. Луначарского. В 1922—1924 годах — заведующий Отделом по работе среди женщин ЦК РКП(б), заместитель председателя Общества старых большевиков. Похоронена в колумбарии бывшего здания Донского крематория в Москве
Сын — Глеб. Внук — Пётр — советский, российский актёр театра и кино.

Пётр Гермогенович Смидович — троюродный брат писателя В. В. Вересаева и дальний родственник Натальи Фёдоровны Васильевой — матери генерал-лейтенанта В. Е. Васильева.

Награды и память

Награждён орденом Ленина.

Его именем названы: заповедник в Мордовии, пароход, колхоз, тепловая электростанция в Москве, Институт народов Севера ЦИК СССР, улицы в нескольких городах, в 1934 году — посёлок Смидович и Смидовичский район Еврейской автономной области. Село Берёзовка в Раздольненском районе Крыма до 1945 года называлось Смидович.

См. также

• Смидович — с 1934 г. название посёлка в Еврейской автономной области.
• Улица Смидовича (Нарьян-Мар)
• Улица Смидовича (Шахты)

Литература

• Большая Советская Энциклопедия, статья «Смидович Пётр Гермогенович»
• Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд. (см. Справочный том, ч. 2, с. 473);
• Аренштейн А., Ранним московским утром, М., 1967; Герои Октября, М., 1967.
• [tmn13.ucoz.ru/publ/8-1-0-104 Краткий курс жизни первого руководителя заповедника — П. Г. Смидовича]
• Аманжолова Д. А. «Горячо живу и чувствую…» Пётр Гермогенович Смидович (1874—1935). Опыт исторического портрета. М., 1998.

Отрывок, характеризующий Смидович, Пётр Гермогенович

Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.