Стрыйковский, Юлиан

Юлиан Стрыйковский

Юлиан Стрыйковский (польск. Julian Stryjkowski), урожденный Песах Старк (27 апреля 1905, Стрый, Королевство Галиции и Лодомерии, Австро-Венгрия — 8 августа 1996, Варшава) — польский писатель, журналист.

Биография

Родился в семье хасидов. Был членом Ха-шомер ха-цаир. Окончил факультет польского языка и литературы Львовского университета, в 1932 году начал преподавать польский язык в гимназии Плоцка. В 1934 году вступил в Коммунистическую партию Западной Украины, в 1935 году был арестован, помещен в тюрьму. В следующем году освобожден, переехал в Варшаву. Служил библиотекарем, писал для газет, переводил роман Селина «Смерть в кредит» (опубл. 1937).

После оборонительной войны оказался беженцем во Львове, работал в пропагандистской польской газете «Червоны штандар». С приходом гитлеровцев бежал в Куйбышев, пытался примкнуть к армии Андерса. Попытка не удалась, он уехал в Узбекистан, работал на заводе. По настоянию Ванды Василевской был вызван в Москву, работал в коммунистической польской газете Свободная Польша. Взял псевдоним (по месту рождения), ставший после войны его официальным именем. Вернулся в Польшу в 1946 году. Возглавил Катовицкое отделение Польского агентства по печати. В 1949—1952 годах руководил Римским бюро агентства. За публикацию антикапиталистического романа о нищей итальянской деревне был выдворен из Италии, но получил государственную награду в Польше. Вернувшись в Варшаву, до 1978 работал редактором в отделе прозы журнала Творчество. В 1966 вышел из рядов ПОРП в знак протеста против изгнания из партии Л.Колаковского и других «несогласных». В том же году его роман Аустерия был опубликован в Мюнхене, где признан лучшей книгой года. В семидесятые годы выступал с критикой коммунистического режима в Польше, подписал протестное Письмо 59-ти, сблизился с движением Солидарность, в 1989 стал членом оппозиционного Товарищества польских писателей.

Творчество

Автобиографические романы Голоса в темноте, Эхо, Аустерия и Сон Азраила образуют тетралогию, посвященную уходящей жизни восточноевропейских еврейских местечек на рубеже XIX—XX вв. Романы Черная роза и Великий страх передают атмосферу послевоенной Польши, адаптирующейся к коммунистическому режиму. Стрыйковскому также принадлежат несколько исторических романов, в том числе — на библейском материале.

Кроме Селина, перевел повесть Л.Леонова Взятие Великошумска (опубл. 1948).

Произведения

• Bieg do Fragalà (1951, роман)
• Głosy w ciemności (1956, роман)
• Pożegnanie z Italią (1954, рассказы и эссе)
• Imię własne (1961, рассказы)
• Czarna róża (1962, роман)
• Sodoma (1963, драма)
• Austeria (1966, роман, экранизирован Е.Кавалеровичем в 1982, Золотой лев Польского кинофестиваля)
• Na wierzbach… nasze skrzypce (1974, рассказы)
• Sen Azrila (1975, роман)
• Przybysz z Narbony (1978, роман)
• Wielki strach (1980, автобиографический роман, издан в Лондоне; первое открытое издание в Польше — 1990)
• Tommaso del Cavaliere (1982, роман)
• Odpowiedź (1982, повесть)
• Martwa fala (1983, рассказы)
• Król Dawid żyje! (1984, роман)
• Syriusz (1984, рассказы)
• Juda Makabi (1986, роман)
• Echo (1988, роман)
• Sarna albo Rozmowa Szatana z chłopcem, aniołem i Lucyferem (1992, повесть)
• Milczenie (1993, рассказы)

Признание

Государственная премия ПНР 1-й степени (1952), Премия имени Станислава Винценца (1986), Премия Польского ПЕН-клуба имени Яна Парандовского (1993), ряд зарубежных премий.

Издания на русском языке

• Пришелец из Нарбонны. Симферополь: Текст-Принт, 1993.
• Аустерия/ Пер. Ксении Старосельской. М., Текст, 2010.

Литература

• Szewc P. Le Salut était à l’Est: entretiens avec Julian Stryjkowski. Montricher: Les éditions Noir sur blanc, 1992
• Kot W. Julian Stryjkowski. Poznan: Dom Wydawniczy «Rebis», 1997
• Pacławski J. Powieści i eseje Juliana Stryjkowskiego. Kielce: Wyższa Szkoła Pedagogiczna im. Jana Kochanowskiego, 1999
• Zanthier A. von. Julian Stryjkowski und Edgar Hilsenrath: zur Identität jüdischer Schriftsteller nach 1945. Essen: Blaue Eule, 2000
• Krzysztof Szatrawski: «Odkrywałem ślad po śladzie utracony…» : ideowe uwarunkowania twórczości Juliana Stryjkowskiego. Wydawnictwo UWM, Olsztyn 2010, ISBN 978-83-7299-670-1.

Ссылки

• [www.culture.pl/pl/culture/artykuly/os_stryjkowski_julian Биография и творчество]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Стрыйковский, Юлиан

Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.