Сухоребров, Никита Захарович

Никита Захарович Сухоребров
Дата рождения	25 марта 1901(1901-03-25)
Место рождения	село Александрополь Хорошевская волость Павлоградский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя
Дата смерти	12 июня 1957(1957-06-12) (56 лет)
Место смерти	Ленинград, СССР
Принадлежность	РСФСР РСФСР СССР СССР
Род войск	Сухопутные войска
Годы службы	1919—1921 1922—1957
Звание
Командовал	32-я стрелковая бригада 54-я стрелковая бригада 29-я гвардейская стрелковая дивизия 56-я стрелковая дивизия 325-я стрелковая дивизия Военная комендатура города Ленинграда
Сражения/войны	Гражданская война в России; Великая Отечественная война
Награды и премии

Никита Захарович Сухоребров (25 марта 1901, село Александрополь, Екатеринославская губерния, Российская империя — 12 июня 1957, Ленинград, СССР) — советский военачальник, генерал-майор (29.07.1944)

Биография

Гражданская война

В декабре 1919 года добровольно вступил в отряд местного формирования под командой С.Ф. Склярова. После короткого обучения военному делу с группой бойцов был направлен в отряд по борьбе с бандитизмом при Павлоградской уездной ЧК. Участвовал с ним в ликвидации бандформирований Махно, Маруси, Бровы и других в Павлоградском уезде. В октябре 1921 года отряд был расформирован, личный состав направлен в части губернской милиции, а Сухоребров уволен в запас по болезни и убыл на родину.

Межвоенный период

В сентябре 1922 года был призван в РККА и зачислен в 8-й Таманский кавалерийский полк 2-й Ставропольской кавалерийской дивизии им. М. Ф. Блинова, где проходил службу красноармейцем и библиотекарем полка, врид политрука команды связи.

В августе 1924 года командирован на учебу в окружную военно-политическую школу в город Ростов-на-Дону. В 1925 году вступил в ВКП(б). В августе — сентябре 1926 года будучи курсантом принимал участие в борьбе с бандитизмом в Дагестане. В октябре 1926 года окончил обучение и был направлен политруком хозяйственной роты 39-го стрелкового полка 13-й стрелковой дивизии, с мая 1927 года временно командовал этой ротой.

С января 1928 года служил политруком эскадрона в кавалерийских полках 12-й кавалерийской дивизии. С ноября 1931 года был командиром и политруком эскадрона, затем начальником полковой школы 69-го кавалерийского полка. С ноября 1933 по май 1934 года — слушатель кавалерийских КУКС РККА в городе Новочеркасск. С июня по сентябрь 1935 года временно исполнял должность начальника штаба кавалерийского полка 12-й кд, затем вновь командовал полковой школой.

В апреле 1936 года — назначен помощником командира 37-го кавалерийского полка 7-й кавалерийской дивизии БВО

С февраля по декабрь 1937 года проходил переподготовку на курсах усовершенствования при Военно-хозяйственной академии РККА им. В. М. Молотова. В сентябре 1938 года был назначен командиром 42-го горно-кавалерийского полка 19-й горно-кавалерийской дивизии в городе Самарканд. С марта 1941 года исполнял должность начальника штаба 24-й танковой дивизии 10-го механизированного корпуса ЛВО в городе Пушкин.

Великая Отечественная война

В начале войны дивизия с июля 1941 года в составе Лужской оперативной группы войск Северного (с августа 1941 г. — Ленинградского) фронта вела боевые действия на лужском оборонительном рубеже. 12 сентября в районе населенного пункта Вырица Ленинградской области подполковник Сухоребров был ранен и эвакуирован в госпиталь. В конце марта 1942 года после излечения он получил назначение на должность командира 32-й отдельной стрелковой бригады, входившей в состав 4-го гвардейского стрелкового корпуса 54-й армии Ленинградского фронта. Бригада участвовала в Синявинской наступательной операции 1942 года. После завершения операции она была выведена в резерв Ставки ВГК.

В марте 1943 года направлен на Северо-Западный фронт, где 11 марта назначен командиром 144-й отдельной стрелковой бригады, входившей в состав 12-го гвардейского стрелкового корпуса 34-й армии. Участвовал с ней в боях против старорусской группировки противника, за что был награждён орденом Отечественной войны I степени

С 17 по 30 сентября 1943 года исполнял должность заместителя командира 370-й стрелковой дивизии. С октября вступил в командование 54-й отдельной стрелковой бригадой, входившей в 44-й стрелковый корпус 22-й армии 2-го Прибалтийского фронта. В её составе принимал участие в Ленинградско-Новгородской наступательной операции, в освобождении Ленинградской и Калининской областей, за что был награждён орденом Суворова III степени

9 мая 1944 года полковник Сухоребров назначен командиром 325-й стрелковой дивизии, сформированной на базе 23-й и 54-й отдельных стрелковых бригад. В июле её части отличились в Режицко-Двинской наступательной операции. Приказом ВГК от 9 августа 1944 года за отличия в боях за овладение городами Даугавпилс и Резекне дивизии было присвоено наименование «Двинская», а комдиву Сухореброву вручен орден Красного Знамени и присвоено воинское звание генерал-майор.

В августе дивизия в ходе Мадонской наступательной операции вела бои в направлении на Крустпилс. 8 августа она совместно с другими частями 22-й армии освободила город, а 10 августа форсировала реку Айвиексте и захватила плацдарм. 31 августа дивизия была передана 3-й ударной армии 2-го Прибалтийского фронта и участвовала в Прибалтийской, Рижской наступательных операциях. В период с 23 по 29 сентября она была передислоцирована в район города Паневежис, где вошла в подчинение 2-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта. С 11 октября дивизия заняла оборону восточнее города Таураге, а 20 октября — по восточному берегу реки Неман. С 20 января её части участвовали в Восточно-Прусской, Инстербургско-Кенигсбергской наступательных операциях. В ходе их дивизия вела бои в направлении на Тильзит, Рагнит, затем с 6 февраля находилась в обороне. 3 марта 1945 года дивизия вновь перешла в наступление и к 15 апреля вышла к Балтийскому морю. С 28 марта и до конца войны её части вели боевые действия в составе 2-й гвардейской армии 3-го Белорусского фронта, участвуя в Земландской наступательной операции.

За умелое выполнение поставленных задач в этих операциях генерал-майор Сухоребров был награждён орденом Суворова II степени

С 18 по 24 апреля дивизия занимала оборону на побережье Балтийского моря, затем вновь была передана 43-й армии. С 25 апреля по 2 мая она совершила марш более 300 км, переправилась через реку Висла и сосредоточилась в районе косы Путцигер-Нерунг, где 9 мая приняла капитуляцию расположенных там войск противника.

Послевоенная карьера

С июля 1945 года Сухоребров состоял в распоряжении командующего войсками СГВ, затем в октябре был назначен заместителем командира 65-й стрелковой дивизии ЛВО.

С января 1946 года — командир 56-й стрелковой дивизией.

С мая 1946 года — командир — 29-й гвардейской стрелковой дивизией.

В сентябре 1946 года был переведен заместителем командира 65-й гвардейской стрелковой дивизии 10-й гвардейской армии.

С мая 1947 года занимал должность начальника военной кафедры в Ленинградском технологическом институте, с апреля 1949 года — в Ленинградском институте киноинженеров, с октября — в Ленинградской лесотехнической академии им. С. М. Кирова.

С ноября 1952 года и до конца жизни был военным комендантом города Ленинград.

Скончался 12 июня 1957 года.

Награды

• орден Ленина (21.02.1945)
• три ордена Красного Знамени (30.07.1944, 03.11.1944, 1950)
• орден Суворова II степени (19.04.1945)
• орден Суворова III степени (17.01.1944)
• орден Отечественной войны I степени (27.07.1943)

• медали, в том числе:

• «За оборону Ленинграда»
• «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
• «За взятие Кёнигсберга»

Ссылки

• [www.podvignaroda.mil.ru Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 556-558. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0457-8.

Отрывок, характеризующий Сухоребров, Никита Захарович

Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.