Умершие в мае 1945 года
Поделись знанием:
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Это список известных людей, умерших в мае 1945 года.
|
1 мая
- Аваз Вердиев — гвардии старший сержант, командир отделения автоматчиков, Герой Советского Союза; умер от ран.
- Василий Волков — Полный кавалер Ордена Славы.
- Йозеф Геббельс (47) — рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Германии; самоубийство.
- Александр Долгов (27) — Герой Советского Союза.
- Иван Кравченко (23) — гвардии лейтенант танковых войск, Герой Советского Союза; погиб в бою.
- Пётр Лавров (22) — Герой Советского Союза.
- Самат Садыков (24) — Герой Советского Союза.
- Иван Филько (30) — Герой Советского Союза.
- Заки Хабибуллин (33) — Герой Советского Союза.
2 мая
- Фёдор Бибик (35) — Полный кавалер ордена Славы.
- Мартин Борман (44) — рейхсминистр без портфеля (1941—1945); самоубийство цианистым калием.
- Николай Дугин (24) — Герой Советского Союза.
- Василий Копылов (40) — Герой Советского Союза.
- Георгий Мещеряков (28) — Герой Советского Союза.
- Николай Радионов (23) — Герой Советского Союза.
- Василий Степаненко (22) — Герой Советского Союза.
- Людвиг Штумпфеггер (34) — немецкий хирург, оберштурмбанфюрер СС; самоубийство цианистым калием.
3 мая
- Степан Брюханов (29) — Герой Советского Союза.
- Илья Коврижко — Герой Советского Союза.
- Михаил Песочин (45) — командир 225-й стрелковой Новгородской дивизии, генерал-майор.
- Дмитрий Тепляков (38) — Герой Советского Союза.
4 мая
- Федор фон Бок (64) — генерал-фельдмаршал Германии; умер от ран.
- Василий Никитин — Герой Советского Союза.
5 мая
- Валентин Агафонов (20) — Герой Советского Союза.
- Николай Моторин (22) — Герой Советского Союза.
- Николай Сидоров (23) — Герой Советского Союза.
- Василий Чурюмов (27) — Герой Советского Союза.
6 мая
- Василий Кузнецов (28) — Герой Советского Союза.
- Василий Обухов (34) — Герой Советского Союза.
7 мая
- Александр Бидненко — майор, Герой Советского Союза; умер от ран.
- Александр Рулёв — Герой Советского Союза.
- Николай Старостин (24) — Герой Советского Союза.
8 мая
- Григорьев, Иван Иванович — Герой Советского Союза.
- Давиденко, Григорий Иванович (24) — Герой Советского Союза.
- Курзенков, Александр Георгиевич (24) — Герой Советского Союза.
- Меркулов, Илларион Григорьевич — Полный кавалер Ордена Славы.
- Левкин, Иван Васильевич (22) — Полный кавалер Ордена Славы.
- Нигматуллин, Гафият Ярмухаметович (30) — Герой Советского Союза.
- Редиес, Вильгельм (44) — обергруппенфюрер СС и генерал полиции, генерал войск СС; самоубийство гранатой.
- Тербовен, Йозеф Антон Генрих (46) — обергруппенфюрер СА; самоубийство гранатой.
9 мая
- Эрпо фон Боденхаузен (48) — генерал-лейтенант вермахта; самоубийство.
- Алексей Грачёв (31) — Герой Советского Союза.
- Михаил Еремин (24) — Герой Советского Союза.
- Пётр Кцоев (43) — Герой Советского Союза.
- Иосиф Матрунчик (42) — подполковник Рабоче-крестьянской Красной Армии, участник советско-финской и Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза; погиб, подорвавшись на противотанковой мине.
- Василий Михалько (27) — Герой Советского Союза.
- Александр Савельев (23) — Герой Советского Союза.
- Георгий Чернопятов (34) — Герой Советского Союза.
10 мая
- Всеволод Блюменталь-Тамарин (64) — актёр.
- Александр Щербаков (43) — советский государственный и партийный деятель, генерал-полковник.
11 мая
- Юрий Быков — Герой Советского Союза.
- Лев Маневич (46) — полковник военной разведки, Герой Советского Союза.
- Иван Яровиков (24) — Герой Советского Союза.
12 мая
- Вольфганг Йёрхель (37) — штандартенфюрер СС; убит.
13 мая
- Вольфганг Лют (31) — немецкий подводник; убит.
- Василий Казанцев (24) — ефрейтор, Герой Советского Союза; умер от ран.
15 мая
- Василий Мыцык (32) — Герой Советского Союза; умер от ран.
- Сергей Полецкий — Герой Советского Союза.
- Виктор Турин — советский режиссёр.
- Владиимир Фуфачёв (21) — Герой Советского Союза.
16 мая
- Пётр Баянов — командир отделения 8-го отдельного гвардейского мотоциклетного батальона, гвардии старшина. Полный кавалер ордена Славы.
- Франц Карпинский (38) — старший лейтенант, Герой Советского Союза; умер от ран.
- Павел Шеин (23) — Герой Советского Союза.
17 мая
- Виктор Голубев (29) — Герой Советского Союза.
- Григорий Онищенко (31) — Герой Советского Союза.
19 мая
- Константин Тренёв (68) — русский писатель, автор пьесы «Любовь Яровая».
20 мая
- Александр Ферсман (61) — советский геохимик и минералог.
21 мая
- Алексей Кочерга (29) — Полный кавалер ордена Славы.
- Вильгельм Хассе (50) — генерал пехоты вермахта; умер от ран.
22 мая
- Владимир Криворотов — Герой Советского Союза.
23 мая
- Генрих Гиммлер (44) — рейхсминистр внутренних дел Германии (1943—1945); самоубийство цианистым калием.
- Иван Горячев (21) — Полный кавалер Ордена Славы.
- Тихон Кретинин — Герой Советского Союза.
24 мая
- Роберт фон Грейм (52) — генерал-фельдмаршал Германии; самоубийство ядом.
- Степан Данилов (35) — генерал-майор, Герой Советского Союза; авиакатастрофа.
25 мая
- Демьян Бедный (62) — советский поэт.
29 мая
- Михаил Себастьян (37) — румынский писатель, драматург; автокатастрофа.
- Дмитрий Сальников (62) — белый генерал, участник Русско-японской, Первой мировой и Гражданской войны.
31 мая
- Пастернак, Леонид Осипович (83) — российский живописец и график, мастер жанровых композиций и книжной иллюстрации, педагог.
Напишите отзыв о статье "Умершие в мае 1945 года"
Отрывок, характеризующий Умершие в мае 1945 года
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.