Фейерабенд, Пол Карл

Пол Карл Фейерабенд
Дата рождения:	13 января 1924(1924-01-13)
Место рождения:	Вена, Первая Австрийская Республика
Дата смерти:	11 февраля 1994(1994-02-11) (70 лет)
Место смерти:	Женолье, кантон Во, Швейцария
Основные интересы:	философия науки
Значительные идеи:	эпистемологический анархизм

Пол (Па́уль) Карл Фе́йерабенд (нем. Paul Karl Feyerabend [ˈfaɪɐˌaːbɛnt]; 13 января, 1924 — 11 февраля, 1994) — учёный, философ, методолог науки. Родился в Вене (Австрия), в разное время жил в Англии, США, Новой Зеландии, Италии, Швейцарии. С 1958 по 1989 год работал профессором философии в Калифорнийском университете в Беркли.

Основные работы:

• «Против метода» (англ. Against Method: Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge, опубликована в 1975 году),
• «Наука в свободном обществе» (англ. Science in a Free Society, опубликована в 1978 году),
• «Прощай, благоразумие» или «Прощай, разум» в других переводах (англ. Farewell to reason, сборник статей, опубликованный в 1987 году).

Фейерабенд стал известен благодаря своим анархистским взглядам на процесс научного познания, и утверждениям, что в науке не существует универсальных методологических правил. На основе этих идей он создал концепцию эпистемологического анархизма. Он был влиятельной фигурой в философии науки и в социологии научного познания. Критика Фейерабенда оказала существенное влияние на развитие теорий науки Томаса Куна, Имре Лакатоса и др.

Биография

Ранний период жизни

Пауль Карл Фейерабенд родился в 1924 году в Вене, где он обучался в начальной школе, а затем и в высшей школе. Семья Фейерабенда жила в неблагополучном квартале. Его родители, опасаясь влияния улицы на ребёнка, не выпускали его из дому вплоть до десятилетнего возраста. В доме было очень мало книг, и Пауль предавался размышлениям и мечтам, сидя целыми днями в одиночестве.

Позже Фейерабенд увлекся чтением, полюбил театр и стал брать уроки пения. Долгое время он хотел стать профессиональным вокалистом.

После окончания высшей школы в апреле 1942 года Фейерабенд был направлен на исполнение трудовой повинности. После прохождения подготовки в городе Пирмасен в Германии он был направлен в местечко Quélern-en-Bas около Бреста во Франции. Фейерабенд пишет в своей автобиографии, что ему приходилось выполнять тогда трудную монотонную работу: «мы двигались вокруг деревни, рыли канавы, а затем снова их закапывали».

Выполнив эти обязательства, Пауль Фейерабенд вскоре вернулся в Австрию и вступил добровольцем в офицерскую школу. Фейерабенд блестяще сдал вступительные экзамены, однако учился без старания. Несколько раз ему удавалось оставаться на повторный курс как неуспевающему. Он надеялся, что война прекратится раньше, чем он закончит своё обучение как офицер. Однако, этого не произошло.

С декабря 1943 он служил в северной части Восточного фронта. Здесь Фейерабенд был награждён орденом Железный крест, и ему было присвоено звание лейтенанта. Во время отступления немецких войск под натиском Красной армии Фейерабенд был ранен тремя пулями. Одна из них попала в позвоночник, и это привело к тому, что всю оставшуюся жизнь Пауль Фейерабенд ходил на костылях и страдал от сильных болей.

Работы, касающиеся природы научного метода

В своих книгах Против метода и Наука в свободном обществе Фейерабенд отстаивал идею о том, что нет методологических правил, которые всегда используются учёными. Он выступал против единого, основанного на традиции, научного метода, обосновывая это тем, что любой такой метод ставит некоторые пределы в деятельности учёных, и, таким образом, ограничивает прогресс. Согласно его точке зрения, наука выиграла бы больше всего от некоторой «дозы» анархизма в научной теории. Он также считал, что анархизм в теории желателен, потому что это более гуманистический подход, чем другие научные системы, поскольку он не навязывает учёным жёстких правил.

Можем ли мы исключить возможность того, что известная ныне наука, или «поиск истины» в стиле традиционной философии, превратит человека в монстра? Можно ли исключить возможность того, что это будет ущербный человек, превращённый в убогий, угрюмый, самонадеянный механизм, лишённый обаяния и чувства юмора? «Можно ли исключить возможность того, — спрашивает Кьеркегор, — что моя деятельность как объективного {или рационально-критического} наблюдателя природы ослабляет мою человеческую сущность?» Я полагаю, что ответ на все эти вопросы должен быть отрицательным, и уверен в том, что реформа наук, которая сделает их более анархистскими и более субъективными (в смысле Кьеркегора), крайне необходима. (Против метода, с. 154)

Позиция Фейерабенда считается в философском сообществе достаточно радикальной, поскольку она предполагает, что философия не может успешно описать науку в целом, как не может она и разработать метод отделения научных трудов от ненаучных сущностей, таких, как мифы. Она также предполагает, что разработанный и рекомендуемый философами «общий курс» развития науки должен быть отвергнут учёными, если это необходимо для дальнейшего прогресса.

Для поддержки своего утверждения, что соблюдение методологических правил не ведет к успеху в науке, Фейерабенд приводит примеры, опровергающие заявления, будто бы (правильная) наука действует в соответствии с определёнными фиксированными правилами. Он рассматривает некоторые эпизоды в истории науки, которые считаются несомненными примерами прогресса в науке (такие, как научная революция Коперника), и показывает, что в этих случаях нарушаются все принятые в науке правила. Более того, он доказывает, что если бы эти правила соблюдались, то в рассматриваемых исторических ситуациях научная революция не могла бы совершиться.

Один из критериев оценки научных теорий, который активно критикуется Фейерабендом — это критерий последовательности. Он указывает, что настаивание на том, чтобы новые теории последовательно продолжали старые теории, даёт необоснованные преимущества старым теориям, и что последовательность по отношению к старым теориям не приводит к тому, что новая теория лучше описывает действительность по сравнению с другой новой теорией, которая такую последовательность не соблюдает. То есть, если нужно выбрать между двумя одинаково убедительными теориями, то выбор той из них, которая совместима со старой, уже недействительной теорией, будет скорее эстетическим выбором, нежели рациональным. «Знакомость» такой теории учёным также может быть вредной, поскольку они не отбросят многие застарелые предубеждения при переходе к новой теории.

Труды

• Against Method: Outline of an Anarchistic Theory of Knowledge (1975)
• Science in a Free Society (1978)
• Realism, Rationalism and Scientific Method: Philosophical papers, Volume 1 (1981)
• Problems of Empiricism: Philosophical Papers, Volume 2 (1981)
• Farewell to Reason (1987)
• Three Dialogues on Knowledge (1991)
• Killing Time: The Autobiography of Paul Feyerabend (1995)
• Conquest of Abundance: A Tale of Abstraction versus the Richness of Being (1999)
• Knowledge, Science and Relativism: Philosophical Papers, Volume 3 (1999)
• For and Against Method: Including Lakatos’s Lectures on Scientific Method and the Lakatos-Feyerabend Correspondence with Imre Lakatos (1999)

Публикации трудов на русском языке

• Фейерабенд, П. Избранные труды по методологии науки / Пер. с англ. и нем. А. Л. Никифорова; общ. ред. и вступ. ст. И. С. Нарского. — М.: Прогресс, 1986. 542 с.
• Фейерабенд, П. Против метода. Очерк анархистской теории познания / Пер. с англ. А. Л. Никифорова. — М.: АСТ; Хранитель, 2007. — 413 с. ISBN 978-5-17-041128-3
• Фейерабенд, П. Наука в свободном обществе / Пол Фейерабенд; пер. с англ. А. Л. Никифорова. — М.: АСТ: АСТ Москва, 2010. — 378 с. ISBN 978-5-403-02543-0
• Фейерабенд, П. Прощай, разум / Пол Фейерабенд; пер. с англ. А. Л. Никифорова. — М.: АСТ: Астрель, 2010. — 477 с. ISBN 978-5-271-29459-4
• Фейерабенд, П. Возвращение к жизни: (Заключительная глава статьи «Заметки о релятивизме») // Alma mater. — 1998. — № 8. — С. 49-52.

Литература

• Касавин И. Т. Поль Фейерабенд в поисках «свободной теории познания» // Историко-философский ежегодник ' 86. М., 1986. С. 207—226.
• Касавин И. Т. Теория познания в плену анархии. М.: Политиздат, 1987. — 189 с.
• Никифоров, А. Л. Методологическая концепция П. Фейерабенда // Вопросы философии. — 1976. — № 8. — С. 142—146.
• Тальягамбе, С. Зрительное восприятие как метафора (По поводу концепции Пауля Фейерабенда) // Вопросы философии. — 1985. — № 10. — С. 123—131.

Ссылки

• [iph.ras.ru/elib/3167.html Статья о Фейерабенде] на сайте Института философии РАН
• [www.psylib.ukrweb.net/books/feyer01/index.htm Пол Фейерабенд. «Против метода: Очерк анархистской теории познания» или в ином переводе «Против методологического принуждения»]
• Сокал, А., Брикмон, Ж. [www.scepsis.ru/library/id_1107.html 4. Интермеццо: когнитивный релятивизм в философии науки] // Сокал А., Брикмон Ж. Интеллектуальные уловки. Критика философии постмодерна / Пер. с англ. А. Костиковой и Д. Кралечкина. Предисловие С. П. Капицы — М.: Дом интеллектуальной книги, 2002. — Критика взглядов П. Фейерабенда]
• [filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000197/st100.shtml Эпистемологический анархизм П. Фейерабенда] // История философии: Запад-Россия-Восток. книга четвёртая. Философия XX в. — М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1999.

Отрывок, характеризующий Фейерабенд, Пол Карл

Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.