Хокинс, Коулмен
| Коулмен Хокинс Coleman Hawkins | |
 Коулмен Хокинс, ок. сентября 1946 г. | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Годы активности |
1921—1969 |
| Страна | |
| Профессии |
саксофонист |
| Инструменты |
тенор-саксофон, бас-саксофон, кларнет |
| Жанры | |
| Сотрудничество | |
Коулмен «Хок» Хокинс (англ. Coleman «Hawk» Hawkins; 21 ноября 1904, Сент-Джозеф, Миссури — 19 мая 1969, Нью-Йорк) — американский джазовый музыкант, один из известнейших тенор-саксофонистов, создавший собственную исполнительскую школу и оказавший существенное влияние на таких мастеров, как Лестер Янг и Бен Уэбстер
Жизнь и творчество
К. Хокинс родился в негритянской семье среднего достатка. Учиться музыке начал с 4-х лет, в 9 лет уже играл на саксофоне. Впервые стал выступать в 12 лет, на школьных праздниках. В 1918 году семья Хокинсов переезжает в Чикаго. Окончив школу, Коулмен уезжает в Топеку (Канзас), где изучает музыку.
Первый крупный концерт Коулмена Хокинса состоялся с Jazz Hounds Мами Смит (Mamie Smith) в 1921 году, к которым он присоединился постоянно в апреле 1922 года и гастролировал по 1923 год.
В 1923 году, он уже как свободный музыкант приехал в Нью-Йорк и недолгое время выступал с Уилбуром Смитменом. Во время одного из выступлений его заметил Флетчер Хендерсон. В январе 1924 года, Хокинс стал постоянным участником его оркестра. Играя у Хендерсона, он выработал свою индивидуальную манеру исполнения — сильный, плотный и немного грубоватый звук его саксофона можно услышать в композициях «Stampede», «St. Louis Shuffle», «Sugar Foot Stomp», «Dee Blues», «One Hour», записанных им в составе хендерсоновского оркестра.
В конце 20-х, Хокинс также участвовал и в некоторых из самых ранних межрасовых сессиях записи с Mound City Blue Blowers. В это же время он и Генри «Рэд» Аллен записали серию небольших записей для группы ARC (на их лейблах Perfect, Melotone, Romeo и Oriole). Хокинс также записал несколько сольных записей, либо с фортепиано или пикап группой музыкантов Хендерсона в 1933-34, незадолго до своего европейского тура. Он также участвовал в сессии Бенни Гудмена (Benny Goodman) 2 февраля 1934-го для Columbia, в которая также фигурирует Милдред Бэйли (Mildred Bailey) в качестве приглашенной вокалистки.
В 1934 году К. Хокинс уезжает в Англию, где живёт до 1939 года, и играет в оркестре Джека Хилтона. В 1937 году они гастролируют в Париже, и здесь он записывает вместе с Бенни Картером, Джанго Рейнхардтом и Стефаном Граппелли знаменитые концерты Honeysuckle Rose и Crazy Rhythm. Оркестр Дж. Хистона в то время гастролировал также и в Германии — но К. Хокинсу, как негру, въезд в эту страну был запрещён.
С началом Второй мировой войны в 1939 году музыкант возвращается на родину и здесь записывает одно из своих известнейших произведений — Body and Soul. В 1941 К. Хокинс играет в группе Каунта Бэйси, в середине 40-х — с Тедди Уилсоном и Роем Элдриджем. В это время музыкант начинает увлекаться бибопом. В 1944 году он приглашает к сотрудничеству Телониуса Монка, и они делают ряд музыкальных записей с Диззи Гиллеспи. Позднее к ним присоединяются Майлз Дэвис и Макс Роуч. В конце 40-х годов К. Хокинс участвует в организованном джаз-импресарио Норманом Гранцем колнцертном турне по Америке под названием Jazz at the Philarmonic.
В 1950-е годы Хокинс неоднократно гастролирует по Европе. В 1956 году участвует в Ньюпортском джаз-фестивале. В 1957 году выпускает альбом The Hawk flies high на лейбле Riverside. В 1959 году в Лос-Анджелесе записывается на студии фирмы Verve Records вместе с Беном Уэбстером, а затем и втроём с Оскаром Питерсоном. В 1961 году музыкант работает с Бенни Картером, делает ремейк своей знаменитой парижской записи 1937 года. В 1962 году К. Хокинс совершает гастрольное турне вместе с Дюком Эллингтоном.
В течение многих лет К. Хокинс страдал алкоголизмом и депрессиями. В 1966 году, во время концерта в Окленде, музыкант на сцене потерял сознание и попал в больницу. Поправившись, он совершает с Оскаром Питерсоном европейское турне. Скончался К. Хокинс от воспаления лёгких.
Напишите отзыв о статье "Хокинс, Коулмен"
Литература
- Teddy Doering: Coleman Hawkins. Sein Leben, seine Musik, seine Schallplatten. Oreos, Waakirchen 2001, ISBN 3-923657-61-7
- John Chilton: The Song of the Hawk: The Life and Recordings of Coleman Hawkins. University of Michigan Press 1990
Ссылки
- [sevjazz.info/index.php?option=com_content&view=article&id=636:2012-11-21-11-17-08&catid=48:jazz-stars Звёзды джаза. Хоукинс Коулмен] (рус.)
Отрывок, характеризующий Хокинс, Коулмен
Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
