Щит (учения, 1984)

«Щит-84» — общевойсковые учения СССР и стран Варшавского договора, проходившие осенью 1984 года. В учениях принимали участие части и подразделения вооружённых сил СССР, ГДР, ПНР, ВНР, ЧССР, СРР, НРБ. В ходе учений «Щит-84» были практически изучены вопросы взаимодействия штабов и войск союзных армий в ходе совместных боевых действий.

Ход учений

Активная фаза учений проходила с 5 по 14 сентября 1984 года.

От Воздушно-десантных войск в «Щит-84» участвовали подразделения 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизии — 119-й парашютно-десантный полк (командир полка Сыромятников В. Д.), десантировавшийся на территории Чехословакии на полигоне «Либава» у Оломоуца, и 108-й парашютно-десантный полк (командир полка Халилов В. С.), десантировавшийся в ГДР. По условиям учений в ГДР десантники 108-го парашютно-десантного полка действовали и одержали победу над танкистами.

Помимо 7-й гв. воздушно-десантной дивизии, в учениях принимает участие личный состав 901-го отдельного десантно-штурмового батальона. Выброска десантов происходит в один день, но в разных местах.

От Сухопутных войск, на полигоне Оремов Лаз, у Зволена в Словакии, принимал участие 1-й мотострелковый батальон (командир батальона гвардии майор Алексеев) 166-го гвардейского мотострелкового полка (командир полка гвардии подполковник Иванов) 30-й гвардейской мотострелковой дивизии (командир дивизии генерал-майор В. Казанцев), наступая на правом фланге, совместно с подразделениями Венгерской народной армии.

От дружественной Национальной народной армии ГДР в учениях участвует 40-й парашютно-десантный батальон.

Освещение хода учений

Помимо военных корреспондентов стран-участниц Варшавского договора, репортажи с учений, а также видео- и фотосъёмку вели корреспонденты других стран соцлагеря, например, Китай (Фотографии с учений «Щит-84» были опубликованы в журнале бронетанковых войск за 1986 г.).

С советской стороны учения освещались главным образом газетой «Красная звезда».

Итоги

Учения подтвердили высокую оперативно-тактическую выучку как советских войск, так и войск стран-побратимов

За проявленную выучку 108-й парашютно-десантный полк был награждён вымпелом министра обороны, а 119-й парашютно-десантный полк был представлен к ордену Боевого Красного Знамени. После короткого парада, проведённого в полевых условиях, десантников поздравили министры обороны СССР и Чехословакии Дмитрий Устинов и Мартин Дзур. В обратный путь десантники отправились самолётами из Легницы с ночной посадкой в Казлу Руде.

Была также выпущена ограниченная партия памятного знака «Щит 84»

Учения высоко оценил Президент Чехословакии Густав Гусак:

С удовлетворением можно констатировать, что совместные учения «Щит-84» подтвердили высокую боевую готовность вооруженных сил государств — участников Варшавского Договора к защите революционных завоеваний наших народов. Учения ещё раз доказали, что дело социализма и мира надёжно защищено. Заслуживают высокой оценки ответственность, самоотверженность, инициатива и выучка войск, которые приняли участие в учениях и успешно справились с поставленными задачами. Искренне благодарю командиров, политработников, штабы, военнослужащих, всех тех, кто принимал участие в учениях братских армий, за отличное выполнение задач совместного учения «Щит-84».

— «Густав Гусак. Избранные статьи и речи»

Отрывок, характеризующий Щит (учения, 1984)

Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.