Тербланш, Эжен Ней

Эжен Тербланш
африк. Eugène Terre'Blanche
Имя при рождении:	Эжен Ней Тербланш
Дата рождения:	31 января 1941(1941-01-31)
Место рождения:	Вентерсдорп
Дата смерти:	3 апреля 2010(2010-04-03) (69 лет)
Место смерти:	Вентерсдорп
Гражданство:	ЮАР
Вероисповедание:	кальвинизм
Партия:	Возрождённая национальная партия (HNP), Движение сопротивления африканеров (AWB)
Основные идеи:	африканерский национализм, белый расизм, антикоммунизм
Род деятельности:	полицейский, фермер, политик, основатель и лидер AWB, поэт
Отец:	Вильбуа-Мареуль Тербланш
Мать:	Анна Франсина Тербланш
Супруга:	Марти Тербланш
Дети:	Биа Тербланш

Эже́н Ней Тербла́нш (африк. Eugène Ney Terre'Blanche; 31 января 1941, Вентерсдорп — 3 апреля 2010, Вентерсдорп), иногда имя произносится как Юджин Тербланш — южноафриканский ультраправый политик, идеолог африканерского национализма и белого расизма. Безоговорочный приверженец системы апартеида, основатель и лидер Движения сопротивления африканеров. Активно применял насильственные методы в политической борьбе. Убит работниками-неграми на своей ферме за задержку зарплаты.

Происхождение

Родился в семье выходцев из Франции. Эстьен Тербланш, дальний предок Эжена Тербланша, был гугенотом, в начале XVIII века бежавшим из Прованса по причине гонений на протестантизм. Тербланши обосновались в Южной Африке, занялись сельским хозяйством и приобрели собственную ферму.

Фамилия в переводе с французского означает «белая земля». Второе имя было дано Эжену в честь наполеоновского маршала Мишеля Нея, прозванного «Львом» и считавшегося «храбрейшим из храбрых».

Семья Тербланш имела собственную ферму и исповедовала самые крайние формы бурского мировоззрения и африканерского национализма. Конфессионально Тербланши принадлежали к Африканерской протестантской церкви, придерживающейся ортодоксального кальвинизма. Этьен Тербланш, дед Эжена Тербланша, участвовал в англо-бурской войне. Вильбуа-Мареуль Тербланш, отец Эжена Тербланша, служил в вооружённых силах ЮАС, имел звание подполковника.

С детства Эжен Ней Тербланш проявлял интерес к политике и был убеждённым белым расистом. В школьные годы состоял в организации Jong Afrikanerharte — Африканерские юные сердца. С 1962 он служил в южноафриканской полиции, дислоцированной на территории оккупированной ЮАР Намибии. Впоследствии был переведён в специальное полицейское формирование, охранявшее членов правительства.

Политическая деятельность при режиме апартеида

Активист HNP

Эжен Тербланш был сторонником Хендрика Фервурда, но после его убийства критиковал за «либерализм» нового премьера Балтазара Форстера. В 1966 он оставил службу в полиции и начал хозяйствовать на семейной ферме. Три гуда спустя вступил в Возрождённую национальную партию (HNP) Альберта Герцога. Возглавлял партийную организацию в Хейдельберге.

HNP объединяла ультраправых расистов, недовольных некоторой — очень относительной — «умеренностью» Форстера по сравнению с Фервурдом. В частности, протесты крайних расистов вызвало решение Форстера установить дипломатические отношение с Малави. Тербланш попытался избраться от этой партии в парламент, но безуспешно — значительное большинство африканеров поддерживали правящую Национальную партию. Неудача на выборах разочаровала Тербланша в парламентской системе, даже в варианте ЮАР, где чернокожее большинство население было лишено избирательных прав.

Основатель AWB

7 июля 1973 Эжен Тербланш с шестью единомышленниками основал ультрарадикальную организацию белых расистов Движение сопротивления африканеров (AWB). С позиций крайнего африканерского национализма AWB выступала за создание Фолькстата — автономного бурского государственного образования типа Оранжевой Республики, куда неграм был бы запрещён доступ. AWB стояла также на позициях антикоммунизма и антилиберализма. В идеологии и символике организации имелись явные нацистские черты.

Первоначально AWB действовала в формате военизированного тайного общества. Объектами её нападок и атак часто являлись не только негры, активисты АНК и ЮАКП, но и белые граждане ЮАР, склонные к «либерализму», «потворству коммунизму», обвинённые в «измене белой расе». Наибольшую известность приобрёл эпизод 28 марта 1979, когда активисты AWB подвергли обструкции и вымазыванию в смоле и перьях профессора Преторийского университета за оценку Битвы на Кровавой реке, расходящуюся с традиционными бурскими представлениями.

Конфликты с властями

Позиции AWB и персонально Тербланша ещё более радикализировались в 1980-е, когда правительство Питера Боты начало проводить реформы, содержащие определённые уступки чернокожему большинству. Несмотря на противодействие властей, численность AWB к середине 1980-х достигла 70 тысяч членов и активных сторонников. Наибольшую поддержку Тербланш встречал в сельской местности, среди консервативных фермеров. Движение по-прежнему строилось на полувоенной основе, предпринимало силовые акции, имело скрытые арсеналы. Эжен Тербланш показал себя способным организатором и харизматичным оратором.

В 1982—1983 полиция ЮАР провела несколько мероприятий в отношении AWB. Эжен Тербланш, его брат Андреас, ряд других активистов были арестованы за незаконное хранение оружие. Состоялся суд, вынесший обвинительные вердикт. Эден Тербланш был приговорён к двум годам заключения условно с испытательным сроком в пять лет.

В мае 1986 Эжен Тербланш организовал и возглавил протестную акцию против приезда в Петерсбург министра иностранных дел Фредерика Боты (расистские радикалы считали «предательской» попытки нормализации отношений ЮАР с соседними африканскими государствами, особенно с Мозамбиком).

Борьба против демонтажа апартеида

Начатые в 1989 реформы президента Фредерика де Клерка, направленные на демонтаж апартеида, вызвали жесточайшее отторжение африканерских националистов и расистов. Эжен Тербланш провозглашал, что эта политика ведёт к гражданской войне и капитуляции перед коммунизмом. Он попытался создать предвыборную коалицию ультраправых с участием AWB, HNP и Консервативной партии Андриса Треурнихта. Однако проект не удалось реализовать. При публичной полемике Тербланша с де Клерком президент пользовался гораздо большей поддержкой. Тогда Тербланш сделал ставку на внеправовые формы борьбы. ABW провела ряд силовых акций и вооружённых атак.

9 августа 1991 президент де Клерк прибыл для публичного выступления в Вентерсдорп, родной город Эжена Тербланша. AWB призвала белых жителей на акцию протеста. Под руководством Тербланша в городе собрались до 2 тысяч его вооружённых сторонников, в том числе прибывшие из населённых пунктов ЮАР и Намибии. Их блокировали усиленные наряды полиции. Активисты AWB открыли стрельбу на поражение, полиция ответила огнём. Погибли три члена ABW и один случайный прохожий. Ранения получили 6 полицейских, 13 боевиков Тербланша и 29 других участников встречи де Клерка. Беспорядки в Вентерсдорпе стали первым случаем в истории ЮАР, когда государство применило силу против сторонников апартеида.

25 июня 1993 боевики-африканеры, в том числе члены AWB во главе с Тербланшем, атаковали торговый центр в Кемптон-Парке близ Йоханнесбурга. В этом здании велись многопартийные переговоры о демонтаже апартеида. Произошло столкновение с полицией, был нанесён крупный материальный ущерб.

В целом в период 1989—1995 Эжен Тербланш являлся лидером наиболее радикальной расистской оппозиции реформаторскому правительству де Клерка. Первые многорасовые парламентские выборы 1994 его партия бойкотировала. Тербланш выдвигал идеи отделения белой общины от ЮАР, призывал скрываться в труднодоступных местах, полностью отказываться от связей с чернокожими, в том числе от найма работников-негров. При этом сам он не был в этом последователен, на его ферме работали африканцы.

Инцидент в Бопутатсване

В 1992 Эжен Тербланш заключил альянс с президентом бантустана Бопутатсвана Лукасом Мангопе. Это шло вразрез с расистскими принципами, не допускавшими сотрудничества с негритянскими деятелями, но интересы политической целесообразности оказались сильнее. На декларативном уровне союз создавался для совместного противостоянии коммунистической угрозе. Реально ABW искало союзников в борьбе за сохранение апартеида, а власти Бопутатсваны отказывались подчиняться Претории и терять доходы от запрещённых при апартеиде в ЮАР увеселительных заведений.

В марте 1994 Тербланш встретился с Мангопе и выразил поддержку в его отказе от участия в многорасовых выборах. Мангопе призвал на помощь против правительственных сил ЮАР белых боевиков. Около сотни вооружённых активистов движения Тербланша прибыли в Бопутатсвану на пикапах. Они открыли беспорядочный огонь и убили нескольких африканцев. Местная полиция также открыла огонь, под которым AWB в беспорядке отступили.

Вскоре после этого Мангопе был свергнут, Бопутатсвана вошла в состав ЮАР.

Суд и заключение

После окончательной ликвидации апартеида было прекращено по амнистии уголовное преследование Тербланша по делу о нападении в Кемптон-Парке. Участвовал в заседаниях комиссии по примирению, резко полемизировал с де Клерком. AWB продолжало легальную деятельность, однако снизило активность и утратило прежнее влияние.

В июне 2001 Эжен Тербланш предстаал перед судом за избиение чернокожего работника автозаправочной станции Джона Ндзимы и покушение на убийство частного охранника Пола Мотшаби (вторая ситуация обернулась тяжкими последствиями для здоровья потерпевшего). Тербланш заявлял на суде, что конфликт с Ндзимой возник случайно (якобы сорвалась с поводка собака) и отрицал причастность к избиению Мотшаби. Однако суд признал его виновным и приговорил к 6 годам заключения.

Тербланш являлся в тюрьме одним из трёх белых заключённых среди восьмисот африканцев. Был досрочно освобождён в 2004. Встречать его явились несколько десятков сторонников, которых оказалось значительно меньше протестовавших или высмеивающих Тербланша африканцев.

Во время заключения объявил о своём рождении свыше, сменил риторику, начал проповедовать терпимость и примирение. В то же время продолжал отстаивать концепцию Фолькстата.

При опросе 2004 года Эжен Тербланш занял 25-е место в перечне «100 великих южноафриканцев», что было расценено как «шокирующий результат».

Убийство

Последние годы Эжен Тербланш прожил на семейной ферме Вилланна в Вентерсдорпе. Он оставался лидером AWB, временами выступал на митингах, но гораздо менее активно, чем прежде.

3 апреля 2010 69-летний Эжен Тербланш был убит своими чернокожими батраками, мстившими хозяину фермы за задержку зарплаты. 28-летний Крис Махлангу и 15-летний Патрик Ндлову насмерть забили Тербланша во сне деревянной дубинкой «нобкиерри» и мачете. Политических или расовых мотивов они при этом не имели.

Позже на суде Махлангу также назвал одной из причин мести эксплуатацию детского труда на ферме и заявил, что Тербланш трижды или четырежды подвергал его сексуальному насилию и заразил ВИЧ, однако судья отверг эти утверждения.

Реакция в обществе была двойственной. Единомышленники Эжена Тербланша глубоко скорбели, на ферме, ставшей местом убийства появилась гора цветов. В специальном заявлении AWB говорилось, что организация категорически отвергает насилие. Преемником Тербланша на посту председателя AWB стал Стейн ван Ронге.

Многие африканцы, особенно потерпевшие от расистского насилия, не скрывали своей радости и открыто выражали симпатии к убийцам. Вынесение в 2012 обвинительных приговоров в отношении Махлангу (признан виновным в убийстве и грабеже и осуждён пожизненно) и Ндлову (оправдан по обвинению в убийстве, но признан виновным в грабеже) сопровождалось уличными столкновениями.

Гибель Тербланша стала крупным политическим событием. Президент ЮАР Джейкоб Зума — непримиримый противник Тербланша — выступил ночью со специальным телеобращением к нации. Он высказал сожаление о происшедшем, сурово осудил убийц и призвал население к спокойствию и ответственности. Зума особо выразил соболезнования вдове Марти Тербланш и дочери убитого Биа Тербланш.

Интересные факты

Эжен Тербланш был известен не только как политик, но и как поэт. В годы апартеида его стихи входили в школьные программы.

В 1991 британский режиссёр-документалист Ник Брумфилд снял фильм Лидер, его шофёр и жена шофёра (название отсылает к Повар, вор, его жена и её любовник Питера Гринуэя). Демонстрация на Channel 4 собрала 2,3 миллиона зрителей. Картина, посвящённая Эжену Тербланшу, изобразила его в сатирическом свете. Особенную ярость Тербланша вызвал эпизод, где демонстрируется его падение с лошади на параде в Претории.

После показа картины иск за клевету к Channel 4 подала известная журналистка Джани Аллан, выведенная в фильме как внебрачная связь Тербланша.

См. также

• Белые в ЮАР
• Апартеид
• Африканерский национализм
• Хендрик Фервурд
• Йоханнес ван Ренсбург

Отрывок, характеризующий Тербланш, Эжен Ней

Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.