Психические эпидемии

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Психические эпидемии — одномоментное проявление и «эпидемическое» распространение среди значительных групп людей разного рода однотипных психических отклонений (расстройств высшей нервной деятельности) различной степени тяжести, сопровождающихся необычным, зачастую девиантным поведением, имеющих признаки психических и неврологических заболеваний.

Факторы возникновения

Возникновению психических эпидемий обычно содействуют следующие факторы:

1) суеверия, то есть ложные понятия о природе и человеке, составляющие содержание миросозерцания всех первобытных народов, и ещё поныне существующие в умах значительной части цивилизованных народов, к которым в том числе относятся вера в ведьм, оборотней, колдовство, «одержимость» человека злым духом, превращения человека в зверя (ликантропия) и т. п. Масса подобного рода представлений, порождая в людях ненормальное чувство страха пред природой и людьми, создавала почву для душевных заболеваний. Эти же ложные представления составляли материал, из которого развивался бред заболевших. Таким образом, физиологическое или нормальное содержание психики доставляли те зародышевые элементы, из которых развивалось помешательство у первобытных народов. Это положение сохраняет и в настоящее время свою силу для многих случаев;

2) заразительность. Развитие психических эпидемий совершается благодаря распространению болезненных явлений с одного субъекта на окружающих. Заразительность имеет две формы: а) подражательность движений. Большая часть, если не все психические эпидемии отличаются обилием болезненных движений — конвульсий, гримас, танцев, криков, вращательных движений, бега и т. п., которые усваиваются окружающими больного людьми по закону физиологической подражательности; b) внушение. Психические симптомы эпидемий помешательства обыкновенно состоят в различных видениях и слуховых галлюцинациях, которые сами по себе довольно ярки и влекут за собой крики, движения, позы, экзальтированную речь (пророчества), что благоприятствует их заразительности путём внушения. Психическая заразительность, как в форме двигательной подражательности, так и в виде внушения, находит для себя благодарную почву на низших ступенях духовного развития у первобытных народов;

3) самовнушение. Те же причины, которые вызывают заразительность душевных заболеваний, обусловливают и сильное действие отдельных мыслей и образов на психику малокультурного индивида. Под влиянием ложной идеи, суеверия, особенно же видений, галлюцинаций, у такого индивида легко развивается душевное расстройство. Вот почему в известные эпохи, когда господствовали ложные идеи и суеверия, часто возникали душевные расстройства на почве религиозных суеверий, как продукт самовнушения, и путём заразительности принимали эпидемический характер.

Формы и разновидности психических эпидемий

Их можно разделить на 4 большие группы:

1) психические, где преобладает бред, всего чаще в форме меланхолической подавленности, идей самообвинения, самоуничижения, греховности, а также идей превращения в зверей (Lycanthropia). Горделивый бред обыкновенно принимал форму профетизма и политического честолюбия;

2) галлюцинаторные эпидемии, когда масса народа заражалась одними и теми же видениями, большей частью религиозного содержания.

3) конвульсии и припадки всякого рода — сюда относятся эпидемии пляски св. Витта, эпидемии кликушества, падучей, истерических судорог, каталепсии и т. п.;

4) эпидемии импульсивного помешательства, когда одержимые проявляют неудержимое стремление к насильственным актам, самоистязанию, самоубийству, истязанию и уродованию других, стремлению к бродяжничеству и т. д.

В действительности все последние три формы заболеваний тесно связаны между собой, а также трудно провести границу между ними и чисто психическими эпидемиями. Психическая эпидемия иногда остановившись в своем распространении, замыкалась в пределах одной группы, людей и, передаваясь из поколения в поколение, приобретала характер секты, существовавшей целые века. Примером могут служить наши скопцы и валезиане на Востоке.

История психических эпидемий

Средние века были эпохой наиболее богатой как настоящими психическими эпидемиями, так и различными сектами патологического характера. В VIII столетии в Калабрии (Италия) возникла эпидемия демонического помешательства, сопровождавшаяся соответственными галлюцинациями одержимости бесом. Эпидемия распространилась до Константинополя.

В 1206 году душевнобольной мальчик в Перуджи стал проповедовать и предсказывать грядущие бедствия и конец света, призывая народ к покаянию. Возникла эпидемия «флагелиатизма», то есть самобичевания, которая охватила всю Европу и сопровождалась массовым пилигримством.

Эпидемия пляски святого Вита появилась в конце XIV века; она зародилась в южной Германии, распространилась на всю последнюю и на соседние страны. Группы больных, держась за руки, образовывали круг, который двигался по улицам, вращаясь и сопровождая своё движение дикими танцами и прыжками. Больные находились в беспамятстве, бреде и галлюцинировали. В 1374 году в Кёльне явилась толпа больных из Германии и перенесла эпидемию на левый берег Рейна, в Страсбург. Музыка, пение и церковная служба содействовали распространению этой эпидемии. Святой Вит считался покровителем этих больных.

В начале XV столетия сходная с пляской святого Вита эпидемия охватила Испанию и известна в истории под именем «тарантизма». Больные также обнаруживали большую чувствительность к музыке и к некоторым краскам. Так, красный цвет приводил их в неистовство; вода притягивала их к себе, вследствие чего многие больные бросались в воду и тонули.

В Швеции в 1841—1842 годах возникла эпидемия религиозного экстаза. Болезнь выражалась в слуховых и зрительных галлюцинациях, в неудержимом стремлении проповедовать. Болезнь развилась на почве злоупотребления алкоголем и под влиянием плохого питания народа вследствие голода.

В 1962 году на территории современной Танзании началась эпидемия смеха, которая прекратилась лишь через полтора года.

Кликушество

Кликуша — человек, часто женского пола, подверженный истерическим припадкам и корчам, во время которых издаёт неистовые крики. Распространённым объяснением подобных припадков было вселение в больную злого духа. В деревне Ащенково Гжатского уезда Смоленской губернии психиатр Н. В. Краинский описал эпидемию кликушества в труде «Порча, кликуши и бесноватые» (1900). Краинский счёл, что причиной являлся большой истерический невроз, внушение, самовнушение и наклонность к сомнамбулизму. В 1970-х годах Пинежский район Архангельской области страдал от «икотной заразы». В деревне Шуйге Сурского сельского совета наблюдался случай массовых криков женщин.

Литература

• «A dictionary of psychological medecine», by H. Tuke (1892; Art. «Epidemic Insanity»);
• P. Regnard, «Les maladies épidémiques de l’esprit» (1887);
• Lehmann, «Aberg lanbe und Zauberei» (1898);
• Ж. Буден, «Руководство к изучению медицинской географии и статистики» (1864);
• Э. Литтре, «Медицина и медики» (1873);
• Friedmann, «Ueber Wahnideen im Völkerleben» в «Grenzfragen» (т. I.);
• Haecker, «Die Tanzwuth» (1832);
• Нейзер, «История повальных болезней» (1865);
• Оршанский И. Г.,. Эпидемии психические // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• д-р Краинский, «Порча, кликушество и бесноватые» (1900);
• Медведева В.В. «Индуцированные нервно-психические расстройства с симптомом икоты». Автореферат дисс. канд., Москва (1980).
• Леви В. Л. [www.levi.ru/guests/guests.php?id_catalog=33&id_position=427 Заворот мозгов: может ли интернет стать катализатором психических эпидемий?] // журнал "Компьютерра"
• [ushakovdictionary.ru/word.php?wordid=23795 Кликуша] // Толковый словарь русского языка Ушакова
• Яновский А. Я. Кликуши // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [ec-dejavu.net/c/Clicusha.html Чужой голос: кликота и пророчество] // Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. — М.: ОГИ, 2002, с. 324-341

Отрывок, характеризующий Психические эпидемии

Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.