673-й штурмовой авиационный полк
673-й штурмовой авиационный полк | |
| Войска: | |
|---|---|
| Род войск: |
бомбардировочная\штурмовая авиация |
| Формирование: |
ноябрь 1941 года |
| Расформирование (преобразование): |
5 февраля 1944 года |
| Преемник: | |
| Боевой путь | |
|
1941 - 1942: | |
673-й штурмовой авиационный полк, он же до августа 1942 года 673-й ночной бомбардировочный авиационный полк— воинская часть Вооружённых Сил СССР в Великой Отечественной войне.
Содержание
История
Сформирован в ноябре 1941 года в Красноярске на базе Харьковской военной авиационной школы стрелков-бомбардиров как ночной бомбардировочный полк, имея на вооружении самолёты Р-5.
В составе действующей армии как 673-й ночной бомбардировочный авиационный полк с 29 декабря 1941 (по другим данным с 2 декабря 1941 [1], что подтверждается в частности, потерями середины декабря, например [2] ) по 11 апреля 1942, как 673-й штурмовой авиационный полк с 6 августа 1942 по 22 августа 1942 и с 17 октября 1942 по 5 февраля 1944 года.
В конце декабря 1941 года поступил в распоряжение командования 52-й армии, совершая вылеты с аэродрома Веребье, был задействован в конце Тихвинской наступательной операции операций. В 1942 году, базируясь близ деревни Усть-Вольма Вишерского района, участвует в Любанской операции, действует в районе Чудово, Новгорода, Спасской Полисти. В апреле 1942 года, потеряв за четыре месяца все самолёты и всех лётчиков, выведен на переформирование, был вооружён самолётами Ил-2 и переформирован в штурмовой полк.
В начале августа 1942 года переброшен под Сталинград, войдя в состав 206-й штурмовой авиационной дивизии. Базируясь на аэродроме Гумрак c 6 августа по 22 августа 1942 года наносит штурмовые удары по войскам противника, наступающим на Сталинград.
Вновь приступил к боевой деятельности с 17 октября 1942 года, действуя в основном в районах Великих Лук, Демянска и Старой Руссы до апреля 1943 года, базировался в частности на аэродроме Баталы. В апреле 1943 года переброшен на Воронежский фронт, базируется на аэродроме у деревни Живая близ Валуек. До Курской битвы в основном ведёт разведку и также наносит частные удары по аэродромам, укреплениям и живой силе противника, так 3 июня 1943 года штурмует аэродромы Основа и Рогань. С началом Курской битвы перелетел на аэродром Волоконовка.
В ходе Курской битвы действует в районах Белгорода, Богодухова, Харькова. Так, в июне - августе 1943 года, как правило под прикрытием 247-го истребительного полка или 270-го истребительного полка наносит постоянные штурмовые удары по аэродромам противника Сокольники и Померки, уничтожает переправы через Северский Донец, в частности в районах Соломино - Безлюдовка, штурмует войска в районе Обояни, наносит удары по эшелонам, в частности на станции Рогань.
В ходе наступления на левобережной Украине наносит удары по отходящим колоннам противника, базируюсь на аэродромах Гринево, Ново-Александровка, Рогань. после захвата плацдармов на Днепре, содействует наземным войскам в их удержании на протяжении Днепра от Кременчуга до Верхнеднепровска, штурмует контратакующие части противника, наносит удары по танковым частям и артиллерийским батареям. С октября 1943 года перебазировался на аэродром Пальмира. В январе 1944 года был задействован в Кировоградской операции, так штурмует живую силу, танки и автомашины в районе Завадовки, Лелековки, Нового Миргорода, Малых Висок.
За боевые отличия, стойкость и массовый героизм личного состава, проявленные в Курской битве и в сражениях на Правобережной Украине, Приказом НКО СССР № 016 от 5 февраля 1944 года, преобразован в 142-й гвардейский штурмовой авиационный полк.
Подчинение
Командиры
- Козлов, Пётр Павлович , майор (1942 - 07.03.1943), погиб
-
Матиков, Александр Пантелеевич , майор, подполковник с 08.03.1943
 |
Информация о командирах этого воинского формирования с большой степенью вероятности является неполной. Вы можете помочь проекту, дополнив её и убрав после этого данный шаблон.
|
| Ф. И.О | Должность | Звание | Дата награждения | Данные о вылетах | Примечания | |
|---|---|---|---|---|---|---|
|
|
Александров, Геннадий Петрович | командир эскадрильи | старший лейтенант | 04.02.1944 | 88 боевых вылетов к моменту представления | погиб 25.01.1945 |
|
|
Джинчарадзе, Исрафил Кемалович | старший лётчик | младший лейтенант | 04.02.1944 | Посмертно. 92 боевых вылета к октябрю 1943 г. | погиб 15 октября 1943 года |
|
|
Матиков, Александр Пантелеевич | командир полка | подполковник | 01.07.1944 | 32 боевых вылета к моменту представления | - |
| - | Рогальский, Виктор Андреевич | лётчик | старший сержант | - | - | 10.08.1942 в первом боевом вылете совершил огненный таран[3] |
Напишите отзыв о статье "673-й штурмовой авиационный полк"
Примечания
Литература
- [airspot.ru/book/file/520/scheglov-v-v-prodolzhenie-poedinka.pdf Щеглов В.В. Продолжение поединка: Повесть.- М.: ДОСААФ, 1985. - 263 с.]
Ссылки
- [www.soldat.ru/doc/perechen Перечень No.12 авиационных полков военно-воздушных сил Красной Армии, входивших в состав Действующей армии в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.]
- [www.allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/sssr/struct/p/shap673.dat Справочник]
Отрывок, характеризующий 673-й штурмовой авиационный полк
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.
– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.
Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
