Barings Bank

Barings Bank
Год основания	1762
Расположение	Великобритания Великобритания: Лондон

К:Банки, основанные в 1762 году

Barings Bank (по-русски Банк братьев Бэринг, 1762—1995) являлся одним из старейших торговых банков мира (вторым после Berengberg Bank) до своего краха, вызванного несанкционированными действиями одного из банковских служащих в 1995 году.

История

1762—1890

В 1762 году сыновья немецкого иммигранта родом из Бремена Йохана Баринга (John Baring, 1697—1748), который занимался торговлей шерстью в Эксетере, основали компанию под названием «Компания Джона и Фрэнсиса Баринга» (John and Francis Baring Company). Компания была основана Фрэнсисом Барингом и его старшим братом Джоном, который, впрочем, принимал довольно пассивное участие в бизнесе. Начав с торговли шерстью, бизнес Барингов перешёл и на продажу других товаров, также предоставляя финансовые услуги, востребованные в стремительно развивавшейся сфере международной торговли. К 1790 году Баринги значительно расширились как успехами Фрэнсиса в Лондоне, так и во взаимовыгодном сотрудничестве с амстердамскими банкирами из банка «Хоуп и Ко.» (Hope & Co.)

В 1800 году Джон отошёл от дел, и компанию переименовали в «Фрэнсис Баринг и Ко.» (Francis Baring and Co.) Новыми партнёрами Фрэнсиса стали его старший сын Томас и зять Чарльз Уолл. В 1802 году Баринги и «Хоуп и Ко.» были выбраны для финансовой поддержки при осуществлении самой масштабной сделки с недвижимостью в мировой истории — Луизианской покупки. Сделка была проведена несмотря на то, что Британская империя находилась в войне с Францией, а сделка напрямую финансировала военную компанию Наполеона. С юридической точки зрения Соединённые Штаты купили Луизиану не у Наполеона, а у Барингов и Хоупов. После выплаты 3 млн долларов золотом, остаток суммы был предоставлен облигациями США, которые Наполеон со скидкой в 12,5 % продал банку Барингов. Александр, второй сын Фрэнсиса, работавший на банк Хоупов, совершил сделку в Париже с главой французского казначейства, а затем отправился в Америку, где забрал облигации и затем доставил их во Францию.

С 1803 года активная роль в управлении банком стала переходить от Фрэнсиса к его детям, к Томасу добавились младшие братья Александр и Генри. В 1804 году компанию переименовали в «Братья Баринги и Ко.» (Baring Brothers & Co.). С этим названием компания оставалась до 1890 года. Наследники трёх братьев сохранили ведущую роль в руководстве банка.

Упадок бизнеса и отсутствие настоящего лидера в 1820-х годах вынудил Барингов уступить свою доминирующую позицию в Лондоне конкурирующей фирме Ротшильдов. Тем не менее, Баринги оставались могущественной фирмой, и в 1830-х годах под руководством Томаса (сына Томаса Баринга) и его нового партнёра из Америки Джошуа Бейтса, начали отвоёвывать свои позиции. Дж. Бейтс отстаивал смещение сферы влияния Барингов с Европы на американский континент, предвидя перспективные возможности Дикого Запада. В 1832 году Баринги открыли офис в Ливерпуле, деятельность которого сконцентрировалась на новых северо-американских возможностях. В 1843 году Баринги стали эксклюзивным агентом для правительства США. На этой позиции банк продержался до 1871 года.

Далее Баринги были задействованы британским премьер-министром Робертом Пилем в обеспечении «индейским зерном» (кукурузой) ирландских граждан в период массового голода в Ирландии (1845—1849), вызванного неурожаем картофеля. Братья Баринги отказались брать комиссию от сделок, выполненных в рамках помощи голодающим.

В 1851 году Баринги и Бейтс обзавелись ещё одним американским партнёром — Расселом Стургисом. Несмотря на затруднения, связанные с симпатиями Стургиса рабовладельческому Югу в годы гражданской войны в Америке, он доказал свои банкирские способности, а после смерти Бейтса в 1864 году, в значительное мере обрёл лидерство в управлении делами фирмы. В 1850-х и 1860-х годах доход банку обеспечивало выдача кредитов на развитие бизнеса. В 1856 году в бизнес вошёл племянник Томаса Баринга Эдвард, сын Генри Баринга. К 1870-м годам с превосходными деловыми качествами Эдварда банк Барингов всё более осваивался на рынке международных ценных бумаг, в частности, работая с США, Канадой и Аргентиной. Баринги осмотрительно и успешно делали финансовые вложения во время активного развития железнодорожной сети в США, последовавшего за завершением гражданской войны.

В конце 1880-х риски в андеррайтинге привели фирму к серьёзным неприятностям, вызванным переоценкой аргентинских и уругвайских кредитов. В 1890 году президент Аргентины был вынужден подать в отставку, страна была близка к объявлению дефолта. Кризис продемонстрировал уязвимость положения банка Барингов, у которого не оказалось достаточно большого резервного фонда для поддержки аргентинских облигаций до того момента, когда в стране будет восстановлен порядок. Банк был спасён от банкротства консорциумом, учреждённым управляющим Банком Англии, У. Лиддердейлом (William Lidderdale). Последовавшая суматоха в финансовом мире известна как паника 1890 года.

1891—1929

Хотя помощь консорциума предотвратила вероятный всемирный финансовый коллапс, Баринги уже никогда не смогли вернуть своей доминирующей позиции. Было сформировано общество с ограниченной ответственностью «Братья Баринги и Ко. лимитед» (Baring Brothers & Co., Ltd.), к которому перешла жизнеспособная часть старого партнёрства. Активы старого банкирского дома и нескольких партнёров были переданы консорциуму в рамках уплаты долга и ещё десять лет понадобилось банку для того, чтобы полностью выплатить остаток долга.

Бизнес Барингов сконцентрировался на международных облигациях США и Аргентины. Сдержанная политика под руководством сына Эдварда — Джона Баринга — привлекла внимание британского истеблишмента. Компания наладила взаимоотношения с королём Георгом V, начав таким образом близкие отношения с британской монархией, которые сохранились вплоть до краха банка Барингов в 1995 году. Принцесса Диана была праправнучкой одного из членов семьи Барингов. Потомки пяти ветвей из семейного древа Барингов удостаивались звания пэра: барон Ревелсток, граф Нортбрук, барон Ашбертон, барон Ховик Глендейлский, граф Кромер. Умеренная политика компании стоила банку преимущества в мире финансов, однако позднее обернулась дивидендами, когда ей было предоставлено право на финансирование восстановления Германии от последствий Первой мировой войны, в то время, как другие британские банки несли болезненные потери под натиском Великой депрессии.

1929—1995

В годы Второй мировой войны британское правительство использовало Барингов при ликвидации своих активов в США и других странах для финансирования военных издержек. После войны другие банкирские дома обогнали банк Барингов и по размеру, и по влиянию, но он оставался важным игроком на рынке вплоть до 1995 года.

Крах 1995 года

Несмотря на пережитые Великую депрессию и две мировые войны, в 1995 году бизнес Барингов был уничтожен несанкционированными действиями главы сингапурского отдела деривативных продаж Ником Лисоном (Nick Leeson).

Обязанностями Лисона был арбитраж в целях получения дохода на разницах цен на фьючерсные контракты индекса Nikkei 225 между Осакской биржей ценных бумаг в Японии и биржей SIMEX в Сингапуре. Подобный арбитраж включает скупку фьючерсов на одном рынке с одновременной продажей их на другом рынке по более высокой цене. Поскольку все участники рынка пытаются получить прибыль от подобной разницы в цене на публичных торгах фьючерсными контрактами, прибыль от арбитражных сделок довольно мала. Для получения заметной прибыли объёмы продаж должны быть весьма значительными. Сделки по купле на одном рынке и продаже на другом осуществляются практически одномоментно, поэтому такая стратегия не содержит больших рисков, кроме того применяется хеджирование. Безусловно, подобные сделки не могут привести банк к банкротству. К примеру, трейдер покупает фьючерсы на Nikkei на 100 млн долларов и в это же время продаёт их в Сингапуре за 100 001 000 долларов. Несмотря на то, что объем продаж трейдера (оборот) в этот день около 200 млн, его выручка лишь одна тысяча долларов с 100 млн.

Вместо того, чтобы придерживаться этой одобренной руководством стратегии, Ник Лисон покупал фьючерсы, а затем придерживал их, выжидая более выгодного курса. Если следовать этой стратегии, даже небольшой процент изменения цен на фьючерсы может принести миллионный доход либо убыток.

Согласно показаниям управляющего Банком Англии Эдварда Джорджа (Eddie George), Лисон начал поступать подобным образом в конце января 1995 года. Вследствие череды внутренних и внешних событий, его нехеджированные потери быстро росли.

Внутренний аудит

В организационной структуре сингапурского подразделения банка Барингов Ник Лисон занимал одновременно две руководящие позиции. С одной стороны, он являлся генеральным управляющим сингапурского филиала Barings Futures, ответственным за операции банка на бирже Simex, с другой — руководителем бэк-офиса, который осуществляет учет и независимые проверки результатов торговых операций. Очевидно, что эти две должности не должны совмещаться одним человеком. Фактически Лисон мог действовать от лица компании без какого-либо надзора из Лондона. После краха банка некоторые аналитики, включая и самого Лисона, переложили большую часть вины на недостатки банковского внутреннего аудита и риск-менеджмента.

Махинации

В отсутствие внешнего надзора Лисону оказались доступны спекулятивные игры на рынке фьючерсного арбитража в сингапурском офисе Barings Futures с прикрытием недостач в отчётности центральному офису в Лондоне. В частности, Лисон создал специальный ошибочный счёт в банке под номером 88888 для того, чтобы воспрепятствовать отправке ежедневных отчётов о торгах в лондонский офис. По уверениям Лисона впервые счёт был задействован им, когда одна из его коллег купила контракты, вместо того, чтобы их продать, нанеся таким образом ущёрб банку в £20 000.

К декабрю 1994 года накопившиеся долги Лисона стоили банку 200 млн фунтов стерлингов. В декларации, отправленной им в британский налоговый орган (HM Revenue and Customs) был заявлен доход в £102 млн. Если бы в то время компания раскрыла реальное финансовое положение, банкротства можно было бы избежать, поскольку у Барингов всё ещё оставалось 350 млн фунтов капитала.

Землетрясение в Кобе

Используя скрытый счет 88888, Лисон начал агрессивные торги фьючерсами и опционами на сингапурской бирже SIMEX. Его действия привели к потере значительных сумм, однако он использовал деньги, которые имели дочерние подразделения банка на своих собственных счетах. Лисон фальсифицировал записи торгов в компьютерной базе банка и использовал деньги, предназначенные для выплат по другим сделкам. Со стороны выглядело будто бы Лисон приносит значительный доход банку. Удача отвернулась от трейдера 17 января 1995 года, когда японский город Кобе был разрушен сильнейшим землетрясением. Последовало падение азиатского финансового рынка. Лисон сделал неудачную ставку на быстрое восстановление индекса Nikkei.

Раскрытие махинаций

23 февраля 1995 года Лисон вылетел из Сингапура в Куала-Лумпур. Аудиторы банка Барингов наконец раскрыли мошенничество. Примерно в это же время руководитель Лисона Питер Баринг получил от него покаянную записку. Деятельность трейдера привела к потере банком 827 млн фунтов стерлингов (1,3 млрд долларов), что в два раза превысило его собственный капитал. Крах банка вылился в потерю ещё 100 млн фунтов Банк Англии пытался спасти положение, но попытка не увенчалась успехом.. 26 февраля была объявлена неплатежеспособность банка Барингов. В этот же день Банком Англии было инициировано расследование, возглавленное Канцлером казначейства Великобритании, результаты опубликованы 18 июля 1995 года.

Последствия

В 1995 году нидерландская финансовая группа ING купила банк Барингов за символическую сумму в £1, приобретя все его задолженности, и создав дочернюю компанию ING Barings. В 2001 году ING продал американскую долю бизнеса Барингов компании ABN Amro за 275 млн долларов, а оставшуюся часть ING Barings переподчинил своему европейскому подразделению.

Литература

• Drummond, Helga. The Dynamics of Organizational Collapse: The Case of Barings Bank. — London: Routledge, 2007. — ISBN 0-415-39961-6.
• Fay, Stephen. The Collapse of Barings. — New York: W.W. Norton, 1997. — ISBN 0-393-04055-0.
• Лисон Ник. «Как я обанкротил “Бэрингз”. Признания трейдера-мошенника»:. — М.: ООО "Кейс", 2011. — ISBN 978-91848-004-5.
• Leeson Nicholas William. Rogue Trader: How I Brought down Barings Bank and Shook the Financial World. — Boston: Little, Brown, 1996. — ISBN 0-316-51856-5.
• Hunt Luke. Barings Lost: Nick Leeson and the Collapse of Barings Plc.. — Singapore: Butterworth-Heinemann Asia, 1996. — ISBN 9-810-06802-6.
• Rawnsley Judith H. Total Risk: Nick Leeson and the Fall of Barings Bank. — New York: Harper Business, 1995. — ISBN 0-887-30781-7.
• Gapper John. All that Glitters: The Fall of Barings. — London: Hamish Hamilton, 1995. — ISBN 0-241-13699-7.
• Ziegler, Philip. The Sixth Great Power: Barings 1762–1929. — London: Collins, 1988. — ISBN 0-002-17508-8.

Ссылки

• Беринг, семья // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.nickleeson.com/ Nick Leeson] Official Website of the Barings Rogue Trader (англ.)
• [www.casepublishing.ru/products.php?pID=11 Как я обанкротил «Бэрингз». Признания трейдера-мошенника]. — М.: «Кейс», 2011.
• www.numa.com/ref/barings/  (англ.)
• www.nytimes.com/books/first/f/fay-collapse.html  (англ.)
• [www.telegraph.co.uk/news/obituaries/finance-obituaries/6266592/Sir-Miles-Rivett-Carnac-Bt.html Sir Miles Rivett-Carnac, Bt] (англ.) — Daily Telegraph obituary

Отрывок, характеризующий Barings Bank

Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.