Сессе, Мартин
Поделись знанием:
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
(перенаправлено с «Sessé»)
| Мартин Сессе и Лакаста | |
| исп. Martín Sessé y Lacasta | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: |
Испания |
| Научная сфера: | |
| Систематик живой природы | ||
|
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Sessé».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Sess%C3%A9&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=9514-1 Персональная страница] на сайте IPNI
| ||
- У этого человека испанская фамилия; здесь Сессе — фамилия отца, а Лакаста — фамилия матери.
Марти́н Сессе́ и Лака́ста (исп. Martín Sessé y Lacasta; 1751—1808) — испанский ботаник.
Содержание
Биография
Мартин Сессе и Лакаста родился 11 декабря 1751 года в деревне Барагуас не территории муниципалитета Хака. Учился на врача в Сарагосе, в 1775 году переехал в Мадрид, где работал врачом. С 1779 года Сессе работал военным врачом в Испании и Кубе. В 1785 году он переехал в Мехико. К 1789 году Мартин полностью оставил врачебное дело и занялся ботаникой.
В 1786 году король Испании Карл III поддержал организацию предложенной Сессе ботанической экспедиции в Новую Испанию. Мартин Сессе был назначен главой экспедиции, он также стал директором Королевского ботанического сада. Перед экспедицией Сессе посетил Кубу, Пуэрто-Рико и Санто-Доминго. В мае 1788 года команда ботаников начала исследовать юго-западную часть Мексики. Когда группа, в 1790 году, достигла Гвадалахары, она разделилась на две части. Х. М. Мосиньо, Х. Д. дель Кастильо и А. Эчеверриа и Годой направились в Агуаскальентес через Аламос, а Сессе — через Синалоу. В 1793 году умер дель Кастильо. Экспедиция продолжила исследование южной Мексики. Учёные снова разделились на две группы, возглавляемые Мосиньо и Сессе, и встретились в Кордове. Затем они вернулись в Мехико. В марте 1794 года Сессе получил разрешение на продолжение экспедиции в Центральную Америку. Он и Эчеверриа отправились на Кубу, Мосиньо и другие ботаники исследовали флору Гватемалы.
В 1803 году по приказу короля Сессе, Мосиньо и другие члены экспедиции вернулись в Испанию. Обработка материалов, привезённых из этой экспедиции заняла около двух лет. В 1805 году Сессе и Мосиньо стали членами Королевской Академии медицины. Сессе умер 4 октября 1808 года, Мосиньо был впоследствии вынужден выехать из Испании во Францию. Затем он вернулся в Испанию и умер в июне 1819 года.
Изданы были книги Мосиньо и Сессе лишь к концу XIX века, через 85 лет после завершения экспедиции.
Некоторые научные работы
- Sessé y Lacasta, M.; Mociño, J.M. (1887—1890). Plantae Nouae Hispaniae. 175 p.
- Sessé y Lacasta, M.; Mociño, J.M. (1891—1897). Flora mexicana. 263 p.
Роды, названные в честь М. Сессе и Лакасты
Напишите отзыв о статье "Сессе, Мартин"
Литература
- Stafleu, F.A.; Cowan, R.S. [www.biodiversitylibrary.org/item/104077 Taxonomic Literature]. — Ed. 2. — Utrecht, Antwerpen, The Hague, Boston, 1985. — Vol. V: Sal—Ste. — P. 525—528. — 1066 p. — ISBN 90-313-0631-2.
- Rogers McVaugh. 1977. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803) I. Summary of excursions and travels. Contributions from the University of Michigan Herbarium 11: 97-195.
- Rogers McVaugh. 1980. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803) II. The Icones Florae Mexicanae. Contributions from the University of Michigan Herbarium 14: 99-140.
- Rogers McVaugh. 1987. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803). III. The impact of this and other expeditions on contemporary botany in Europe. Contributions from the University of Michigan Herbarium 16: 155—171.
- Rogers McVaugh. 1990. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803). IV. The library and the herbarium of the expedition. Contributions from the University of Michigan Herbarium 17: 183—214.
- Rogers McVaugh. 1995. Resultados botánicos de la expedición de Sessé y Mociño (1787—1803). El impacto sobre la botánica moderna in América tropical. Pp. 15, in S. Guevara et al., eds., Logros y Perspectivas del Conocimiento de los recursos vegetales de México en vísperas del siglo XXI. Instituto de Ecología, S. A., Xalapa, Veracruz.
- Rogers McVaugh. 1998. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803). VI. Reports and records from western Mexico, 1790—1792. Boletín informativo del Instituto de Botanica, Universidad de Guadalajara, Zapopan. Epoca 3, 6, no. 1: [1-]178.
- Rogers McVaugh. 2000. Botanical results of the Sessé & Mociño expedition (1787—1803). VII. A guide to relevant scientific names of plants. Hunt Institute for Botanical Documentation. [i-iv], v-vii, 1-726. Pittsburgh.
- Rogers McVaugh. 2000. Los dibujos de la Expedición, In El Aguila y El Nopal. La Expedición de Sessé y Mociño a Nueva España (1787—1803). Cap. VII, pp. [105, 106], 107—116. Real Jardín Botánico de Madrid.
- Rogers McVaugh. 1982. The lost paintings of the Sessé & Mociño expedition: A newly available resource. Taxon 31: 691—692.
Отрывок, характеризующий Сессе, Мартин
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
