The Devil’s Hands Are Idle Playthings

Эпизод «Футурамы»</br>«Руки дьявола — бесполезная игрушка»
«The Devil's Hands Are Idle Playthings»
</br>Робо-Дьявол заключает договор с Фраем
Порядковый номер	72
Сезон	4
Код эпизода	4ACV18
Сценарий	Кен Килер
Режиссёр	Брэт Хааланд
Предыдущий эпизод	Spanish Fry
Следующий эпизод	Футурама: Большой куш Бендера
Подзаголовок	«See you on some other channel»
Дата выхода	10 августа, 2003
ТВ-код эпизода	S05E16
номинация	Кен Килер в 2004 году номинировался на премию «Эмми» в номинации «Выдающиеся музыка и стихи в анимационном сериале», а песня «I Want My Hands Back» в том же году была номинирована на премию «Энни» в номинации «Выдающаяся музыка в анимационном сериале».
Приглашенные знаменитости	Дэн Кастелланета в роли Робо-Дьявола.
Мультфильм в начале	Отсутствует
Список всех серий
Портал «Футурама»

The Devil’s Hands Are Idle Playthings (рус. «Руки дьявола — бесполезная игрушка») — восемнадцатый и последний эпизод четвёртого сезона мультсериала «Футурама». Североамериканская премьера этого эпизода состоялась 10 августа 2003 года.

Содержание

Фрай безуспешно пытается научиться играть на голофоне, надеясь таким образом покорить сердце Лилы. Но беда Фрая в том, что он может представить хорошую музыку, но не может её сыграть. При этом Лила упоминает, что имеет слабость к мужчинам с музыкальными способностями.

Бендер советует Фраю заключить сделку с Робо-Дьяволом, чтобы научиться играть на голофоне. Согласившись, он с роботом отправляется в Робо-Ад, где Дьявол предлагает ему пару робо-рук. Для выбора «донора» он крутит Большое Колесо Фортуны, на котором написаны имена всех роботов. Стрелка указывает на самого Робо-Дьявола, который и меняется руками с Фраем.

С новыми руками Фрай быстро становится звездой голофонирования: он выпускает свои записи на дисках и играет в «Шикар-неги Холле» («Hovercar-negie Hall»).

Лила без ума от музыки Фрая. Робо-Дьявол пытается вернуть себе свои руки, но Фрай их не отдаёт. Тогда Робо-Дьявол задумывает сложную многоходовую комбинацию, чтобы всё-таки вернуть свои манипуляторы вместо бесполезных хваталок Фрая.

Робот-Гедонист просит Фрая написать оперу для него, и тот соглашается, поставив условием, что она будет посвящена Лиле. Фрай начинает работу, не давая Лиле послушать её прежде, чем опера будет завершена.

Робо-Дьявол, исполняя свой план, заключает сделку с Бендером, установив ему паровозный гудок в обмен на крышку от его блестящего зада. Испытывая приобретение, Бендер оглушает Лилу как раз накануне концерта Фрая. Появляется Робо-Дьявол. Бендер пытается оглушить и его, но гудок уже сломался. Бендер понимает, что его обманули, и предлагает Робо-Дьяволу укусить его блестящий зад, но тут же тушуется, вспомнив, что блестящую крышку на заду он тоже потерял. Робо-Дьявол довольно смеётся — первая часть плана сработала идеально.

В Столичном Доме Оперы (Metropolitan House of Opera) при полном аншлаге Фрай даёт премьеру — свою оперу «Лила: Звёздная Сирота» («Leela: Orphan of the Stars»). Лила по-прежнему глухая, но она просит не выдавать её, боясь разбить Фраю сердце. Первый акт встречен громогласным успехом, а в антракте Лила идёт на сделку с тем же Робо-Дьяволом, выменяв себе уши Калькулона на свою руку, причём дьявол заявляет, что заберет её руку позже. Во время второго акта Робо-Дьявол внезапно появляется прямо на сцене и требует у Фрая назад свои руки, угрожая жениться на Лиле и увести её в ад. Оказывается в контракте, который Лила не глядя подписала, под словами «отдать руку» Робо-Дьявол имел в виду именно её согласие на брак. Хотя Фрай и понимает, что без дьявольских рук ему больше ничего не сыграть и не впечатлить Лилу, он соглашается, чтобы спасти её.

Выступление провалено. Все, кроме Лилы, в разочаровании покидают зал. Получив свои руки обратно, Робо-Дьявол убегает обратно в ад, заодно прихватив с собой Голову Никсона. Лила просит его доиграть финал оперы, и Фрай играет своими грубыми неумелыми руками историю о том, что они будут вместе. Сама же реакция Лилы остаётся за кадром и поэтому неизвестна.

Персонажи

Список новых или периодически появляющихся персонажей сериала:

• Зепп Бранниган
• Калькулон
• Робо-Дьявол
• Робот-Гедонист
• Морбо
• Жена Морбо
• Морган Проктор
• Голова Ричарда Никсона
• Юморбот 5.0
• Флорп
• Робопроповедник
• Малыш Тимми

Изобретения будущего

• Голофон — музыкальный инструмент, похожий на Кларнет или дудочку. При любом действии музыки появляется видеокартинка, на которую он и показывает. Любая ошибка может сделать картинку ужасной.
• «Колесо роботов», принадлежащее Робо-Дьяволу, — барабан со стрелкой, на котором написано огромное количество имён роботов.

Ссылки на культурные явления

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Шикар-неги Холл является пародией на Карнеги-Холл.
• Повторно сдавая экзамен на курсах, Фрай играет произведение «К Элизе» Людвига ван Бетховена.
• Название серии является отсылкой к песне группы «Palace Brothers» «Idle Hands Are The Devil’s Playthings».
• Заключение Фраем сделки с Робо-Дьяволом за умение играть на голофоне, возможно, является аллюзией на Роберта Джонсона, который по легенде сделал то же самое за умение играть блюз.
• Возможно также что это аллюзия на «Историю солдата» Игоря Стравинского.
• Голофон является отсылкой на инструмент «Визисонор», на котором играл один из героев произведения Айзека Азимова «Основание и Империя».
• В одной из сцен оперы Фрая показан Годзилла.

Факты

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Отмечая заключительную серию в начальной заставке, когда космический корабль врезается в экран, на экране транслируются не кадры из старых мультфильмов, а начальная заставка «Футурамы» в режиме рекурсии.
• Автор сценария этого эпизода Кен Килер был номинирован на премию «Эмми» в 2004 году за данный эпизод (в номинации «Выдающиеся музыка и стихи в анимационном сериале»), в частности, за песню «Верни мои руки» («I Want My Hands Back»).
• На колесе фортуны Робо-Дьявола можно заметить имя Бендера.
• Это один из немногих эпизодов, где у Зойдберга есть деньги.
• Предполагая, что эпизод будет последним, авторы постарались добавить в него как можно больше второстепенных персонажей в массовых сценах в опере. Позже этот приём (но теперь уже, чтобы отметить возвращение) будет использоваться в первом полнометражном фильме «Большой куш Бендера».
• В этом эпизоде в третий раз упоминается Шон — бывший кавалер Лилы.
• Тэглайн в начале эпизода — «SEE YOU ON SOME OTHER CHANNEL» («увидимся на других каналах»). После закрытия сериала на канале «FOX» «Футураму» стали показывать на каналах «Adult Swim» (повтор старых серий) и «Comedy Central» (показ новых сезонов).
• Эта последняя серия, которая была переведена телеканалом «Ren-TV».
• Это последняя серия, вышедшая в эфир на телеканале «FOX». Следующая серия (разделённая на четыре 22-минутных эпизода) выйдет только спустя 5 лет на канале Comedy Central, а следующая оригинальная серия и вовсе выйдет лишь спустя 7 лет на том же канале.
• Этот эпизод — последний, который был показан в экранном формате «4:3». Следующие эпизоды (как разделённая полнометражка, так и новый премьерный эпизод) будут показаны в формате «16:9» (HD), а выйдут они только через 5 и 7 лет (в 2008 и 2010 годах соответственно).

Ссылки на другие эпизоды

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Предыдущее появление почти всех эпизодических персонажей в одном месте было лишь в серии «The Sting».
• Сюжетная линия основана на событиях эпизодов «Hell Is Other Robots» (первая встреча с Робо-Дьяволом) и «Parasites Lost» (попытки Фрая обучиться игре на голофоне). В первом и втором полнометражном фильме отсылок на данный эпизод нет (исключая однократное появление Робо-Дьявола с оркестром).
• Лила и Эми едят мясо буггало, впервые представленных в эпизоде «Where the Buggalo Roam».

Ссылки

• The Devil’s Hands Are Idle Playthings на Futurama wiki  (англ.)
• The Devil's Hands Are Idle Playthings (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий The Devil’s Hands Are Idle Playthings

– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.