The Sting
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
| | ||
|---|---|---|
| | ||
</br>Лила, Бендер и Фрай в космическом улье | ||
| Порядковый номер | 66 | |
| Сезон | 4 | |
| Код эпизода | 4ACV12 | |
| Сценарий | Патрик Веррон | |
| Режиссёр | Брайан Шизли | |
| Подзаголовок | A By-Product of the TV Industry | |
| Дата выхода | 1 июня, 2003 | |
| ТВ-код эпизода | S05E09 | |
| номинация | Серия номинировалась на премию «Эмми» в номинации «Выдающаяся анимационная программа» в 2004 году; сценарист Патрик Веррон был награждён премией «Энни» в номинации «Выдающиеся сценарии для анимационных сериалов», также он получил приз Гильдии сценаристов Америки «За анимацию» (обе премии были получены в 2004 году). | |
| Мультфильм в начале | «The Queen Was in the Parlour» (1932) | |
| | ||
|
| ||
The Sting (рус. «Жало») — двенадцатая серия четвёртого сезона мультсериала «Футурама». Североамериканская премьера этого эпизода состоялась 1 июня 2003 года.
Содержание
Сюжет
Профессор Фарнсворт хочет, чтобы Фрай, Лила и Бендер взялись за дело, которое провалила предыдущая команда Межпланетного Экспресса, — собрали мёд космических пчёл.
После прибытия на место, Бендера маскируют под пчелу и обучают его пчелиному языку-танцу: его цель — отвлекать пчеёл-охранников от сбора мёда другими членами экипажа. Во время сбора Фрай случайно падает в поток маточного молочка, и Лила спасает его. У Бендера неплохо получалось отвлекать пчёл до тех пор, пока он случайно не оскорбляет пчелиную матку; всем приходится спасаться. Экипажу удаётся вырваться из пчелиного логова почти без потерь, а Лила (отличающаяся добрым сердцем) даже успевает захватить с собой пчелу-малыша. Но безобидное с виду создание нападает на Лилу, а Фрай едва успевает прикрыть её своим телом, после чего погибает, пронзённый насквозь пчелиным жалом, при этом прошедшее через тело Фрая жало наносит Лиле лишь маленькую ранку… Бендер выбрасывает убийцу в космос.
Лила находится в глубочайшей печали в связи с кончиной Фрая и винит (небезосновательно) во всём только себя. Похороны героя проходят на Орбитальных Лугах, после чего гроб с его телом отправляется в вечное путешествие по Космосу.
Лила пробует добытый ими космический мёд. Как вскоре выясняется, «одна ложка его — успокоит, две — помогут уснуть, съешь три — уснёшь навеки». После мёда у Лилы начинаются видения: ей кажется, что она общается с Фраем, у которого от жала появилась дыра в животе. Они встречаются в космосе, куда он был отправлен в последний путь. Фрай говорит ей, что в его ящике её ждет подарок, после чего просит Лилу проснуться. Лила просыпается, не веря, что всё это было не по-настоящему.
Рассказав о произошедшем остальному экипажу, Лила проводит эксперимент — вскрывает ящик Фрая. Там пусто, но вскоре выясняется, что подарок ей там действительно был, просто Бендер успел покопаться в вещах погибшего раньше всех. После опытов Профессора над мозгом Лилы можно сделать заключение, что она всё-таки не общается с духом погибшего Фрая, а просто не в себе.
В следующую ночь Фрай приглашает Лилу на романтическую прогулку по разным планетам и в конце сна дарит ей свой пиджак, с которым она и просыпается в руках после неизменного призыва Фрая проснуться. Когда Лила предъявляет его своей команде как доказательство своего реального общения с Фраем, красный пиджак Фрая превращается в зелёное пальто Лилы. Это укрепляет окружающих в мысли, что та сильно не в себе от горя.
Потрясённая Лила решает повторить эксперимент, съев две ложки космического мёда. После второй она разливает маточное молочко на диван и там из него материализуется Фрай. После обследования Профессор заявляет, что «ДНК Фрая впечаталась в молочко, когда тот упал в него, и сейчас материализовавшийся Фрай — самый настоящий». Лила счастлива, что Фрай вернулся, но внезапно он опять просит её… проснуться.
У Лилы случается ещё одна галлюцинация: она видит всех членов своей команды, которые танцуют, пляшут и счастливы от того, что их жалит та самая космическая пчела. Лила понимает, что если она не полетит в космос, не найдет гроб Фрая и не откроет его, то точно сойдет с ума.
Сказано — сделано. Лила находит гроб Фрая, открывает его, но внутри вместо тела друга видит загадочное разноцветное мельтешение… Она понимает, что действительно сошла с ума.
Вернувшись, Лила решает съесть три ложки космического мёда, чтобы остаться с Фраем навсегда, но едва она готовится проглотить третью ложку, оживает изображение Фрая, стоящее у неё на тумбочке. Он просит её не делать этого, а жить и бороться. Лила ударяется в слёзы, разбивает банку с мёдом, комнату наполняют космические пчелы… и Лила просыпается на больничной койке.
Оказывается, весь яд на кончике жала попал в Лилу, отчего та и впала в кому на две недели, а Фрай «обошелся пересадкой селезёнки». Все эти дни Фрай неотлучно находился у койки Лилы, умоляя её проснуться, что она и слышала в своих снах.
Персонажи
Список новых или периодически появляющихся персонажей сериала
- Морган Проктор
- Тэрри
- Сэймур Эсис
- Лео и Инез Вонг
- Кьюберт Фарнсворт
- ЛаБарбара Конрад
- Двайт Конрад
- Сэл
- Скраффи
- Мишель
- Петуния
- Тог
- Гюнтер
Изобретения будущего
Интересные факты
Ссылки на культурные явления
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 9 мая 2011 года. |
- Эпизод пародирует серию «Прощание» из телевизионного сериала «8 простых правил для друга моей дочери-подростка». Также наблюдается сходство с сюжетом фильмов «Шестое чувство» и «Шоссе в никуда».
- В эпизоде присутствует изображение Фрая в роли Иисуса и Лилы в роли Марии Магдалины.
- Шлемы космических скафандров экипажа подобны тем, что были в фильме 1954 года «20 000 льё под водой».
- Сцена, где Лила подбирает детёныша пчелы, — аллюзия на роман Орсона Скотта Карда «Игра Эндера».
- Когда Лила и Фрай убегают из пчелиного улья, одна из пчёл взрывается, врезавшись в стену. Это отсылка к фильму «Звёздные войны. Эпизод VI: Возвращение джедая». В этой же сцене Фрай летит вверх ногами точно так же, как Джуни Кортес в фильме «Дети шпионов» — оба спасались по туннелям, оба полетели на реактивных двигателях, оба летели неправильно.
- Взлёт Лилы и Фрая с помощью ракетных ранцев (вытянутая рука вверх, сжатая в кулак) — пародия на Супермена.
- Сцена, в которой Бендер выкидывает пчелу в космос, — отсылка к фильму «Чужие».
- Похоронный обряд с выбрасыванием в космос гроба напоминает обряд похорон Спока из фильма «Звёздный путь 3: В поисках Спока», а также обряд из фильма «Звёздный десант». На похоронах Скраффи, одетый в килт, играет на волынке — так же делал на похоронах Спока Скотти.
- В эпизоде звучит фраза «They say a spoonful of honey helps to ease the pain» («Они говорят, что ложка мёда помогает облегчить боль»). Это пародия на строчку песни «just a spoonful of sugar helps the medicine go down» («всего лишь ложка сахара помогает проглотить лекарство») из фильма «Мэри Поппинс».
- Фраза Фрая «Проснись!», проходящая лейтмотивом через весь эпизод, отсылает нас к похожей фразе «Прекрати дышать!» в фильме «Другие».
- Во втором сне Лилы Фрай появляется перед ней кусочками, как Чеширский Кот из «Алисы в Стране чудес».
- То, как Лила вытягивает из своего сна пиджак Фрая, напоминает, как Нэнси Томпсон вытянула из своего сна шляпу Фредди в фильме «Кошмар на улице Вязов».
- Сцена, в которой Фрай воссоздаётся из пролитого маточного молочка, напоминает регенерацию Фрэнка в фильме «Восставший из ада».
- В фантасмагорической сцене поющих и танцующих членов «Межпланетного экспресса» можно услышать их песню «Don’t worry, bee happy» (Не волнуйся, пчела счастлива), что является пародией на композицию «Don’t worry, be happy» Бобби МакФеррина.
- Костюм и поведение Зойдберга во время исполнения фантасмагорической песни — пародия на телеконцерт Элвиса Пресли в 1968 году.
- Сцена разноцветного мельтешения в гробу Фрая пародируется, как в эпизоде из мультсериала «Симпсоны», где Гомер сидит в вибрирующем кресле, так и в похожей сцене из фильма «Космическая одиссея 2001 года».
- Когда Гермес видит, что Лила очнулась, он восклицает: «Sweet Three-toed Sloth of Ice Planet Hoth! She’s awake!». Это отсылка к фильму «Звёздные войны. Эпизод V: Империя наносит ответный удар».
- Фрай говорит «I thought that maybe if you heard a familiar voice, it might help keep your mind together. But who knows if it really got through» («Я подумал, что, если ты услышишь родной голос, это поможет тебе прийти в себя. Кто бы мог подумать, что это действительно сработает!») — эта фраза пародирует высказывание Нэна Адамса, персонажа эпизода «The Hitch-Hiker» из телевизионного сериала «Сумеречная зона».
- Лила на грани смерти, но в своих галлюцинациях она жива, а Фрай — мёртв. Подобный сюжет присутствует в фильме «Бессмертные души».
- В этой серии присутствует аномалия: ранее упоминалось, что у ос яд (нейротоксин) смертелен. Так как Лиле достался весь яд, то она должна была умереть, но она выжила.
Мелочи
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 9 мая 2011 года. |
- После смерти предыдущего экипажа Профессор несколько изменил логотип своей компании.
- На похороны Профессор приходит в тапочках.
- В этом эпизоде Фрай ужален огромной пчелой. Интересно, что Билли Уэст, озвучивавший Фрая, также озвучил говорящую пчелу Базз в рекламе сухих завтраков «Honey Nut Cheerios».
- В этом эпизоде можно первый и последний раз увидеть предыдущий корабль «Межпланетного экспресса».
- В эпизоде намеренно искажён цвет маточного молочка. На самом деле оно сливочно-белого цвета, но создатели решили, что этот цвет будет некорректно отображаться на экранах, поэтому молочко здесь — светло-жёлтое.
- Бендер возлагает своему лучшему другу венок с надписью «Покойся с миром, мешок с мясом» (R.I.P. Meatbag) — это напоминает нам о том, насколько сильно Бендер ненавидит людей.
- Во время похорон Лила плачет, но вытирает слёзы только одной половиной платка — это аллюзия на её единственный глаз.
- Игрушка, которую Фрай подарил Лиле в её сне, стоит у очнувшейся Лилы на тумбочке. Также картина «ледяной луны Гипериона», на которой Фрай отдал ей свой пиджак, висит в её палате на стене.
- Идея этого эпизода зародилась после слов одного из авторов мультсериала: «А почему бы нам не прикончить одного из главных героев?»
- Завистливая фраза Бендера «У тебя была лучшая кома из тех, что я видел!» (You were in the best coma I’ve ever seen!) вызвана его неспособностью впасть в кому.
- Фрай угощает Лилу «Semitic Miss Cocoa». Это пародия на реально существующую марку какао «Swiss Miss».
- Гермес заявляет, что «он с Ямайки — острова Покажи-Мне». Это пародия на штат Миссури, неофициальное название которого «Покажи-Мне штат».
- В эпизоде присутствует странный диалог Гермеса и Бендера:
Гермес: Соты — большие, да, да, да!
Бендер: Они не маленькие?
Гермес: Нет, нет, нет!
Это цитата из рекламного ролика хлебных злаков «Соты».
Ссылки на другие эпизоды
- На похоронах Фрая можно заметить практически всех когда-либо пересекавшихся с ним персонажей, в том числе Безымянную Девушку из XXI Века («Love's Labours Lost in Space», «A Leela of Her Own»), амазонку Тог («Amazon Women in the Mood»), Морган Проктор («How Hermes Requisitioned His Groove Back»), робота Санта-Клауса («Xmas Story», «A Tale of Two Santas»), Святого Отца Ченгстейна Эль-Гамала («Godfellas») и многих других.
- После замечания амазонки Тог об умении Фрая делать «сну-сну» можно увидеть несогласных с её мнением:
- Девушка из XXI века («Love's Labours Lost in Space»);
- Петуния («Put Your Head on My Shoulder»);
- Морган Проктор («How Hermes Requisitioned His Groove Back»);
- Мишель, бывшая девушка Фрая («Space Pilot 3000», «The Cryonic Woman»);
- Батарея (Фрай упоминал об этом «сексе» в эпизоде «Lesser of Two Evils»).
- В коробке «В память о Фрае», содержимое которой перебирает Лила, можно заметить:
- Магнит на холодильник из Луна-парка («The Series Has Landed»);
- Ложку, которой Фрай был коронован как Император Трисола («My Three Suns»);
- Банку Слёрма (возможно, выигранную в серии «Fry and the Slurm Factory»);
- Первые усы Фрая («The Cryonic Woman»);
- Банку масла «π-in-1» («Insane in the Mainframe»);
- Говорящее сердечко из серии «Love and Rocket»;
- Цветок из серии «The Why of Fry».
- На похоронах Фрая играют его любимую композицию «Walking on Sunshine». Он постоянно напевал/мычал её в сериях «Jurassic Bark», «War Is the H-Word» и «The 30% Iron Chef».
- Там же последним с Фраем прощается человек в белом халате (поднимает руку и восклицает: «Мир будущего прощается с тобой!») Это один из сотрудников «Лаборатории прикладной криогеники», который встречал Фрая в первой серии первого эпизода (поднимал руку и восклицал: «Мир будущего приветствует тебя!»).
- Бендер говорит: «I'm not allowed to sing. Court order». («Мне запрещено петь. Постановление суда.») Это отсылка к эпизоду «Bendin’ in the Wind».
Напишите отзыв о статье "The Sting"
Ссылки
- The Sting на Futurama wiki (англ.)
- The Sting (англ.) на сайте Internet Movie Database
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 27 января 2013 года. |
Отрывок, характеризующий The Sting
В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
