Аладьин, Егор Васильевич

Егор Васильевич Аладьин
Дата рождения:	1796(1796)
Место рождения:	Щигровский уезд Курской губернии
Дата смерти:	14 августа (26 августа) 1860(1860-08-26)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя
Род деятельности:	издатель, писатель, поэт, переводчик
Язык произведений:	русский
[az.lib.ru/a/aladxin_e_w/ Произведения на сайте Lib.ru]

Его́р Васи́льевич Ала́дьин (1796 — 14 (26) августа 1860) — русский издатель, писатель, поэт и переводчик, представитель дворянского рода Аладьиных.

Биография

Егор Васильевич Аладьин родился в 1796 году в Щигровском уезде Курской губернии. Первоначально Аладьин начал карьеру по военной линии. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. 3 октября 1812 года начал службу унтер-офицером Лубенского гусарского полка, затем был переведен в лейб-кирасиры. В 1814 году Аладьин был произведен в прапорщики в Нарвский драгунский полк, а 2 февраля 1816 года был уволен с чином поручика. Впоследствии некоторое время проработал смотрителем Щигровского провиантского магазина, после чего был переведен в Томский магазин и 27 декабря 1818 года уволен из военного ведомства.

В 1820 году Аладьин переехал в Петербург и стал работать чиновником, одновременно начав и литературную деятельность. Уже в 1821 году вышло отдельное издание его первого сочинения — пьесы в стихах «Быль, в баснословном рассказе — союз любви и славы». Ещё через три года издана книжка под заглавием «Мои досуги». В 1825 году напечатал повесть «Кум Иван», которая имела некоторый успех . В 1832—1833 годах Аладьин издал отдельно свои «Сочинения и переводы, в прозе» и «Повести» (в двух частях, 1833 год). Также Аладьин сотрудничал в «Отечественных записках» П. П. Свиньина.

Однако основную известность Егору Васильевичу принесла издательская деятельность. В 1824 году, работая чиновником, ему удалось открыть доставлявшуюся на купеческих кораблях контрабанду. За это Аладьину была пожалована награда в 2000 рублей. Благодаря полученное награде Аладьин смог стать издателем собственного литературного альманаха, получившего название «Невский альманах». Это был небольшой, изящный сборник, выходивший с 1825 по 1833 год, а также в 1846 и 1847 годах с нотами, гравюрами и портретами. Выдержав девять выпусков подряд, аладьинский ежегодник стал самым долговечным альманахом «альманачной эпохи» 1820—1830-хх годов.

«Невский альманах» пользовалось значительным успехом у современников благодаря участию в нем известнейших писателей XIX века: Н. М. Языкова, Н. А. Полевого, А. Е. Измайлова, С. Н. Глинки, Ф. В. Булгарина, В. А. Жуковского и других. В этом сборнике появился ряд мелких стихотворений Александра Сергеевича Пушкина, и с его разрешения были перепечатаны отрывки из «Бахчисарайского фонтана» и одна сцена «Бориса Годунова».

Кроме того Аладьин издал альманахи «Букет, или Карманная книжка для любителей и любительниц театра» на 1829 год и «Подснежник» на 1830 год.

Егор Аладьин пользовался расположением императорской фамилии. С 1831 года Аладьин издавал «Санкт-Петербургский вестник», и за это издание был удостоен награды табакеркой от Его Величества, а за перевод с немецкого «Истории Петра Великого» Вениамина Бергмана Егор Аладьин получил два перстня. Высочайшими подарками было отмечено и издание «Невского альманаха».

26 января 1840 года Аладьин был произведен в надворные советники. Под конец карьеры чиновника он служил начальником отделений в Главном Управлении Путей Сообщения и Публичных Зданий, откуда был уволен 22 декабря 1842 года. После увольнения Егор Аладьин продолжил заниматься литературной деятельностью. Он сотрудничал в «Пантеоне», опубликовал отдельным изданием «Воспоминание о Н. И. Хмельницком», издал два последних выпуска «Невского альманаха». Успехом пользовался поздний рассказ «Дом призрения престарелых и увечных граждан» (1845). Последним печатным трудом Аладьина стал рассказ «Двадцатипятилетие Николаевского дома престарелых и увечных граждан».

Как писатель Аладьин никогда не пользовался особой популярностью и был быстро забыт. Однако стихотворение «Солнце скрылось за горами…» приобрело известность в качестве песни, на протяжении трёх десятков лет регулярно перепечатывалось в различных песенниках и включено в вышедший в серии «Библиотека поэта» сборник «Песни русских поэтов». Историческая повесть Аладьина «Кочубей», опубликованная в «Невском альманахе» на 1828 год, имеет ряд реминисценции в пушкинской «Полтаве», хотя стала объектом жёсткой пушкинской критики и принципиальной творческой полемики.

Егор Васильевич Аладьин скончался в Санкт-Петербурге 14 (26) августа 1860 года. Похоронен на Волковском православном кладбище.

Источники

• Аладьин // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/1642/Аладьин Биография Е. В. Аладьина в Большой биографической энциклопедии]
• [pushkin.niv.ru/pushkin/articles/izmajlov/rabota-nad-poltavoj-12.htm Измайлов Н. В. Пушкин в работе над «Полтавой». Часть 12.]

Отрывок, характеризующий Аладьин, Егор Васильевич

– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.