Афроамериканская литература
Афроамериканская литература — литература, написанная представителями чернокожего населения США, преимущественно на английском языке (в том числе на его афроамериканской разновидности).
История
Наиболее ранним известным произведением афроамериканской литературы считается баллада «Bars Fight» за авторством Люси Терри, описывавшая нападение индейцев на город Дирфилд, которое имело место в 1746 году. Впервые стихотворение было опубликовано только в 1855 году, спустя тридцать с лишним лет после смерти его создательницы. Хронологически же первым опубликованным произведением чернокожего автора стала религиозная поэма Джупитера Хэммона«Вечерние размышления» (1761); его же «Обращение к неграм штата Нью-Йорк» можно причислить к первым афроамериканским публицистическим произведениям. Чернокожая поэтесса Филлис Уитли снискала всенародную славу своими стихотворениями, опубликованными в 1773 году в сборнике «Стихи на различные темы», и удостоилась письма от самого Джорджа Вашингтона, поблагодарившего Филлис за посвящённую ему поэму.
У истоков афроамериканской прозы стояли автобиографические сочинения, подобные «Увлекательной повести жизни Олаудаха Экиано, или Густавуса Вассы, африканца» Олауда Эквиано. Родоначальниками афроамериканской художественной прозы стали такие авторы, как писавший на французском уроженец Нового Орлеана Виктор Сежур (1817–74) и аболиционистский активист Уильям Уэллс Браун, создатель первого афроамериканского романа «Клотель, или Дочь президента» (1853). Одним из известнейших чернокожих писателей XIX века стал аболиционист Фредерик Дуглас, прославившийся своими публицистическими и автобиографическими произведениями. Помимо так называемых «повествований о рабстве» (англ. slave narratives), другой популярный жанр афроамериканской мемуарной литературы XIX в. — духовная проза.
Документальная и автобиографическая проза и публицистика остаются важными жанрами афроамериканской литературы и после отмены рабства. Влиятельнейшими авторами конца XIX — начала XX века были публицисты У. Э. Б. Дюбуа и Букер Т. Вашингтон. Поэзия и художественная проза этого периода представлена такими именами, как Пол Лоренс Данбар, Фрэнсис Харпер, Мэри Уэстон Фордхэм, Чарльз Чеснутт и др.
Расцветом новой афроамериканской литературы стал так называемый Гарлемский ренессанс 20-x годов XX века, виднейшими представителями которого были Лэнгстон Хьюз, Джеймс Болдуин, Зора Нил Херстон, Клод Маккей, Каунти Каллен. Болдуин, помимо прочего, стал одним из первых афроамериканских авторов, обратившихся в своём творчестве к теме гомосексуальности. Кумиром и близким другом Болдуина стал Ричард Райт, опубликовавший в 1940 году роман «Сын Америки» и ставший одним из влиятельнейших чернокожих писателей США. Заметными фигурами эпохи движения за гражданские права чернокожих в США стали писатель Ральф Эллисон, поэтесса, лауреатка Пулитцеровской премии Гвендолин Брукс, драматург Лоррейн Хэнсберри, поэт-битник Амири Барака (ЛеРой Джонс).
В 1970-е годы начинает публиковаться Тони Моррисон, получившая в 1993 году Нобелевскую премию по литературе. Другая влиятельная чернокожая писательница этого периода, лауреатка Пулитцеровской премии — Элис Уокер, автор нашумевшего романа «Цвет пурпурный».
Среди других афроамериканских авторов второй половины XX века — Алекс Хейли, Майя Энджелоу, Рита Дав, Нтозаке Шанге, Сэмюэль Р. Дилэни, Октавия Батлер, Джон Ридли, Нало Хопкинсон и пр.
Критика
Некоторые (преимущественно консервативные) критики возражают против выделения самостоятельной афроамериканской литературы внутри собственно литературы США, усматривая в этом влияние «культурных войн»[1]. Иногда писатели-афроамериканцы встречаются с критикой от лица самого афроамериканского сообщества: так, У. Э. Б. Дюбуа критиковал Клода Маккея за откровенные описания сексуальной жизни своих героев, считая, что это может повредить имиджу афроамериканцев, позднее с аналогичными обвинениями столкнулась Элис Уокер — за описания домашнего насилия в семье чернокожих.
Напишите отзыв о статье "Афроамериканская литература"
Примечания
- ↑ Richard H. Brodhead, [www.yale.edu/ynhti/pubs/A20/brodhead2.html On the Debate Over Multiculturalism], On Common Ground, no. 7
Отрывок, характеризующий Афроамериканская литература
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.
Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
