Банко (персонаж)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Банко
Banquo

Призрак Банко. Теодор Шассерио, 1855
Создатель:

Уильям Шекспир

Произведения:

Макбет

Дети:

Флинс

Прототип:

Банко из «Хроник» Холиншеда

Банко (персонаж)Банко (персонаж)

Банко (англ. Banquo /ˈbæŋkwoʊ/), тан Лохабера (англ. Thane of Lochaber) — персонаж пьесы Уильяма Шекспира 1606 года «Макбет». В пьесе Банко сначала выступает союзником Макбета (они оба являются военачальниками королевской армии), и они вместе встречают трёх ведьм, которые предсказывают, что Макбет станет королём, а потомки Банко будут владеть троном. Макбет, жаждущий власти, видит в Банко угрозу и убивает его, сыну Банко, Флинсу, удаётся сбежать. В одной из последующих сцен призрак Банко появляется во время публичного праздника, вызывая у Макбета страх.

Шекспир позаимствовал персонаж Банко из «Хроник» Рафаэля Холиншеда — истории Британии, опубликованой в 1587 году. В «Хрониках» Банко выступает не верноподданным короля, а союзником Макбета в убийстве Дункана. Шекспир предположительно изменил персонажа с тем, чтобы угодить королю Якову, который считал себя потомком Банко. Критики часто рассматривают Банко как второстепенного героя, противопоставленного главному и сопротивляющегося злу там, где Макбет ему поддаётся. Тем не менее иногда его мотивы остаются неясными, и некоторые критики сомневаются в их чистоте. В частности, он не делает ничего, чтобы обвинить Макбета в убийстве короля, хотя имеет основания считать Макбета виновным.





Первоисточник

Шекспир часто обращался к «Хроникам Англии, Шотландии и Ирландии» Рафаэля Холиншеда как к источнику тем для своих пьес. Для «Макбета» он позаимствовал оттуда несколько историй[1]. Холиншед описывает Банко как историческую фигуру: он сообщник Макбета в убийстве короля Дункана и играет важную роль в обеспечении того, чтобы Макбет, а не Малькольм, сын Дункана, занял трон в результате дворцового переворота[2]. Холиншед, в свою очередь, опирался на «Scotorum Historiae» (1526-7) Гектора Бойса (англ.)русск.. Труд Бойса — наиболее ранняя известная работа, в которой упоминается Банко и его сын Флинс, и такие литературоведы как Дэвид Бевингтон (англ.)русск. считают, что Бойс сам придумал этих персонажей. Однако во времена Шекспира они считались историческими фигурами и обладали больши́м весом — в частности, король Яков I обосновывал свои притязания на трон в том числе и своим происхождением от Банко[3]. Стюарты происходили от Уолтера Фиц-Алана, первого великого стюарда Шотландии, который, как в то время считалось, был внуком Флинса и дочери Грифида ап Лливелина, Несты верх Грифид. В действительности Уолтер Фиц-Алан был сыном бретонского рыцаря Алана Фиц-Флаада[4].

В пьесе Шекспира Банко не причастен к убийству, короля убивает Макбет. Почему Банко Шекспира настолько отличается от персонажа, описанного Холиншедом и Бойсом, неизвестно, хотя критики предложили несколько возможных объяснений. Первая из них — риск, связанный с изображением предка Якова убийцей и участником заговора с целью свержения законного короля, а также желание автора польстить могущественному покровителю. Но, возможно, Шекспир изменил персонаж просто потому, что не было никакой драматургической необходимости в ещё одном соучастнике убийства. Между тем, был нужен яркий контраст Макбету, и эта роль, по утверждению многих учёных, была отведена Банко[2]. Возможно, аналогичными мотивами руководствовался Жан де Шаландр (англ.)русск., когда он писал о Банко в «Stuartide» в 1611 году и видоизменил персонаж, изобразив его благородным и достойным человеком, «образцом доблести и добродетели», по выражению Д. В. Маскелла[5].

Роль Банко в перевороте, который следует за убийством, объяснить сложнее. Верность Банко Макбету, а не Малькольму, после смерти Дункана делает его пассивным соучастником переворота: Малькольм, принц Камберлендский, является законным наследником престола, а Макбет — узурпатором. Дэниел Амнеус, однако, утверждает, что, когда Росс и Ангус сообщают о благодарности короля Дункана и о том, что Макбету «в залог почёта»[6] (в оригинале — «greater honor»[7]) был дарован титул тана Кавдорского, Макбету на самом деле был передан титул принца Камберленда. В этом случае не Малькольм, а Макбет становится следующим в очереди на престол и никакого переворота не требуется, что фактически снимает вопрос о неоднозначности персонажа Банко[8].

Роль в пьесе

Во второй сцене пьесы король Дункан описывает, как Макбет и Банко смело повели свою армию против захватчиков, сражаясь бок о бок. В следующей сцене Банко и Макбет, возвращаясь после боя, сталкиваются с тремя ведьмами, которые предсказывают Макбету, что он станет таном Кавдорским, а затем — королём. Скептически настроенный Банко требует от ведьм предсказать и его будущее. Ведьмы ему пророчат, что сам он не взойдет на трон, но его потомки станут королями. Банко скептически относится к предсказаниям ведьм и после встречи с ними размышляет вслух о том, может ли демон говорить правду. Он предупреждает Макбета, что слуги тьмы честны с людьми в мелочах, но предают в главном[9].

Макбет убивает короля и овладевает троном. Банко — единственный, кто знает о встрече с ведьмами — сомневается в том, что Макбет совершил цареубийство, чтобы захватить трон, но, размышляя наедине с собой, предполагает: «Боюсь, нечисто ты играл…»[10] («I fear / Thou play’dst most foully for 't».[11]). Он оказывает почтение новому королю Макбету и присягает на верность[12]. Позже, опасаясь, что потомки Банко, а не его собственные, будут править Шотландией, Макбет посылает людей, чтобы убить Банко и его сына Флинса. Во время схватки Банко сдерживает нападавших, чтобы Флинс мог бежать, но сам погибает[13]. В четвёртой сцене третьего акта появляется призрак Банко, чтобы преследовать Макбета на пиру. Перепуганный Макбет видит его, в то время как для его гостей призрак невидим. В четвёртом акте он является в видении, посланном тремя ведьмами, в котором Макбет видит династию королей, произошедших от Банко[14].

Несмотря на значимость Банко как персонажа для сюжета, у него меньше строк в пьесе чем у относительно незначительного персонажа Росса, шотландского дворянина[15].

Анализ образа

Противопоставление Макбету

Многие исследователи рассматривают Банко в качестве персонажа, противопоставленного главному — Макбету (в английском литературоведении для обозначения таких персонажей используется термин foil). В частности, Макбет охотно принимает пророчество трёх ведьм как истинное и стремится поспособствовать его воплощению. Банко, напротив, сомневается как в пророчествах ведьм, так и в истинных намерениях этих по-видимому злых существ. Банко постоянно сопротивляется искушениям зла в пьесе, молясь небесам о помощи, в то время как Макбет стремится ко тьме и молит о том, чтобы злые силы помогли ему. Во втором акте, после того, как Банко видит Дункана в постели, он говорит: «На небе бережливо / Все свечи погасили»[16] («There’s husbandry in heaven, / Their candles are all out»[17]). Это предчувствие наступающей тьмы в ассоциации со злодеяниями Макбета повторяется перед убийством самого Банко, когда он говорит своему сыну Флинсу: «А ночью дождь пойдёт»[18] («it will be rain to-night»[19])[20].

Противопоставление Банко Макбету создаёт ряд напряжённых моментов в пьесе. В первой сцене второго акта Банко просит сына взять меч и кинжал: «Возьми мой меч. … Вот, возьми» («Hold, take my sword … Take thee that too»[17]), и сообщает о том, что у него проблемы со сном: «Благие силы, / Мысль гнусную во мне вы укротите, / Что ищет к сонному пути!»[16] («Merciful powers, / cursed thoughts that nature / gives way to in repose!»[21]), а с приближением Макбета он требует меч обратно. П. Вестбрук полагает, что этот эпизод означает, что Банко видел сны о своём участии в убийстве короля Дункана с тем, чтобы занять трон для своей семьи, как пророчествовали ему три ведьмы. С точки зрения такого прочтения эпизода, Банко в своём добродушии так сильно противится этим мыслям, что отдаёт свой меч и кинжал Флинсу, чтобы быть уверенным, что они не сбудутся. Но он так нервничает при приближении Макбета, что требует меч обратно[22]. О. Хеннебергер же полагает, что мысли Банко меньше связаны с убийством короля и больше с тем, как быть с Макбетом. По мнению этого исследователя, Банко просто отложил свой меч на ночь, а при появлении Макбета, с поступками которого были связаны его видения, взял меч в качестве меры предосторожности[23].

В конце концов, Макбет приходит к выводу, что он не может больше доверять Банко и рассчитывать на его помощь, и решает его убить из-за угрозы для своего новоприобретенного трона[2]. Способность Банко продолжать свою жизнь в новых формах (он призрачно присутствует на банкете, а его дух живёт во Флинсе) также представляет собой противопоставление, на этот раз — неминуемой гибели Макбета[24].

Сцены с призраком

Когда по ходу пьесы Макбет повторно обращается к ведьмам, они показывают ему убитого Банко вместе с восемью его потомками. Это видение очень обеспокоило Макбета, который хотел быть не только королём, но и основателем династии[25]. Сцена несёт в себе глубокий смысл: считалось, что король Яков, занимавший трон, когда «Макбет» был написан, был потомком Банко в десятом поколении. Таким образом, Шекспир оказал сильную поддержку Якову в его правах на трон по линии преемственности, а для зрителей времён Шекспира изобразил реальное свершение пророчества ведьм о Банко — о том, что его сыновья займут трон[26].

Появление Банко в виде призрака в сцене пира указывает на пробуждение совести Макбета. Победа Банко над смертью проявляется символично — он фактически занимает место короля во время праздника. Потрясённый Макбет описывает Банко как «коронованного» двадцатью ранениями, используя слова, образно говорящие об узурпации трона. Призрак Банко лишил Макбета мужества, как крови, отхлынувшей от побледневших щёк. Как только дух исчезает, Макбет объявляет: «Ну что? Теперь ушёл он. / Мужчина снова я»[27][28][29].

Сцена пира, как и видение династии потомков Банко, стала темой литературоведческого анализа. В частности, было выдвинуто предположение о том, что на банкете появлялся не один, а, возможно, два призрака: Банко и Дункана. Исследователи, полагающие, что призрак Дункана принял участие в пире, утверждают, что строчки, с которыми Макбет обращается к призраку, в равной степени применимы и к убитому королю. Например, слова «Ты уличить не можешь» («Thou canst not say I did it») могут означать, что Макбет не тот человек, кто на самом деле убил Банко, или же что Дункан, который спал, когда Макбет убил его, не может утверждать, что видел убийцу. Некоторые строчки, которые Макбет обращает к призраку, например, «в костях твоих мозг высох»[27] («Thy bones are marrowless»[30]), не могут быть правомерно отнесены к Банко, который умер незадолго до начала банкета[31].

Учёные также спорят о том, действительно ли в пьесе Макбету являются призраки, или это всего лишь его воображение. В пользу второй трактовки говорит то, что у Макбета уже была галлюцинация — нож, зависший в воздухе — перед убийством Дункана. В некоторых постановках призрак Банко не выходил на сцену во время банкета, что усиливало у публики чувство, что Макбет сходит с ума, так как зрители не видели призрака, который, по утверждению Макбета, там был. Исследователи, выступающие против такой трактовки, утверждают, что если видение кинжала являлось чем-то необычным, то призраки убитых жертв выглядели для суеверной публики правдоподобными. Форма существования призраков в других пьесах Шекспира, в частности, в таких как «Гамлет» и «Сон в летнюю ночь», неоднозначна, и они иногда даже ставят под сомнение собственное присутствие[29][31][32].

Театральные и кинематографические интерпретации

Роль Банко, особенно сцена с призраком на пиру, стала предметом различных интерпретаций. Хотя текст Шекспира гласит: «Входит призрак Банко и садится на место Макбета» («Enter Ghost of Banquo, and sits in Macbeth’s place»[33]), в некоторых телевизионных постановках Банко внезапно появлялся в кресле, а не выходил на сцену перед тем, как сесть в него. Благодаря спецэффектам и операторским приёмам кинопостановщики делали так, что призрак исчезал и появлялся, чтобы подчеркнуть тот факт, что только Макбет может его видеть[34].

Театральные постановщики использовали другие методы, чтобы изобразить привидение. В конце 19 века в постановках Генри Ирвинга использовался широкий спектр подходов к этой задаче. В 1877 году для создания призрачного образа применялся зелёный силуэт, а десять лет спустя — специальное кресло, на котором актёр появлялся сначала посреди сцены, а затем среди зрителей. В 1895 столб голубого света служил для обозначения присутствия духа Банко. В 1933 году российский режиссёр Фёдор Комиссаржевский поставил версию спектакля, в которой в качестве призрака использовал тень Макбета[35].

Образ самого Банко получил различные интерпретации в театральных постановках и киноэкранизациях. Так, в 1936 году Орсон Уэллс поставил пьесу в рамках Федерального театрального проекта (англ.)русск. — «Вуду Макбет» (англ.)русск., в которой все роли исполнили афроамериканцы, Банко сыграл Канада Ли (англ.)русск.[35]. Акира Куросава в своём фильме «Трон в крови» (1957) перенёс события пьесы в средневековую Японию. Васидзу (Макбет) убивает Мики (Банко в исполнении Минору Тиаки) после того, как его жена сообщает ему о своей беременности. Когда призрак является на банкет, пьяный Васидзу теряет над собой контроль и раскрывает своё предательство, обнажив свой меч и вскричав, что готов убить Мики во второй раз. В экранизации 1971 года Романа Полански Банко сыграл известный театральный актер Мартин Шоу в стиле, напоминающем ранние постановки[36]. В версии Полански Банко не одобряет господство Макбета, пребывая в молчании в то время, как другие таны приветствуют Макбета в качестве короля[37].

Напишите отзыв о статье "Банко (персонаж)"

Примечания

  1. ↑ Coursen Herbert. Macbeth. — Westport: Greenwood Press, 1997. — P. 15–21. — ISBN 0-313-30047-X.
  2. ↑ 1 2 3 Nagarajan, 1956.
  3. ↑ Bevington David. Four Tragedies. — Bantam, 1988. — P. 714. — ISBN 0-553-21283-4.
  4. ↑ Palmer, J. Foster. The Celt in Power: Tudor and Cromwell : [англ.] // Transactions of the Royal Historical Society. — 1886. — Т. 3, № 3. — С. 343-70. — DOI:10.2307/3677851.</span>
  5. ↑ Maskell, D. W. The Transformation of History into Epic: The "Stuartide" (1611) of Jean de Schelandre // The Modern Language Review. — 1971. — Т. 66, № 1 (январь). — С. 53-65. — DOI:10.2307/3722467.</span>
  6. ↑ Макбет, Акт 1, Сцена 3, в переводе Анны Радловой.
  7. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T13.html#104 Macbeth, Act 1, Scene 3, line 104]
  8. ↑ Amneus Daniel. Macbeth's “Greater Honor” // Shakespeare Studies. — New York: Burt Franklin, 1978. — P. 223–30. — ISBN 0-89102-084-5.
  9. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T13.html Macbeth. Act 1, Scene 3.]
  10. ↑ Макбет, Акт 3, Сцена 1, в переводе Анны Радловой.
  11. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T31.html#2 Macbeth, Act 3, Scene 1, lines 2-3.]
  12. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T31.html Macbeth. Act 3, Scene 1.]
  13. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T33.html Macbeth. Act 3, Scene 3.]
  14. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T41.html Macbeth. Act 4, Scene 1.]
  15. ↑ Braunmuller A. R. Introduction // Macbeth. — Cambridge: Cambridge University Press, 1997. — P. 266. — ISBN 0-521-29455-X.
  16. ↑ 1 2 Макбет, Акт 2, Сцена 1, в переводе Анны Радловой.
  17. ↑ 1 2 [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T21.html#4 Macbeth, Act 2, Scene 1, lines 4-5.]
  18. ↑ Макбет, Акт 3, Сцена 3, в переводе Анны Радловой.
  19. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T33.html#16 Macbeth, Act 3, Scene 3, line 16.]
  20. ↑ Watson Robert N. “Thriftless Ambition,” Foolish Wishes, and the Tragedy of Macbeth // William Shakespeare's Macbeth. — New York: Chelsea House Publishers, 1987. — P. 133–68. — ISBN 0-87754-930-3.
  21. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T21.html#8 Macbeth, Act 2, Scene 1, lines 8-9.]
  22. ↑ Westbrook, Perry D. A Note on "Macbeth," Act II, Scene 1 // College English. — 1946. — Т. 7, № 4 (январь). — С. 219-220. — DOI:10.2307/371197.</span>
  23. ↑ Henneberger, 1946.
  24. ↑ Calderwood James L. If It Were Done: Macbeth and Tragic Action. — Amherst: University of Massachusetts Press, 1986. — P. 96–7. — ISBN 978-0-87023-534-4.
  25. ↑ Crawford, A. W. The Apparitions in Macbeth, Part II // Modern Language Notes. — 1924. — Т. 39, № 7 (ноябрь). — С. 383-8. — DOI:10.2307/2914760.</span>
  26. ↑ Williams, George Walton. "Macbeth": King James's Play // South Atlantic Review. — 1982. — Т. 47, № 2 (май). — С. 12-21. — DOI:10.2307/3199207.</span>
  27. ↑ 1 2 Макбет, Акт 3, Сцена 4, в переводе Анны Радловой.
  28. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T34.html#106 Macbeth, Act 3, Scene 4, lines 106—107.]
  29. ↑ 1 2 Calderwood James L. If It Were Done: Macbeth and Tragic Action. — Amherst: University of Massachusetts Press, 1986. — P. 126–9. — ISBN 978-0-87023-534-4.
  30. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T34.html#94 Macbeth, Act 3, Scene 4, line 91.]
  31. ↑ 1 2 Furness, 2007, p. 167-9.
  32. ↑ Bradley A. C. Shakespearean Tragedy. — Boston: Adamant Media, 2003. — P. 492–3. — ISBN 1-4212-0849-0.
  33. ↑ [www.shakespeare-navigators.com/macbeth/T34.html#36 Macbeth, Act 3, Scene 4.]
  34. ↑ Jones, Claude E. The Imperial Theme: "Macbeth" on Television // The Quarterly of Film Radio and Television. — 1955. — Т. 9, № 3 (апрель). — С. 292-8. — DOI:10.1525/fq.1955.9.3.04a00070.</span>
  35. ↑ 1 2 Barnet Sylvan. Macbeth on Stage and Screen // Macbeth. — London: Penguin Books, 1963. — P. 186–200. — ISBN 0-451-52444-6.
  36. ↑ Braunmuller A. R. Introduction // Macbeth. — Cambridge: Cambridge University Press, 1997. — P. 85–6. — ISBN 0-521-29455-X.
  37. ↑ Kliman Bernice W. Gleanings: The Residue of Difference in Scripts: The Case of Polanski's Macbeth // Shakespearean illuminations: essays in honor of Marvin Rosenberg. — Newark: University of Delaware Press, 1998. — P. 135–6. — ISBN 0-87413-657-1.

    38. </ol>

Литература

  • Henneberger, Olive. Banquo, Loyal Subject : [англ.] // College English. — 1946. — Т. 8, № 1 (October). — С. 18-22. — DOI:10.2307/370443.</span>
  • Macbeth / Furness H.H.. — Classic Books, 2007. — ISBN 0-7426-5283-1.</span>
  • Nagarajan S. A Note on Banquo : [англ.] // Shakespeare Quarterly. — 1956. — Т. 7, № 4 (October). — DOI:10.2307/2866356.</span>
Персонажи
Сцены и речи
Литературные адаптации
Фильмы и театральные постановки
Экранизации


Отрывок, характеризующий Банко (персонаж)

– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.
По годам он бы должен был быть с молодыми, по богатству и связям он был членом кружков старых, почтенных гостей, и потому он переходил от одного кружка к другому.
Старики из самых значительных составляли центр кружков, к которым почтительно приближались даже незнакомые, чтобы послушать известных людей. Большие кружки составлялись около графа Ростопчина, Валуева и Нарышкина. Ростопчин рассказывал про то, как русские были смяты бежавшими австрийцами и должны были штыком прокладывать себе дорогу сквозь беглецов.
Валуев конфиденциально рассказывал, что Уваров был прислан из Петербурга, для того чтобы узнать мнение москвичей об Аустерлице.
В третьем кружке Нарышкин говорил о заседании австрийского военного совета, в котором Суворов закричал петухом в ответ на глупость австрийских генералов. Шиншин, стоявший тут же, хотел пошутить, сказав, что Кутузов, видно, и этому нетрудному искусству – кричать по петушиному – не мог выучиться у Суворова; но старички строго посмотрели на шутника, давая ему тем чувствовать, что здесь и в нынешний день так неприлично было говорить про Кутузова.
Граф Илья Андреич Ростов, озабоченно, торопливо похаживал в своих мягких сапогах из столовой в гостиную, поспешно и совершенно одинаково здороваясь с важными и неважными лицами, которых он всех знал, и изредка отыскивая глазами своего стройного молодца сына, радостно останавливал на нем свой взгляд и подмигивал ему. Молодой Ростов стоял у окна с Долоховым, с которым он недавно познакомился, и знакомством которого он дорожил. Старый граф подошел к ним и пожал руку Долохову.
– Ко мне милости прошу, вот ты с моим молодцом знаком… вместе там, вместе геройствовали… A! Василий Игнатьич… здорово старый, – обратился он к проходившему старичку, но не успел еще договорить приветствия, как всё зашевелилось, и прибежавший лакей, с испуганным лицом, доложил: пожаловали!
Раздались звонки; старшины бросились вперед; разбросанные в разных комнатах гости, как встряхнутая рожь на лопате, столпились в одну кучу и остановились в большой гостиной у дверей залы.
В дверях передней показался Багратион, без шляпы и шпаги, которые он, по клубному обычаю, оставил у швейцара. Он был не в смушковом картузе с нагайкой через плечо, как видел его Ростов в ночь накануне Аустерлицкого сражения, а в новом узком мундире с русскими и иностранными орденами и с георгиевской звездой на левой стороне груди. Он видимо сейчас, перед обедом, подстриг волосы и бакенбарды, что невыгодно изменяло его физиономию. На лице его было что то наивно праздничное, дававшее, в соединении с его твердыми, мужественными чертами, даже несколько комическое выражение его лицу. Беклешов и Федор Петрович Уваров, приехавшие с ним вместе, остановились в дверях, желая, чтобы он, как главный гость, прошел вперед их. Багратион смешался, не желая воспользоваться их учтивостью; произошла остановка в дверях, и наконец Багратион всё таки прошел вперед. Он шел, не зная куда девать руки, застенчиво и неловко, по паркету приемной: ему привычнее и легче было ходить под пулями по вспаханному полю, как он шел перед Курским полком в Шенграбене. Старшины встретили его у первой двери, сказав ему несколько слов о радости видеть столь дорогого гостя, и недождавшись его ответа, как бы завладев им, окружили его и повели в гостиную. В дверях гостиной не было возможности пройти от столпившихся членов и гостей, давивших друг друга и через плечи друг друга старавшихся, как редкого зверя, рассмотреть Багратиона. Граф Илья Андреич, энергичнее всех, смеясь и приговаривая: – пусти, mon cher, пусти, пусти, – протолкал толпу, провел гостей в гостиную и посадил на средний диван. Тузы, почетнейшие члены клуба, обступили вновь прибывших. Граф Илья Андреич, проталкиваясь опять через толпу, вышел из гостиной и с другим старшиной через минуту явился, неся большое серебряное блюдо, которое он поднес князю Багратиону. На блюде лежали сочиненные и напечатанные в честь героя стихи. Багратион, увидав блюдо, испуганно оглянулся, как бы отыскивая помощи. Но во всех глазах было требование того, чтобы он покорился. Чувствуя себя в их власти, Багратион решительно, обеими руками, взял блюдо и сердито, укоризненно посмотрел на графа, подносившего его. Кто то услужливо вынул из рук Багратиона блюдо (а то бы он, казалось, намерен был держать его так до вечера и так итти к столу) и обратил его внимание на стихи. «Ну и прочту», как будто сказал Багратион и устремив усталые глаза на бумагу, стал читать с сосредоточенным и серьезным видом. Сам сочинитель взял стихи и стал читать. Князь Багратион склонил голову и слушал.
«Славь Александра век
И охраняй нам Тита на престоле,
Будь купно страшный вождь и добрый человек,
Рифей в отечестве а Цесарь в бранном поле.
Да счастливый Наполеон,
Познав чрез опыты, каков Багратион,
Не смеет утруждать Алкидов русских боле…»
Но еще он не кончил стихов, как громогласный дворецкий провозгласил: «Кушанье готово!» Дверь отворилась, загремел из столовой польский: «Гром победы раздавайся, веселися храбрый росс», и граф Илья Андреич, сердито посмотрев на автора, продолжавшего читать стихи, раскланялся перед Багратионом. Все встали, чувствуя, что обед был важнее стихов, и опять Багратион впереди всех пошел к столу. На первом месте, между двух Александров – Беклешова и Нарышкина, что тоже имело значение по отношению к имени государя, посадили Багратиона: 300 человек разместились в столовой по чинам и важности, кто поважнее, поближе к чествуемому гостю: так же естественно, как вода разливается туда глубже, где местность ниже.
Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Банко_(персонаж)&oldid=81608944»