Бертран, Клод
| Клод Бертран | ||
| фр. Claude Bertrand | ||
 | ||
| Дата рождения: | ||
|---|---|---|
| Место рождения: | ||
| Дата смерти: | ||
| Место смерти: | ||
| Научная сфера: | ||
| Учёная степень: | ||
| Альма-матер: | ||
| Награды и премии: |
| |
Клод Бертран (фр. Claude Bertrand; 1917, Шербрук, Квебек — 7 августа 2014, Утремон, Квебек) — канадский врач-нейрохирург. Член Совета Канады по медицинским исследованиям, компаньон ордена Канады (1971).
Биография
Клод Бертран родился в квебекском городе Шербрук в марте 1917 года в семье хирургов. С отличием окончив Шербрукскую семинарию в 1934 году, он поступил в Монреальский университет на инженерное отделение, куда его привела любовь к математике, но уже на первом курсе перевёлся на медицинский факультет, который окончил в 1940 году как Родсовский стипендиат. Специализацию в области нейрохирургии Бертран проходил в Монреальском неврологическом институте[en] под руководством Уайлдера Пенфилда, Уильяма Коуна и Артура Элвиджа. В 1942 году он был мобилизован в канадскую армию, где возглавлял неврологическое отделение госпиталя в Сент-Анн-де-Бельвю. В 1942 году он также женился на Клэр Паради, которая впоследствии родила ему четырёх детей.[1][2]
По окончании войны, в 1946 году, Бертран отправился в Оксфордский университет, где проработал год с профессорами Легро Кларком и Грэмом Уэдделлом. В это время вышла его работа «Диффузия и абсорбция в мозге», наблюдения из которой были позже подтверждены с использованием радиоизотопного метода[1]. Вернувшись в Канаду, Бертран основал в монреальской больнице Нотр-Дам отделение нейрохирургии, заведующим которого оставался с 1952 по 1972 год[2].
На протяжении всей активной карьеры Клод Бертран уделял большое внимание развитию методов нейрохирургии и неврологии. На разных этапах карьеры он возглавлял Монреальское неврологическое общество, Франкоязычное нейрохирургическое общество, Канадское неврологическое общество, Американское нейрохирургическое общество, Медицинское общество Монреаля и Национальный консультативный совет по физкультуре и любительскому спорту[1]. Бертран был членом комиссии из трёх врачей, назначенной Советом хирургических исследований для анализа хирургических исследований в Канаде, а также много лет входил в Совет Канады по медицинским исследованиям. Вместе с доктором Гарольдом Эллиоттом он инициировал создание Комиссии по дорожным авариям в Канаде. Общественная работа Бертрана включала также участие в совете попечителей Колледжa объединённого мира Пирсона[en] и в консультативном совете Инновационного фонда Маннинга[2].
Клод Бертран скончался в монреальском пригороде Утремон в августе 2014 года в возрасте 97 лет.
Вклад в науку
Научная карьера Клода Бертрана началась уже в 1943 году, когда он стал штатным исследователем Университета Макгилла. В 1946 году он работал с доктором Робертом Малмо над вопросом локализации функций теменной доли мозга, в частности исследуя явление агнозии при хирургической абляции теменной доли. Его работа в Оксфорде в 1946—1947 годах завершилась публикацией исследования о диффузии и абсорбции жидкостей в мозге. Вместе с нейрорадиологом Жаном-Луи Леже Бертран предложил методику артериографии при тяжёлых черепно-мозговых травмах[1][2].
Начиная с 1954 года основной научный интерес Бертрана лежал в сфере применения стереотактической хирургии для борьбы с непроизвольными движениями, в частности при болезни Паркинсона. Им был разработан инструмент для стереотактических операций с экранной локализацией лазерного луча; быстрая фиксация луча позвояла использовать при операциях с этим инструментом только местную анестезию. Бертран также модифицировал лейкотом Мониша, используя тонкую тупую проволоку для ориентированных надрезов после стимуляции. Он участвовал в разработке методик лечения дистоний, в том числе спастической криошеи; его работа легла в основу периферийного метода лечения спастической кривошеи с использованием записей стимуляции и проводниковой анестезии. Селективная периферийная денервация впоследствии применялась в лечении сотен пациентов[1].
Награды и звания
В 1971 году Клод Бертран был произведён в компаньоны Ордена Канады «за его исследования и вклад в развитие нейрохирургии»[3]. Он также был почётным профессором хирургии Монреальского университета, почётным членом Британского общества нейрохирургов и Французского неврологического общества[1]. Среди других его наград:
- Премия имени Лоуренса Пула (Эдинбургский университет, 1970-71)
- Медаль Европейского общества стереотактической и функциональной нейрохирургии (1978)
- Медали Серебряного, Золотого и Бриллиантового юбилея королевы Елизаветы II
Напишите отзыв о статье "Бертран, Клод"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 [www.societyns.org/society/bio.aspx?MemberID=16584 Claude Bertrand, MD, FAANS(L)]. The Society of Neurological Surgeons. Проверено 30 января 2015.
- ↑ 1 2 3 4 [www.legacy.com/obituaries/montrealgazette/obituary.aspx?pid=172039409 Claude Bertrand. Obituary]. Montreal Gazette (August 9, 2014). Проверено 30 января 2015.
- ↑ [www.gg.ca/honour.aspx?id=136&t=12&ln=Bertrand Claude Bertrand, C.C., M.D., m.s.r.c.]. The Governor General of Canada. Проверено 30 января 2015.
Ссылки
- [www.societyns.org/society/bio.aspx?MemberID=16584 Claude Bertrand, MD, FAANS(L)]. The Society of Neurological Surgeons. Проверено 30 января 2015.
- [www.legacy.com/obituaries/montrealgazette/obituary.aspx?pid=172039409 Claude Bertrand. Obituary]. Montreal Gazette (August 9, 2014). Проверено 30 января 2015.
Отрывок, характеризующий Бертран, Клод
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
