Битва при Винчелси
| Битва при Винчелси | |||
| Основной конфликт: Столетняя война | |||
 Изображение средневекового морского сражения. Италия, начало XIV века | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
Южное побережье Англии, Винчелси | ||
| Итог |
победа англичан | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Битва при Винчелси, известная также как Битва испанцев на море — морское сражение Столетней войны, состоявшееся 29 августа 1350 на юге Англии у города Винчелси. Английский флот под командованием короля Эдуарда III и его сына Эдуарда Чёрного Принца разгромил кастильцев, которыми командовал наёмник Карл де Ла Серда. В ходе боя у англичан затонуло как минимум два корабля, от 14 до 26 кастильских кораблей были захвачены. Точные потери кораблей неизвестны до сих пор.
Описание битвы
Кастилия в годы Столетней войны была союзницей Франции, но при этом очень давно враждовала с Англией. Кастильцы не только отправляли наёмников в помощь французам, но и грабили английские торговые суда (впрочем, англичане отвечали тем же рейдерством).
В августе 1350 года кастильский торговый флот принимал на борт груз из Фландрии, чтобы доставить его на побережье Страны Басков. Торговые суда были хорошо вооружены, также их сопровождал внушительный эскорт. Командовал этими кораблями наёмник Карл де Ла Серда, представитель отстранённой от правления королевской фамилии. По пути во Фландрию флот де Ла Серды захватил несколько английских торговых кораблей и перебил их экипаж, что было обыденным делом в Средневековье в Атлантике.
10 августа король Эдуард III в Родерхайте узнал о совершённом кастильцами грабеже и объявил о подготовке ответного удара. Его он запланировал нанести на обратном пути де Ла Серды, около Винчелси (южное побережье Англии).
Король Эдуард со своей супругой Филиппой Геннегау и придворными, а также сыновьями Эдуардом Чёрным Принцем и Джоном Гонтом прибыли на флагманский корабль английского флота, ког «Томас». Женщины были отправлены в убежище, а 28 августа флот был уже у Винчелси, где и остался ждать кастильцев. Численность флота англичан составляла до 50 кораблей, по разным оценкам.
Карл де Ла Серда мог избежать конфронтации с англичанами, если бы не пускался в открытое плавание по Ла-Маншу, но он понадеялся на мощь своего флота и даже завербовал в свой личный состав армию арбалетчиков — фламандских наёмников. Днём 29 августа он обнаружил британские корабли близ Винчелси. Король Эдуард находился на палубе со своей свитой и охраной, перед ними выступали менестрели, которые исполняли хвалебную песнь в честь рыцаря Джона Чандоса. Английские дозорные, завидев кастильцев, срочно прокричали о приближении противника. Король со своей свитой тут же выпили за здравие и за успех в бою, протрубил рог о готовности к схватке, и все корабли выстроились в линию.
Как правило, исход средневековых сражений на земле и на море решался не в перестрелках, а в схватках в ближнем бою: англичане пошли на таран кастильских кораблей, а некоторые приготовились к абордажу. Личный ког Эдуарда ринулся на таран противника, но в итоге кастильское судно устояло, а вот английский корабль дал течь и стал тонуть и заваливаться на другое судно. Эдуард со своей свитой ворвался на вражеское судно и перебил его команду, после чего битва продолжилась.
Стрелки Ла Серды выпускали град стрел из своих арбалетов, убивая англичан, а с кораблей кастильцев летели камни и железные ядра, пробивая борты и палубы более лёгких английских судов. Битва шла вплоть до позднего вечера. В самом конце битвы большой английский корабль «Саль дю Руа», на котором плыла свита короля Эдуарда (в том числе и Эдуард Чёрный Принц) и которым командовал фламандский рыцарь Роберт Намурский, был взят на абордаж кастильским судном. Англичане стали взывать о помощи своих соратников, но те или не слышали, или не могли подойти. Однако паж Роберта, Аннекин, ворвался на кастильское судно и обрубил его главную мачту, захватив тем самым корабль.
Считается, что войсками Эдуарда было взято как минимум 14 кораблей, а собственные потери не установлены — как минимум два корабля затонуло в ходе сражения, хотя иногда утверждается о больших потерях английского флота. Преследовать побеждённых кастильцев англичане не стали, а с басками на год было заключено перемирие.
Битва с испанцами на море является классическим образцом средневекового морского сражения: размеры кораблей были относительно небольшими, на палубе было довольно много людей, а исход схватки решался благодаря захвату кораблей и индивидуальным действиям какого-либо рыцаря или даже его слуги. Единственным свидетелем сражения стал Жан Фруассар, который был придворным короля Эдуарда и его супруги Филиппы. Он изложил описание схватки в своих «Хрониках».
Напишите отзыв о статье "Битва при Винчелси"
Литература
- Chisholm, Hugh, ed. (1911). Encyclopædia Britannica (11th ed.). Cambridge University Press.
Отрывок, характеризующий Битва при Винчелси
Войско это, как распущенное стадо, топча под ногами тот корм, который мог бы спасти его от голодной смерти, распадалось и гибло с каждым днем лишнего пребывания в Москве.Но оно не двигалось.
Оно побежало только тогда, когда его вдруг охватил панический страх, произведенный перехватами обозов по Смоленской дороге и Тарутинским сражением. Это же самое известие о Тарутинском сражении, неожиданно на смотру полученное Наполеоном, вызвало в нем желание наказать русских, как говорит Тьер, и он отдал приказание о выступлении, которого требовало все войско.
Убегая из Москвы, люди этого войска захватили с собой все, что было награблено. Наполеон тоже увозил с собой свой собственный tresor [сокровище]. Увидав обоз, загромождавший армию. Наполеон ужаснулся (как говорит Тьер). Но он, с своей опытностью войны, не велел сжечь всо лишние повозки, как он это сделал с повозками маршала, подходя к Москве, но он посмотрел на эти коляски и кареты, в которых ехали солдаты, и сказал, что это очень хорошо, что экипажи эти употребятся для провианта, больных и раненых.
Положение всего войска было подобно положению раненого животного, чувствующего свою погибель и не знающего, что оно делает. Изучать искусные маневры Наполеона и его войска и его цели со времени вступления в Москву и до уничтожения этого войска – все равно, что изучать значение предсмертных прыжков и судорог смертельно раненного животного. Очень часто раненое животное, заслышав шорох, бросается на выстрел на охотника, бежит вперед, назад и само ускоряет свой конец. То же самое делал Наполеон под давлением всего его войска. Шорох Тарутинского сражения спугнул зверя, и он бросился вперед на выстрел, добежал до охотника, вернулся назад, опять вперед, опять назад и, наконец, как всякий зверь, побежал назад, по самому невыгодному, опасному пути, но по знакомому, старому следу.
Наполеон, представляющийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящею корабль), Наполеон во все это время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит.
6 го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
Одеяние Пьера теперь состояло из грязной продранной рубашки, единственном остатке его прежнего платья, солдатских порток, завязанных для тепла веревочками на щиколках по совету Каратаева, из кафтана и мужицкой шапки. Пьер очень изменился физически в это время. Он не казался уже толст, хотя и имел все тот же вид крупности и силы, наследственной в их породе. Борода и усы обросли нижнюю часть лица; отросшие, спутанные волосы на голове, наполненные вшами, курчавились теперь шапкою. Выражение глаз было твердое, спокойное и оживленно готовое, такое, какого никогда не имел прежде взгляд Пьера. Прежняя его распущенность, выражавшаяся и во взгляде, заменилась теперь энергической, готовой на деятельность и отпор – подобранностью. Ноги его были босые.
Пьер смотрел то вниз по полю, по которому в нынешнее утро разъездились повозки и верховые, то вдаль за реку, то на собачонку, притворявшуюся, что она не на шутку хочет укусить его, то на свои босые ноги, которые он с удовольствием переставлял в различные положения, пошевеливая грязными, толстыми, большими пальцами. И всякий раз, как он взглядывал на свои босые ноги, на лице его пробегала улыбка оживления и самодовольства. Вид этих босых ног напоминал ему все то, что он пережил и понял за это время, и воспоминание это было ему приятно.
Погода уже несколько дней стояла тихая, ясная, с легкими заморозками по утрам – так называемое бабье лето.
В воздухе, на солнце, было тепло, и тепло это с крепительной свежестью утреннего заморозка, еще чувствовавшегося в воздухе, было особенно приятно.
На всем, и на дальних и на ближних предметах, лежал тот волшебно хрустальный блеск, который бывает только в эту пору осени. Вдалеке виднелись Воробьевы горы, с деревнею, церковью и большим белым домом. И оголенные деревья, и песок, и камни, и крыши домов, и зеленый шпиль церкви, и углы дальнего белого дома – все это неестественно отчетливо, тончайшими линиями вырезалось в прозрачном воздухе. Вблизи виднелись знакомые развалины полуобгорелого барского дома, занимаемого французами, с темно зелеными еще кустами сирени, росшими по ограде. И даже этот разваленный и загаженный дом, отталкивающий своим безобразием в пасмурную погоду, теперь, в ярком, неподвижном блеске, казался чем то успокоительно прекрасным.
