Бондаренко, Игорь Михайлович
Поделись знанием:
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
| Игорь Бондаренко | ||||||||||||
 И. М. Бондаренко, 1977 г. | ||||||||||||
| Имя при рождении: |
Гарри Михайлович Бондаренко | |||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Псевдонимы: |
Игорь Бондаренко | |||||||||||
| Дата рождения: | ||||||||||||
| Место рождения: | ||||||||||||
| Дата смерти: | ||||||||||||
| Место смерти: | ||||||||||||
| Гражданство: | ||||||||||||
| Род деятельности: |
прозаик, публицист | |||||||||||
| Жанр: | ||||||||||||
| Дебют: | ||||||||||||
| Награды: |
| |||||||||||
| [www.proza.ru/author.html?ineka Тексты И. М. Бондаренко на сайте ПРОЗА.РУ] | ||||||||||||
И́горь Миха́йлович Бондаре́нко (22 октября 1927, Таганрог — 30 января 2014, Таганрог) — советский и российский писатель.
Участник Великой Отечественной войны, антифашистского Сопротивления в Германии (1943—44 годы). Член СП СССР с 1970 года. Один из создателей Союза российских писателей (делегат учредительного съезда 1991 года), с 1991 по 1997 год руководил его Ростовской областной организацией. Создатель и бессменный руководитель независимого издательства «Мапрекон». Почётный гражданин города Таганрога. Общественный деятель — председатель Правления Таганрогского Чеховского культурного фонда с 2003 по 2010 год.
Содержание
Биография
Гарри Михайлович Бондаренко родился в Таганроге 22 октября 1927 года. В этом городе прошло его детство. До ареста отца и матери учился в школе № 10. После ареста мамы перешёл в школу № 6, рядом с домом на Касперовке, куда его забрали родственники.
Отец писателя Михаил Маркович Бондаренко, второй секретарь Таганрогского горкома ВКП(б), был арестован в 1937 году как «враг народа» и расстрелян 19 июня 1938 года в Ростове. Место захоронения неизвестно. 28 декабря 1956 года Военная коллегия Верховного Суда СССР полностью реабилитировала посмертно Михаила Марковича Бондаренко, а городской комитет партии посмертно восстановил его в рядах ВКП(б).
Мать писателя Ксеня Тихоновна Бондаренко, домохозяйка, была арестована НКВД в августе 1938 года. Гарри, как сына врага народа, должны были отправить в детский дом. Его спасла двоюродная сестра Аня, 18-летняя девуша, забравшая мальчика к себе[1]. Маму освободили в ноябре того же года, но по Постановлению Особого совещания НКВД СССР как «социально опасный элемент» была взята под гласный надзор сроком на два года. Постановлением Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года все обвинения с неё были сняты и она была объявлена жертвой необоснованных политических репрессий 30-х годов.
В 1942 году Гарри Бондаренко был угнан гитлеровцами из оккупированного Таганрога в Германию и находился в концлагере в «Rostock-Marienehe» в городе Росток, при авиазаводе Эрнста Хейнкеля «Мариене»[2]. Лагерный номер 47704. Малолетний узник гитлеровских концлагерей. Участник французского антифашистского Движения Сопротивления (1943—1944 годы). В 1945 году Бондаренко бежал из лагеря и добровольно вступил в Красную армию, принимал участие в боях в составе войск Второго Белорусского фронта. Сначала, благодаря знанию немецкого языка, попал в полковую разведку. Заканчивал войну шофёром миномётной батареи. После Победы подразделение, в котором служил Г. М. Бондаренко, было задействовано в ликвидации диверсионных групп «Вервольф», оставленных гитлеровским командованием на территории Мекленбурга и Померании.
Демобилизовавшись в 1951 году, вернулся в Таганрог и сдал экзамены экстерном за курс средней школы (школа № 2 имени А. П. Чехова)[3] и поступил в Ростовский государственный университет на филологический факультет, который закончил с отличием в 1956 году.
После окончания университета работал учителем в поселке Балыкчи в Киргизии (1956—1958), где преподавал русский язык, литературу, а также организовал курсы автоводителей.
В 1958 году принят литературным сотрудником в редакцию журнала «Дон», в 1962 году назначен ответственным секретарем этого журнала[4] и в этой должности проработал до 1991 года. Член Союза журналистов СССР с 1963 года. Член Союза писателей СССР с 1970 года.
Первые публикации Бондаренко датируются 1947 годом. Позже его книги печатались самыми известными издательствами страны: «Советским писателем», «Современником», «Воениздатом», «Советской Россией» (Москва), «Радянським письменником» (Киев) и другими. Суммарный тираж книг (без учета изданных за рубежом) — более 2 миллионов экземпляров.
И. М. Бондаренко — автор 34 книг. Произведения писателя переводились на немецкий, венгерский, болгарский язык и языки народов СССР.
Юрий Бондарев о Бондаренко: «Дорогой Игорь Михайлович! Биография Ваша — это не один, а несколько романов. То есть — это история нашего современника, история военного поколения, которое невозвратно».
В 1989 году создал издательский кооператив «Апрель». Кооператив выпустил книгу В. Александрова «Дело Тухачевского», «Записки начальника контрразведки С. М. Устинова (1915—1920 г.)», романы О. Михайлова, Ю. Бондарева, книги сатириков М. Задорнова, Л. Измайлова, М. Мишина, А. Иванова, книгу «Я — Джуна» и другие.
В 1991 году И. М. Бондаренко создал одно из первых независимых издательств России «Мапрекон», которое за семь лет, с 1991 по 1998 год выпустило более миллиона экземпляров книг русской и зарубежной классики: И. Бунин, А. Куприн, М. Зощенко, О. Уайльд, Д. Дидро, П. Мериме, Э. Золя, Д. Лондон и другие. С 1991 по 1998 год издавал литературно-информационный журнал «Контур».
Игорь Бондаренко в 1991 году был делегатом учредительного съезда Союза российских писателей и являлся создателем Ростовской областной писательской организации (теперь это региональное отделение). Ростовская организация Союза российских писателей существовала в финансовом отношении за счет издательства «Мапрекон», так как была как бы «незаконно рожденным ребёнком», то есть в бюджете не предусматривалось на её существование никаких средств.
В 1996 году из Игорь Бондаренко купил в Таганроге дом и переехал из Ростова-на-Дону на свою малую родину[5]. Дефолт 1998 года разорил «МАПРЕКОН».
Ответственный редактор 3-го издания «Энциклопедии Таганрога» (2008).
Почетный гражданин города Таганрога (решение городской думы № 523 от 4 сентября 2007 года).
В 2012 году книга Игоря Бондаренко «Красные пианисты» была запущена в производство московским издательством «Книга по Требованию» по технологии «Print-on-Demand»[6].
В последние годы Игорь Бондаренко работал над кинороманом «Водоворот»[7].
Умер в Таганроге 30 января 2014 года[8][9].
Несмотря на завещание развеять свой прах над Таганрогским заливом[10], Игорь Бондаренко был похоронен на Аллее Славы Николаевского кладбища в Таганроге[11].
Награды и почётные звания
- Орден Отечественной войны II степени (06.04.1985[12] № 1167735)
- Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.».
- Медаль «30 лет Советской Армии и Флота».
- Медаль «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «Тридцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «Сорок лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Медаль «Ветеран труда» (1982)
- Знак «Фронтовик 1941—1945».
- Шолоховская медаль № 22 (24 мая 2005 года)
- Памятная медаль «150-летие А. П. Чехова» (№ 1282-вх)
- Почётный гражданин Таганрога (знак № 35)
Книги Игоря Бондаренко
- Рассказы. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1964. — 88 с., ил.
- Кто придет на «Мариине»: Повесть. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1967. — 238 с.
- Алексей и Рита: Рассказы. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1968. — (ЦДБ им. М. Горького); 1969. — 180 с.
- Произведения И. М. Бондаренко. Отдельные статьи: Рассказы Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1969. — 88 с.
- Жёлтый круг: Повесть. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1973. — 192 с.
- Последний день: Рассказы, очерки. — Ростов н/Д: Кн.изд-во, 1974. — 192с.
- Березовый сок: Рассказы. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1976. — 286 с.
- Кто придет на «Мариине». Жёлтый круг: Повести. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1977. — 255 с.
- Жовте Коло: Повесть. — Киев: Радяньский письменник, 1977.
- Такая долгая жизнь: Роман. Кн. 1. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1978. — 240 с.
- Такая долгая жизнь: Роман. Кн. 2. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1980. — 272 с.
- Такая долгая жизнь: Роман. — М.: Сов. писатель. — 1980. — 624 с.
- Такая долгая жизнь: Роман-дилогия. — Ростов н/Д: Кн.изд-во, 1982. — 624 с.
- Такая долгая жизнь: Роман-дилогия. — Ростов н/Д: Ростиздат, 1984.
- Кто придет на «Мариине»: Повести. — М.: Современник, 1984. — 223 с.
- Им снился зелёный луг: Повесть, рассказы. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1984. — 288 с.
- Красная тройка: Роман // Дон. — 1985. — № 5. — С. 50-113; № 6. — С. 41-107.
- Такая долгая жизнь: Роман. В 2-х кн. Кн. 1. — Ростов н/Д: Кн.изд-во, 1987. — 320 с.; Кн. 2 — 352 с.
- Astrid: Повесть. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1989. — 288 с.
- Astrid. Кто придет на «Мариине»: Повести. — Ростов н/Д: ПИКА, 1989. — ISBN 5-7509-0110-6.
- Такая долгая жизнь: Роман-дилогия. — М.: Сов. писатель, 1990. — 624 с. — ISBN 5-265-01055-6.
- Красные пианисты: Роман, повесть. — М.: Воениздат, 1990. — 366 c. — ISBN 5-203-01019-6.
- Красные пианисты: Роман-хроника. — М.: Воениздат, 1991.
- Приговор обжалованию не подлежит: Повесть. — М.: Сов. Россия, 1991. — ISBN 5-268-01058-1.
- Astrid: Повесть. — М.: Современник, 1991. — ISBN 5-270-01273-1.
- Красные пианисты; Кто придет на «Мариине»; Обжалованию не подлежит. — Ростов н/Д: Ред. журн. «Дон», 1991. — 464 с.
- Astrid: Повесть. — Ростов н/Д: Изд-во бюро пропаганды Союза писателей РСФСР, 1993. — ISBN 5-85450-008-1 (ошибоч.).
- Красные пианисты: Роман-хроника. — Ростов н/Д: Мапрекон, 1994. — ISBN 5-7509-0263-3.
- Астрид. Кто придет на «Мариине». Обжалованию не подлежит. Генерал в отставке: Повести, рассказы. Ростов н/Д: «Мапрекон», 1997. — 416 с. — ISBN 5-8319-0053-3.
- Избранное. В 3-х томах. — Таганрог: Таганий Рогъ, 2007. — 1020 с. — ISBN 978-5-903458-02-8, ISBN 978-5-903458-05-9.
- Красные пианисты. Жёлтый круг. / Серия «Особо опасен для рейха». — М.: Вече, 2008. — 412 с. — ISBN 978-5-9533-3559-1.
- Кто придет на «Мариине». Астрид. / Серия «Особо опасен для рейха». — М.: Вече, 2009. — 408 с. — ISBN 978-5-9533-3560-7.
- Кто придет на «Мариине» / Серия «Военные приключения». — М.: Вече, 2010. — 406 с. — ISBN 978-5-9533-4516-3.
- Красные пианисты. Жёлтый круг. — М.: ООО «Книга по Требованию», 2012. — 420 с. (издана по технологии «Print-on-Demand»: макет издательства Вече, 2008. — 412 с. — ISBN 978-5-9533-3559-1.).
Семья
- Бондаренко, Михаил Маркович (1905—1938) — отец, советский государственный и партийный деятель, второй секретарь Таганрогского горкома ВКП(б).
- Бондаренко, Наталья Николаевна (дев. фам. — Сивоконь; 1933—1991) — жена, инженер-механик флота.
- Иванова, Евгения Гарриевна (1961) — дочь, журналистка.
- Константинов, Николай Пантелеевич (1920—1982)— двоюродный брат, советский военачальник, генерал-майор артиллерии[13].
Память
- В апреле 2015 года по инициативе коллектива Таганрогской городской библиотеки имени Чехова на обсуждение горожан был вынесен вопрос о присвоении одному из филиалов библиотеки (филиал № 7, улица Лизы Чайкиной 43) имени Гарри Михайловича Бондаренко[14]. Таганрожцы поддержали эту инициативу и 21 октября 2015 года филиалу № 7 библиотеки было торжественно присвоено имя писателя[15].
См. также
- Такая долгая жизнь (роман)
- Красные пианисты (роман)
- Кто придёт на «Мариине»
- Астрид (повесть)
- Жёлтый круг (повесть)
Напишите отзыв о статье "Бондаренко, Игорь Михайлович"
Литература
- Писатели Дона: Биобиблиогр. сб / [Сост. Г. Г. Тягленко]. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1976. — 288 с. — 10 000 экз.
- Писатели Дона: Биобиблиогр. указ / [О. И. Кузина и др.]. — изд. 2-е, испр. и доп. — Ростов н/Д: Кн. изд-во, 1986. — 416 с. — 20 000 экз.
- Швецова Г. Такая долгая жизнь // Таганрогская правда. — 2009. — 18 дек.
- Дитрих Петцольд Бомбы, книги и агенты // Остзее Цайтунг. — 2009. — 5 дек.
- Славская М. Судьба донского резидента // ПроРостов. — 2009. — № 3.
- Славская М. Шпионские хроники // Аргументы недели. — 2009. — 22 янв.
- Котовсков Вл. Наши земляки. — Ростов-на-Дону: Ростиздат, 2008. — С. 225—241. — ISBN 978-5-7509-0987-2.
- Зарубина Л. Заживо похороненный // Домашняя газета. — 2007. — 24 окт.
- Котовсков Вл. Большой писатель большого времени // Наше время. — 2007. — 24 окт.
- Иванова Е. Судьба в крутых виражах эпохи // Вечерний Ростов. — 2007. — 23 окт.
- Малиновский А. Писательская стезя Игоря Боондаренко // Таганрогская правда. — 2007. — 19 окт.
- Котовсков Вл. Писатель, публицист, общественный деятель // Звезда. — 2007. — 29 окт.
- Таганрог в литературе / Сост. И. М. Бондаренко. — Таганрог: Лукоморье, 2007. — 369 с. — ISBN 978-5-902450-11-5.
- Синькова А. Дней и вёрст особый счет // Таганрогская правда. — 2007. — 14 сент.
- Бондаренко И. О чеховской школе, о времени и о себе… // Таганрогская правда. — 2006. — 1 сент.
- Оленев А. Без права на вымысел // Вечерний Ростов. — 2006. — 14 июля.
- Писатели России. Шолоховский край / Сост. и гл. ред. Г. Губанов. — Ростов-на-Дону: Книга, 2006. — С. 141—145. — ISBN 5-481-00623-5.
- Писатели России. Игорь Михайлович Бондаренко. — Ростов-на-Дону: Новая книга, 2006. — 122 с.
- Зарубина Л. Шпион всех времен и народов // Домашняя газета. — 2005. — 12 янв.
- Петраченко В. Такая долгая жизнь // Звезда. — 2002. — 11 ноября.
- Мальдейман О. Записки разведчика // Аргументы и факты. — 2002. — 22 окт.
- На пороге XXI века. Российский автобиблиографический ежегодник. Том первый. — М.: Московский парнас, 1999.
- Кремнев А. Я жил под дамокловым мечом… // Приазовский край. — 1997. — 23 окт.
- Карл Хайнц Янке О Вашей судьбе ещё так мало известно // Остзее Цайтунг. — 1989. — 10 сент.
- Дитрих Петцольд. Через страдания и борьбу // Остзее Цайтунг. — 1988. — 19 ноября.
- Гура В. Встреча с писателем: [И. М. Бондаренко в авиационном техникуме] // Таганрогская правда. — 1988. — 21 янв.
- Гура В. Такая долгая встреча // Таганрогская правда. — 1987. — 4 нояб.
- Скребов Н. М. Сегодня исполняется 60 лет донскому писателю Игорю Бондаренко // Комсомолец. — 1987. — 22 окт.
- Ткаченко П., Каушанский В. Чтобы не разойтись с правдой // Красная Звезда. — 1984. — 16 ноября.
- Педенко С. Фронт без линии фронта // Литературная Россия. — 1984. — 13 июля.
- Лебеденко П. В. В русле шолоховских традиций // Литературная Россия. — 1984. — 17 февр.
- Иванов А. Начинается с корней // Литературное Обозрение. — 1984. — № 2.
- Николаев Б. Рабочей гвардии сыновья // Литературная Россия. — 1983. — 3 июля.
- Франц Хильмар. Росток — встречи с одним городом // Остзее Цайтунг. — 1981. — 21 ноября.
- Яковлев Б. «…не поле перейти» // Литературное Обозрение. — 1980. — № 7.
- Буханцов Н. Характер современника // Литературная Россия. — 1978. — 22 дек.
- Добровольсикй О. Чувство долга // Литературная Россия. — 1978. — 13 янв.
- Изюмский Б. В. На новую ступень // Молот. — 1977. — 25 ноября.
- Костоглодова М. Н. Всего половина века // Молот. — 1977. — 22 окт.
- Агуренко Б. П. Дорогое и близкое: Интервью // Вечерний Ростов. — 1977. — 21 окт.
- Геращенко А. И. В единстве с миром // Молот. — 1974.
- Фоменко В. Д. «Алексей и Рита»// Веч. Ростов. — 1969. — 16 авг.
- Джичоева Е. Г. Герои живут рядом // Молот. — 1969. — 19 авг.
- Островский Я. Боец незримого фронта // Литературная Россия. — 1968. — 9 мая.
- Кондаков А. Под чужим именем // Красное знамя. — 1967. — 5 авг.
- Шишов В. Хорошее начало //Литературная Россия.— 1964.— 30 окт.
Ссылки
- [taglib.ru/bondarenko.html Полная справка о творчестве, общественной деятельности и жизни писателя на сайте ЦГПБ имени А. П. Чехова]
- [www.proza.ru/author.html?ineka Тексты И. М. Бондаренко на сайте ПРОЗА.РУ]
Источники
- ↑ Ярыгина Г. Это было в Таганроге в грозном зареве войны… // Молот. — 2010. — 26 марта.
- ↑ Ильич С. [www.rostovnews.net/2013/05/09/igor-bondarenko-aviaimperiya-xejnkelya-ostalas-tolko-v-moix-knigax/ Игорь Бондаренко: «Авиаимперия Хейнкеля осталась только в моих книгах»] // www.rostovnews.net. — 2013. — 9 мая.
- ↑ Два века Таганрогской гимназии. — Таганрог: БАННЭРплюс, 2007. — 288 с. — ISBN 978-5-98472-011-3.
- ↑ Gulyas Imre. Vendegunk volt: I. M. Bondarenko // Naplo. — 1972. — 28 июня.
- ↑ Бондаренко И. М. Любимому городу // Таганрогская правда. — 1998. — 5 авг.
- ↑ Бондаренко И. Красные пианисты. Жёлтый круг. — М.: ООО «Книга по Требованию», 2012. — 420 с.
- ↑ Прачева И. «Водоворот» Игоря Бондаренко // Таганрог. — 2012. — 2 ноября.
- ↑ Собств. корр. [taganrog.rusplt.ru/index/ushel-iz-jizni-pisatel-garri-mihaylovich-bondarenko-87496.html Ушел из жизни писатель Гарри Михайлович Бондаренко] // Русская планета. — 2014. — 31 янв.
- ↑ Собств. корр. [dontr.ru/vesti/obshchestvo/3719554-na-87-m-godu-zhizni-skonchalsya-pisatel-uchastnik-velikoj-otechestvennoj-vojny-igor-bondarenko На 87-м году жизни скончался писатель Игорь Бондаренко] // Дон-ТР. — 2014. — 31 янв.
- ↑ Строганов А. [www.ruffnews.ru/taganrog/God-nazad-ne-stalo-Igorya-Garri-Mihaylovicha-Bondarenko_2283 Год назад не стало таганрогского писателя Игоря (Гарри) Бондаренко] // www.ruffnews.ru. — 2015. — 30 янв.
- ↑ Строганов А. [taganrog.rusplt.ru/index/kakim_bul_pisatel_igor_bondarenko-7875.html «Такая долгая жизнь» закончилась] // Русская планета. — 2014. — 5 февр.
- ↑ [podvignaroda.mil.ru/?n=1518246069 Запись о награждении]. ОБД «Подвиг Народа». Проверено 14 октября 2012. [www.webcitation.org/6BUaKu2kf Архивировано из первоисточника 18 октября 2012].
- ↑ Гораль А. Игорь Михайлович Бондаренко. — Ростов-на-Дону: Новая книга, 2006. — С. 60.
- ↑ Собств. инф. Памяти писателя // Таганрогская правда. — 2015. — 15 апр. — С. 2.
- ↑ Собств. корр. [www.ruffnews.ru/taganrog/V-Taganroge-biblioteke-prisvoili-imya-pisatelya-Bondarenko_10416 В Таганроге библиотеке присвоили имя писателя Бондаренко] // www.ruffnews.ru. — 2015. — 21 окт.
Отрывок, характеризующий Бондаренко, Игорь Михайлович
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.
После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Категории:
- Родившиеся 22 октября
- Родившиеся в 1927 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Таганроге
- Умершие 30 января
- Умершие в 2014 году
- Умершие в Таганроге
- Кавалеры ордена Отечественной войны II степени
- Награждённые медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «Ветеран труда»
- Награждённые медалью «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые медалью «65 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Награждённые памятной медалью «150-летие А. П. Чехова»
- Писатели по алфавиту
- Писатели СССР
- Члены Союза писателей СССР
- Писатели России XX века
- Писатели России XXI века
- Почётные граждане Таганрога
- Гимназия № 2 им. А. П. Чехова
- Разведчики Великой Отечественной войны
- Выпускники Ростовского государственного университета
- Писатели Ростова-на-Дону
- Похороненные в Таганроге
- Войсковая разведка
